Что их объединяло?

Шелковый шарф!

И Ромео, и Юлиана задушены шарфами, которые несчастный шофер, наверное, купил на каком–то из многолюдных стамбульских базаров.

Шарф — это смертельная петля, в которую сунули голову жертвы, подумал я и вдруг вспомнил, что Ромео подарил три шарфа: Юлиане, Чедне и Розмари. Три совершенно одинаковых шарфа — серийное производство! Ромео задушен шарфом. Юлиана задушена шарфом! А Чедна? А Розмари? Неужели и им грозит та же участь?

Мои размышления нарушил официант:

— Не хотите ли чего–нибудь выпить?

Помню, я тогда потер лоб и вперил взгляд в его лицо. Будто откуда–то издалека до меня донесся голос:

— Ну и заваруха! Приехала специальная группа из Загреба!

Я снова потер лоб и заказал минеральной воды. В тот момент я решил, что не выпью ни капли алкоголя, пока не прояснится эта ужасная история. На трезвую голову всегда лучше думается. Я полагал, что совместными усилиями с Чедной мне удастся найти в густых зарослях тропинку, которая выведет меня на солнечную поляну, иначе говоря, мне удастся разгадать тайну убийств.

Мы с Чедной сидели за одним столиком.

После того как в номере немецкого промышленника была обнаружена задушенная Юлиана и когда мы немного оправились от потрясения, нас вновь собрали в гостиной. Обращенный ко мне вопрос официанта вывел меня из задумчивости и заставил вернуться к действительности. Оглядевшись вокруг, я увидел, что мы расположились, словно соблюдая некое неписаное правило игры, так, как нас расставила сама жизнь.

Мы сидели с Чедной, за другим столом — Штраус со своей дочерью, за третьим — Степан Прпич, за четвертым — Нино Веселица.

Тем временем эксперты, вероятно, пытались установить, когда наступила смерть Юлианы Катич.

Признаюсь честно, я чувствовал себя как подозреваемый, который должен доказать свое алиби. И еще — в тот момент я был уверен в невиновности лишь одного человека — себя самого!

Я старался вспомнить, кто последним видел Юлиану.

Когда Штраус любезно предложил девушке отдохнуть в его номере, ее проводили наверх Чедна и сам немец.

Розмари отправилась в комнату переодеться после того, как обнаружила мертвого Ромео; тогда она сняла златиборский джемпер. Его надела Юлиана: она жаловалась, что мерзнет, очевидно, ее знобило.

Нино Веселица поднимался наверх, чтобы напомнить Юлиане про лекарство. Нино? Дверь была заперта. Юлиана откликнулась, но в комнату его не впустила.

Значит, Розмари последняя, кто разговаривал с Юлианой.

А что, если Юлиана все–таки впустила Нино?

У меня голова пошла кругом.

На этот раз из задумчивости меня вывела Чедна:

— Двойное виски!

Ого! Я — минеральную воду, Чедна — виски!

Когда официант отошел, она обратилась ко мне с предложением:

— Давай объединим наши усилия! Идет?

— Я чувствую себя как в мышеловке. Кто–то за кем–то охотится, а кто кого поймает, неизвестно.

— Я буду ловить Штраусов, а ты — Прпича и Веселицу. Договорились?

— Я — отца с дочерью, а ты — вероятных убийц! — не согласился я.

Чедна усмехнулась:

— Убийцей можешь быть ты, хоть ты и исключил нас из списка подозреваемых.

— Тебя — нет, — мягко возразил я. — Если у тебя найдется мотив, ты остаешься в игре…

— Мотив есть и у тебя: когда–то вместо ягненка Ромео подсунул тебе старого кота! — И она многозначительно усмехнулась.

Я ценю чувство юмора, особенно в критических ситуациях, и еще — веские доводы.

— Соглашайся, — настаивала Чедна. — Ты уже нашел общий язык с Прпичем и Веселицей, а я даже не раскрыла тайну двуспальной кровати в номере Штраусов.

Я вздрогнул. Двуспальная кровать?

Ну да! Как это я не додумался, а ведь видел своими глазами!

Юлиану задушили шелковым шарфом, когда она отдыхала на единственной кровати в номере. Этот номер с этой кроватью взял для себя и своей дочери Штраус.

Отец и дочь в общей постели? Шестидесятилетний отец и семнадцатилетняя дочь — под одним одеялом?

И под этим одеялом нашла смерть Юлиана!

Я всегда преклонялся перед особенностью женщин чувствовать всем своим существом. Вот Чедна: ее незримые антенны улавливали таинственные сигналы, которые каким–то образом помогали разуму безошибочно приблизиться к истине.

— Ты до чего–нибудь докопалась? — спросил я подозрительно.

Она посмотрела на меня с таинственным видом.

— Вот выпью двойное виски, и в голове прояснится! А пока только домыслы. Штраусы постоянно ссорятся, у них — конфликт поколений. Оба пышут здоровьем, энергичны, как истые германцы. Самодовольны, я бы сказала, исполнены желания завоевать все окружающее пространство и… — Она замолчала. — Не знаю, — после краткого раздумья продолжила Чедна, — или я заблуждаюсь, или на правильном пути. Если на правильном — тогда я близка к истине, хотя не верю, что кто–то из них… — она подыскивала слова, — виновник преступления.

— Ты думаешь, они состоят в кровосмесительной связи? — произнес я осторожно.

— Вроде того, — подтвердила Чедна.

— Какая испорченность! — вырвалось у меня. — Как тебе могло прийти в голову такое?

— Но и тебе «такое» пришло в голову! — заметила Чедна. — Может, и ты, когда доживешь до шестидесяти, захочешь ощутить рядом под одеялом тепло молодого тела!

— У тебя есть доказательства?

— Нет, но я рассуждаю с позиции женщины, которая своим телом хочет обеспечить себе красивую жизнь!

— Неужели тебя не потрясла смерть Ромео и Юлианы?! — спросил я, изумленный ходом ее мысли.

— Тут ничего не поделаешь, — ответила Чедна. — Смерть — вне нашего понимания. Никто нам не вернет умерших. Лишь одно известно наверняка: когда–нибудь мы присоединимся к ним, и тогда, если дух живет и вне тела, они расскажут, кто повинен в их гибели.

— Красиво!

— Истина куда неприглядней, — парировала Чедна.

— И недоступней, — добавил я. — Ты не думаешь, что убийца кто–то из Штраусов?

— А ты? — ответила Чедна вопросом на вопрос. — Ты не думаешь, что кто–нибудь из двоих… — она взглядом указала на Прпича и Веселицу, — что убийца один из них?

— Не знаю! — проговорил я и сам удивился искренности, с какой высказал свое сомнение. — Не знаю! — повторил я. — Уверен я только в себе.

— Ну, значит, нас двое, — усмехнулась Чедна. — Добавь и Джордже. Не думаю, что он стал бы мстить Ромео из–за кошачьего жаркого. Круг сужается. Объединим наши усилия!

— За границами этого круга простирается весь мир! — высказал я мысль, выразившую мою беспомощность.

Наш бесплодный разговор прервал официант — единственный маяк в этом бушующем море страстей и догадок. Он принес двойное виски для Чедны и бутылку минеральной — для меня.

— Пора ужинать, — напомнил он, улыбаясь, как человек, прекрасно изучивший привычки своих клиентов. — Рекомендую блюда славонской кухни…

— Спасибо, позднее, — поблагодарил я. — Впереди у нас долгая ночь.

Я смотрел, что он ставит на другие столики, и таким образом узнал, что Прпич заказал бутылку темного пива, Нино — кока–колу, а семья Штраус — бутылку виски. Надо признать, что Штраусы вели себя как настоящие готы, предопределение которых — править миром. Они знали, что такое доброе вино и хорошая закуска.

Чедна отпила глоток виски, облизнула губы и, держа стакан на уровне глаз, с печальным видом засмотрелась на золотистую жидкость.

— Если б я была ясновидящей… Чао, приятель! Я присоединяюсь к семейству… — И Чедна перебралась за стол, где поглощали виски папаша и доченька Штраус.

III

А что делать мне?

Пребывать в одиночестве или составить компанию Прпичу и Веселице?

Я недолго размышлял, к кому подсесть, поскольку сразу вспомнилась история о Буридановом осле, и выбрал Прпича.

Вначале он будто и не заметил моего появления. Подняв стакан с пивом, он, подобно Чедне, задумчиво уставился на переливающуюся через край пену.

Наконец взглянув на меня, он пригубил пива, пробормотал: «Да, да!» — и вновь погрузился в молчание.