— Не беспокойтесь, я не стану его утомлять. Вы же видели, мы разговариваем совсем немного и он вовсе не напрягается. Ну прошу вас, сестра!
Я мог бы, конечно, и сам сходить за вещами, но я не знал, где находится склад, и без толку плутал бы по больнице, зря тратил бы драгоценное время. Ведь могло случиться так, что раненый, пока я бегаю, потеряет сознание, а мне нужно было задать ему еще несколько важных вопросов. Нельзя упускать момент, пока он чувствует себя сравнительно хорошо!..
Сестра наконец решилась. Направилась к дверям, еще раз напомнив:
— Будьте внимательны! Как только он начнет кашлять, зовите врача. У него легкие задеты, и от кашля может открыться рана!
Я понимал, насколько это опасно: новое кровоизлияние привело бы к большим осложнениям. Я пообещал быть осторожным и, когда она вышла, снова обратился к Кастеллани, стараясь формулировать вопросы так, чтобы ответы не требовали особого напряжения:
— Кто вас ранил? Немец?
— Да… Вернер Райхер. Прибыл из Мюнхена… Он заправляет… Заметил магнитофон… Стрелял из пистолета с глушителем… Мне удалось прыгнуть в воду…
Я сделал ему знак замолчать. Остальное было понятно: тяжело раненному Кастеллани удалось доплыть до берега и выбраться на сушу, где спустя несколько минут я и встретил его, а бандиты, скорее всего, покинули Порторож.
— Они посчитали вас убитым?
— Не знаю…
Я видел, что разговор утомил Кастеллани, и закончил беседу словами:
— Большое спасибо за информацию… Думаю, теперь я знаю самое важное. Когда вы почувствуете себя лучше, мы подробно восстановим все события. А сейчас лежите спокойно и отдыхайте. Я посижу с вами, пока не вернется сестра…
Немного погодя я добавил:
— Будем надеяться, что лента цела… Даже если она затерялась, думаю, не такой уж это большой урон!
Я, конечно, лгал ради его спокойствия. Известие, что лента исчезла, могло его расстроить, а возможности скрыть этот факт у меня не было. Так уж пускай лучше думает, что лента не так важна, хотя, по моему убеждению, от этой ленты зависело многое, чуть ли не все!
Он медленно кивнул в знак того, что меня понял. Несколько минут прошло в молчании. Я бы с удовольствием закурил, но этого делать было нельзя. Дым мог вызвать у раненого кашель, а как раз кашля он должен остерегаться больше всего.
День был воскресный, и в эти послеобеденные часы в больнице царила тишина. Потому даже сквозь закрытую дверь я услышал торопливые женские шаги, хоть они и раздавались где–то в самом конце коридора. Через секунду в комнату вошла сестра. Она несла всякую мелочь: зажигалку, носовой платок, раскисшую пачку сигарет и… плоскую картонную коробочку!.. Это была магнитофонная лента!
— Вот, это все, что при нем оказалось, — сказала сестра, складывая вещи на стол.
— Большое вам спасибо, сестра! — обрадовался я, сразу же схватив коробочку с лентой и показывая ее Кастеллани: — Нашлась! Вы разрешите мне взять ее с собой. Мы ее аккуратненько высушим и прослушаем, что там записалось!..
Разрешения я спросил просто из вежливости. У Кастеллани и в мыслях не было мне возражать. Лицо его сияло от удовольствия, что лента нашлась.
Тронув его за плечо на прощание, я поблагодарил:
— Большое вам спасибо за помощь… Мы сделаем все возможное, чтобы вы поправились… Желаю вам скорейшего выздоровления! До скорой встречи!
Я торопился. В управлении ленту просушат, и я все узнаю… Конечно, если она не вконец испортилась. Я не был знаком с тонкостями подобного рода техники, но почему–то был уверен, что лента пусть частично, а сохранилась.
К управлению я подошел почти одновременно с патрульной машиной. Из нее выпрыгнул милиционер, а за ним — диво дивное! — Мирко Црнкович собственной персоной, он тут же принялся помогать выйти из машины своему зятю Владе Мандичу, еле державшемуся на ногах от слабости.
XVI
По воспоминаниям Мирко Црнковича
…Все шло кругом перед глазами. И в желудке крутит, и в груди, и в голове. Кушетка уплывала из–под меня, а потолок угрожающе опускался, норовя придавить…
Потолок? Что за потолок? И что это за кушетка?.. С превеликим трудом я начинал осознавать себя и окружающее, как будто пробуждаясь из глубокого забытья… А может, из пьяного сна?.. Нет, не то… Что же, в самом деле, со мной приключилось?.. Я попытался приподняться на постели, но руки мне отказали, и я снова плюхнулся на спину…
Прошло несколько минут, а может, и полчаса — разве определишь в таком состоянии? — пока я полностью не пришел в себя. Над кушеткой я заметил круглое окошко, в диаметре сантиметров двадцать, не больше, и сразу вспомнил все — и яхту, и Пьера, и другого, носатого Пьера… И виски, в которое мне подмешали какой–то дряни…
Конечно же! Из–за этой отравы у меня и голова трещит, и мутит… Стало быть, я нахожусь на яхте. И яхта стоит, не качается, или это мне только кажется после выпитого?.. Мне с трудом удалось приподняться и выглянуть в окошко — мы стояли в нескольких метрах от берега.
Каюта та самая, где начался разговор с красавчиком Пьером и где я потерял сознание… Сколько же времени с тех пор прошло? Часы мои остановились — сами понимаете, не мог их завести перед сном. Сквозь оконце видно, что день солнечный, жаль, нельзя определить, хоть приблизительно, сколько сейчас времени…
В каюте я был совершенно один. На столе — бутылка виски и бокалы. От одного взгляда на них мне сделалось тошно… Сейчас бы стакан воды и пару таблеток аспирина… Пришел бы в себя.
Наконец мне удалось приподняться и сесть. Я нащупал в кармане сигареты и спички. Сделав первую затяжку, так раскашлялся, что казалось, все мое нутро, того гляди, разорвется на части, но это ощущение вскоре прошло, и я почувствовал, как никотин меня взбадривает…
Я выкурил целую сигарету и за все время не услышал ни звука — ни на яхте, ни рядом. Я встал и доковылял до двери, попытался открыть.
Куда там… Она была заперта, и ключа в замке не было… Я снова вернулся на кушетку и с горя выкурил еще сигарету. Затем отворил окошко. Я, конечно, и не мечтал, что сквозь него можно пролезть, зато в каюте посвежело. Стало легче дышать.
Ну и история! Что все это значит? Сперва Пьер со своими молодцами из кожи лезут, чтобы меня заарканить, потом поят какой–то гадостью и бросают одного на этой посудине стоимостью в несколько миллионов лир! Есть тут хоть капля логики? По–моему, ни одной!
Прислонившись к открытому окошку, я принялся звать на помощь. Сначала вполголоса, потом все громче и громче. Вдруг окажется, что на яхте я не один…
Тщетно. Никто на мои крики не отозвался. Только охрип и в горле запершило, и я решил не тратить сил понапрасну.
Передохнув, принялся искать что–нибудь, чтобы вышибить замок. Ничего подобного в каюте не оказалось. Я с разбегу навалился на дверь, но она устояла. В полном изнеможении я растянулся на постели — нет, такое мне явно не под силу.
Через несколько минут с берега донеслись голоса, они хорошо были слышны в открытое окошко. Уж не Пьер ли со своими возвращается? Или…
Я вскочил и припал к окошку. Ну, наконец–то! Два милиционера стояли возле самой воды, о чем–то разговаривая между собой и то и дело указывая в сторону моей плавучей тюрьмы. Меня они даже не заметили. Собрав последние силенки, я закричал:
— На помощь!.. Сюда!
Милиционеры вздрогнули и впились в яхту взглядами. Один из них расстегнул кобуру, готовясь выхватить пистолет. Я высунул руку в окошко и, помахав, крикнул снова:
— Сюда!
Милиционеры, посовещавшись, вошли в воду, решив вброд добраться до яхты. Я потерял их из виду, когда вода стала доходить им до пояса, а немного спустя услышал их шаги на палубе. Что–то их задержало на пути к моей каюте. Я снова принялся вопить:
— На помощь! Я заперт в каюте!
— Ломать дверь?
Мне, признаться, это было безразлично, главное, спасение подоспело. Сперва послышался скрежет, потом несколько сильных ударов, и дверь подалась!..
Раньше я бы ни за что не поверил, что способен так возрадоваться встрече с милиционерами. Я готов был на шею им броситься!
