Наконец, въехав в Подсусед, мы покатили по асфальтированному шоссе. Загреб. Улицы, в эти оживленные дневные часы забитые машинами и пешеходами, семафоры, вспыхивающие красным светом именно тогда, когда ты спешишь… Все же мы добрались до управления…

Я попросил Црнковича подождать возле дежурного, а сам поспешил в кабинет Младена, перескакивая через две–три ступеньки. Без стука отворил дверь и ворвался внутрь. Младен был один и говорил с кем–то по телефону. Сделал мне знак садиться. Отдуваясь, я опустился на стул напротив него. Он закончил разговор и положил трубку.

— Как это случилось? — спросил я без предисловий. Младен недовольно отмахнулся.

— Так, что глупее некуда. Я вообще его не понимаю! Кой черт ему было бежать сейчас, когда все его мытарства подошли к концу?

Мы закурили. Помолчав немного, Младен стал объяснять, как было дело:

— Я допрашивал его. Мы пытались как можно точнее реконструировать его прибытие в Югославию. Кажется, это нам удалось. Потом я позвонил в прокуратуру. Там сказали, что Мандич подпадает под амнистию и через день–два они вышлют соответствующее решение. Случай с витриной посчитают мелким хулиганством. Все это я сообщил ему в присутствии супруги. Он знал, что ему придется провести день или два в тюрьме, и с женой расстался в хорошем настроении. Казался человеком, обрадованным решением всех своих проблем…

Младен умолк на какое–то время. Затем продолжал смущенно, словно обвиняя себя:

— Я, понимаешь ли, не посчитал нужным отправить его в тюрьму специальной машиной. Мы просто сели в мою машину да поехали. По дороге он попросил на минутку остановиться, зайти в буфет. Выпить захотелось после всей этой ночной встряски. Я понимал, как он должен себя чувствовать, и ничего худого не углядел…

— А он что, нацелился на какое–то определенное место? — поинтересовался я, прерывая рассказ Младена. Тот покачал головой и ответил:

— В том–то и дело, что нет! Это меня и сбивает с толку больше всего. Мы остановились у ближайшего буфета. Он быстренько, одну за другой, хлопнул две рюмки коньяку и направился в туалет. Минут десять я ни в чем не сомневался. Потом пошел поглядеть, что с ним такое. И установил, что из туалета есть еще один выход — через двор можно выйти на улицу!..

— Надо полагать, им он и воспользовался!

Младен пробурчал недовольно:

— Да, ясное дело, он смылся этим путем. Только зачем? Попробуй–ка тут отгадай! Поневоле начнешь думать, что у этого человека с психикой не в порядке. Я себе так представляю: на него вдруг нападает панический страх из–за возможных последствий своей откровенности с нами, он замечает черный ход и, не долго думая, пускается наутек!

Да, болезненный, патологический страх — пожалуй, единственное приемлемое объяснение. Однако этот побег мог привести к неприятным сюрпризам. Например — вдруг типы, которых мы преследуем, нападут на его след…

— И что же ты в связи с этим предпринял, Младен?

— Все возможное. Первым делом помчался к его жене. Она только успела добраться до дому. Божилась всем на свете, что у него такого и в мыслях не было, когда они прощались у меня в кабинете. Я оставил и ее, и дом под наблюдением на случай, если завернет к ней супруг или кто–нибудь попытается исполнить свою угрозу. Затем я распорядился размножить фотографию Мандича и побыстрее разослать по всем ближайшим отделениям милиции, чтобы патрульные машины и постовые могли его опознать… Приказал, если обнаружат, задержать и привести сюда…

Это было все. Какое–то время мы оба молчали. Я заговорил первым:

— А я Црнковича привез…

— Гм… И что же с ним теперь делать?

— То есть можно ли ему доверять, ты об этом? Теперь, когда Мандич сбежал?

— Именно, — ответил Младен. — Как знать, что замышляет этот человек на самом деле?.. С другой стороны, он теперь для нас единственная отправная точка! Какое он произвел на тебя впечатление?

— Во всяком случае, Црнкович — человек очень неглупый. Уверяет, что не намерен пускаться ни в какие авантюры, и сознает, что, лишь сотрудничая с нами, может избавиться от опасного внимания своих прежних коллег…

И я вкратце повторил свой разговор с Црнковичем. Младен подытожил:

— Как бы там ни было, мы не должны слепо ему доверяться. Надо присматривать за ним в оба, пока эту головоломку не разгадаем!

Кивнув в знак согласия, я предложил:

— Давай позовем его, тебе надо с ним познакомиться…

Минуту спустя Црнкович сидел с нами в кабинете. На нем был новенький, с иголочки, костюм, который он приобрел в предвкушении свободной жизни. Облачиться успел, когда мы покидали тюрьму. Держался спокойно и хладнокровно, настолько, что не обнаружил своего удивления, когда ему сообщили о побеге зятя. Только чуть–чуть вздрогнул, выдав тем самым, как неприятно ему это известие. Он, ясное дело, понимал, что теперь мы не сможем доверять ему так, как если бы Мандич спокойно дождался решения об амнистий.

— Идиот! — промолвил он с раздражением. — И всегда он такой был, сколько его знаю. Паникер… Ничего не мог до конца довести…

— Тем не менее нашего договора это не отменяет, — сказал я. Црнкович грустно усмехнулся.

— Понятно, — ответил он. — Только теперь вы меня будете пасти построже, чтобы я не выкинул подобную штуку, ведь так?

Я не посчитал нужным уверять его в обратном. Признался искренне:

— Вы угадали. Но это не должно мешать вашей частной жизни на свободе. Единственная ваша обязанность — известить нас сразу же, если кто–то попытается вступить с вами в контакт, пользуясь паролем… Наши люди будут следить за каждым вашим шагом, но не для того, чтобы помешать вам «штуку» выкинуть, как вы выражаетесь, а чтобы прийти на помощь, если это понадобится.

— Понятно.

Я обстоятельно продолжал:

— Как мы договорились, вы поселитесь временно у сестры. Свободу передвижения не ограничиваем. Разумеется, вы не должны покидать Загреб, не предупредив нас. Не думайте, что это какая–то особая мера, направленная против вас. Вам все равно потребуется несколько дней, чтобы оформить документы на основании полученной в Лепоглаве справки об освобождении. А без удостоверения личности вы и не имеете права разъезжать по другим городам.

— Понятно, — ответил Црнкович. — Остается надеяться, что за это время решится и остальное. Сестре я не буду говорить ничего. Думаю, вас это устраивает.

Я согласно кивнул:

— Да. Будет лучше не вмешивать ее в эту историю. Что же касается вас, то с окружающими вы должны держаться естественно, как человек, вернувшийся из заключения. Не избегайте людей, подозрительности не проявляйте. К нам заходить не следует, это может привлечь нежелательное внимание, не пытайтесь вступать в контакт с нашими людьми, которые вас будут сопровождать, если вы их заметите. В случае необходимости звоните по этому телефону… — Я протянул ему карточку с номером телефона дежурного.

— Человек на телефоне будет предупрежден о вас. Достаточно назвать свое имя, и он в кратчайший срок свяжет вас с кем–либо из нас… — При этом я указал на Младена.

— Все ясно, — заверил Црнкович.

— В случае опасности зовите на помощь, как это сделал бы любой другой человек. Поблизости всегда будет кто–то из наших, он придет вам на выручку.

Кивком головы он подтвердил, что все понял. Я встал, показывая, что разговор окончен. Машинально протянул ему руку, которую он поспешно схватил.

— Пока все, Црнкович, — заключил я. — Теперь вы свободны. Желаю вам продолжить жизнь порядочным человеком!

— Спасибо, — кратко ответил он, протягивая руку и Младену, которую тот принял несколько растерянно. — И до свидания!

Он вышел. Младен злобно на меня покосился.

— В сорок пятом мне и во сне не снилось, что когда–нибудь я пожму руку фашистскому прихвостню!

Пришлось его утешить.

— Не переживай, Младен, твоя рука не отвалится. Он свое получил сполна, а теперь: будет он по отношению к нам лоялен, и мы его не обидим!..

Кивнув, Младен уселся на стул и откинулся на спинку.