— Я бы не стала этого делать. Никогда.

— Ну, пошли, малышка. Бери свой плащ.

— Да, Филип.

Перед самым уходом они все же выпили в баре бренди и кофе, Филипу в самую последнюю минуту показалось, что ему хочется именно этого. Он научил ее, как надо обнимать ладонью бокал, чтобы чуточку согреть напиток.

— Я лично всегда представляю, что на самом деле это вовсе не бокал, а большая женская грудь, — проговорил он.

Лорна поспешно огляделась, желая удостовериться в том, что их никто не слышит.

— Мне это тоже надо представить?

— Представь, что это просто хорошее бренди, — отозвался Филип, — потому как еще не придумали такую форму бокалов, которая могла бы возбудить женскую фантазию.

Они сидели по обе стороны от очень низкого столика, и Лорна чувствовала, что присутствовавшие в баре мужчины поглядывают на ее колени.

— И куда мы сейчас поедем? — спросила она.

— От нас это никуда не убежит. Спокойно пей кофе и наслаждайся бренди.

— Нет, я просто готова убить тебя. С ума схожу от нетерпения поскорее увидеть это само место.

— Пока убивай время, — сказал Филип, — и смотри вокруг себя, потому как именно это тебе надо научиться делать.

И в самом деле, вокруг них спокойно сидели люди.

Когда они выходили из ресторана, часы показывали начало четвертого. Высоко над головой зависало жаркое солнце, и бренди реагировало на него даже лучше, чем на тепло ладоней. Дорога, чем-то похожая на металлическую окантовку чемодана, прямой полосой убегала вперед и чуть взбиралась по склону холма. Встречные машины попадались очень редко. Могло показаться, что люди умышленно попрятались, предоставив им возможность побыть вдвоем и наконец принять какие-то важные решения.

Впрочем, все было уже решено. Она чувствовала это, знала это.

Лорна уже перестала думать о том, куда они направляются. Просто сидела и позволяла ему вести машину. Распространенное мнение, будто мужчины как водители лучше женщин, базировалось лишь на том, что они всегда знали наперед, куда именно едут. То, как складывался весь этот день, казалось ей раз и навсегда решенным и устоявшимся, подобно ее рабочему дню на фабрике, и Филип в любой момент мог посмотреть на нее и спросить: «Какие проблемы, малышка?»

Поля плавно переходили одно в другое, словно это были нескончаемые блоки их фабричной стены.

— Я спросил: какие проблемы?

— О, извини, Филип, я совсем отвлеклась. Наверное, вино так на меня подействовало. Кажется, даже задремала.

— Ну так просыпайся, малышка. Мы уже подъезжаем.

Все-таки как умело, просто превосходно — без всякой спешки и суеты — он подъехал к нужному им месту. Ее папаня за это время уже успел бы раз десять спросить дорогу на каждом перекрестке, основательно попортив нервы и себе, и всем остальным. Нет, выйдя замуж за такого человека как Филип, она могла бы целиком на него положиться и после этого уже ни о чем не тревожиться. И Лорна отнюдь не стала бы возражать, если бы Филип захотел жить с ней — пусть это даже будет фургон, дом с привидениями или отель со всеми его разбойниками с большой дороги — самое главное, чтобы он был рядом.

Однако как только они миновали небольшой мостик, на котором совсем не было тротуара и сбоку лишь тянулась узенькая полоска, на которой можно было лишь стоять, вжавшись спинами в стену, чтобы спастись от проезжающих мимо машин, Лорна поняла, что вплоть до настоящего момента он просто развлекался, играл, дурачился, стремясь подготовить ее к чему-то совершенно поразительному. Он ее просто испытывал!

— О, как я рада!.. — зачарованно воскликнула она.

— Нравится?

— Это и есть — то самое место?

— Во всяком случае, я на это надеялся, — проговорил он, останавливая машину у кромки хорошо ухоженной лужайки — широкого ромба, раскинувшегося перед серым каменным домом с высокими окнами, в которых отражались яркие отсветы клонящегося к закату солнца. Оставшееся у них за спиной и словно запертое в клетке, сплетенной из ветвей высоких вязов, само солнце казалось ярким снопом огненных брызг.

Девушка взяла своего спутника за руку, положила голову ему на плечо. У нее было такое чувство, словно она не зря жила на свете.

Поблизости от них не было ни души. Поначалу Лорна задумалась над тем, как же они проникнут внутрь дома, однако, в сущности, даже не удивилась, когда услышала:

— У меня есть ключ. Конечно, не очень благородно с моей стороны, поскольку постоянные обитатели этого места уехали всего лишь на неделю, однако, как мне представляется, цель оправдывает средства.

— Но если этот дом уже кому-то принадлежит, как же он может быть нашим?

— Об этом не беспокойся. Он станет твоим даже больше, чем чьим-либо еще.

Он прошел в холл; девушка неотступно следовала за ним.

— А как все же хорошо, когда знаешь, что здесь и сейчас живут люди, — пробормотала она, ошеломленная богатством, признаки которого попадались ей буквально на каждом шагу. — Совсем не так, как в тех местах, где приходится вспоминать, кого и как там убили.

— Слушай, малышка, а ты не могла бы затопить камин?

Лорна изумленно посмотрела на него.

— В такую жару?!

— Все равно, затопи его.

Это было нетрудным делом. Хозяева дома оставили и щепу для растопки, и даже немного угля в ведерке. Она опустилась перед камином, предварительно подложив под колени золотистую подушечку, чтобы не испачкать чулки и платье. Потом подумала, что, возможно, следовало бы подложить под низ газету, чтобы легче занялось пламя. С угольным камином сначала всегда приходилось повозиться, но если уж он разгорался, то потом сидеть перед ним было намного приятнее, чем перед электрическим или газовым имитатором. Она повернула голову, намереваясь спросить мнение Филипа на этот счет, и увидела, что он стоит прямо над ней, сжимая в руке меч.

На какое-то мгновение ей показалось, что он только что снял его со стены, желая рассмотреть поближе, поскольку, как и всякий мужчина, наверняка интересовался подобными вещами. Ее отец тоже повесил на стену в холле старый немецкий штык, и это была, пожалуй, единственная вещь в доме, с которой им с мамой не приходилось по очереди стирать пыль.

Но Филип даже не смотрел на меч — он смотрел на нее.

— Какие проблемы? — прошептал он.

— Да вот не знаю, разгорится ли, — пробормотала она.

— Разгорится, малышка, — мягко произнес он, — и еще долго-долго будет согревать тебя.

— Бедняжка, бедняжка, — произнесла она, словно речь шла о каком-то совершенно другом человеке.

Люди говорят, что все ужасные вещи происходят исключительно в полночь и порождают их шепоты ночных сновидений. Возможно, с кем-то так оно и было, хотя ко мне в дом ужас пришел в разгар дня, и о его появлении меня известил самый что ни на есть обычный и прозаичный телефонный звонок.

Все утро я просидел у себя в офисе, глядя на петлявшую между холмами пыльную дорогу. Прямо перед моим утомленным взором она то сворачивалась в кольца, то извивалась в обманчивых лучах подрагивающего солнечного света. Впрочем, в тот раз меня предавали не только органы зрения: казалось, что все мое сознание заполнили зной и безмолвие. Я испытывал смутное беспокойство, раздражение и терзался непонятными, совершенно беспочвенными страхами.

Пронзительный телефонный звонок словно выкристаллизовал мои опасения, выстроив их в прямую, острую как лезвие линию.

Влажной от пота ладонью я снял трубку, она казалось, была налита свинцовой тяжестью. Откуда-то из глубины донесшийся голос обдал меня холодом — леденящим холодом страха. Слова словно застывали на лету.

— Джим — приезжай… помоги мне!