— Спросите у вашего сотрудника в отделении, — отрезала Вера Калабова. — Не знаю, что в нем может броситься в глаза.

— Он в самом деле ничем особым не выделяется, — сказал Калаб ледяным тоном.

— Разве только тем, что пан доктор весьма элегантный, обходительный и тактичный человек, — добавила Калабова.

Поручик Беранек закашлялся.

— Простите... Н-да, тактичный... — Он еле совладал с приступом кашля. — Все в порядке, пани Калабова. В полном порядке, пан Калаб. В деликатности пана доктора... ботаника... я не сомневаюсь... — Он склонил голову. — Благодарю. И до свидания. Вероятно, излишне напоминать, что будет лучше, если вы пока не станете никому сообщать о нашем разговоре. Второе: замок временно закрыт для всех, кто здесь не работает.

— Доктор Яромир Медек, кандидат наук, историк искусства и искусствовед, а также реставратор, считает, что Болеслав Рамбоусек — гений, — сказала Лида Муршова. — То есть что он был гением, каких мало, — поправилась она.

— Доктор Медек...

— Доктор Медек каждые каникулы приезжает изучать местную галерею. Она огромна, там есть все, что угодно: копии, наброски, неопознанные подлинники и так далее. Классификация и описание всех произведений — дело его жизни. И вот несколько лет назад он случайно обнаружил здесь талантливого самородка — скульптора и художника, а точнее, слесаря и мастера на все руки Рамбоусека.

— Вы голодны?

— Да.

— Я тоже. Чем здесь кормят? Сейчас спросим.

Официант в белой куртке сказал, что может предложить сардельки с луком, сосиски или копченую колбасу с горчицей.

— Вот это выбор! — одобрительно воскликнул Экснер, а официант сохранил на лице сурово-презрительное выражение, так как воспринял эти слова как насмешку глупого пижона.

И в общем-то, был прав.

Они остановились на сардельках с луком.

— После жаркого дня холодный ужин не повредит, — с видом человека, отважившегося на геройство, провозгласил Экснер. — Что вы будете пить?

— Джин, — решило нежное создание. — С содовой. А вы, наверно, минеральную, как всегда.

— Как обычно, — ответил он скромно. — Но... Лида... Вы разрешите вас так называть?

— Конечно, товарищ капитан.

— Так вот, милая Лида, — сказал Экснер, провожая взглядом официанта, — не будем отвлекаться... Что вы думаете о Рамбоусеке?

— Незаурядный был старик, умелец, — начала Лида. — Он вырезал таких чудищ и рисовал такие поразительно бессмысленные картины, что люди диву давались. По-моему, он это делал только ради пана доктора, чтоб его потешить. Или потому, что знал: пану доктору это понравится. Я все время подозревала, что дедуля разыгрывает Медека, смеется над ним. В прошлом году мы как-то раз сидели у него в мастерской, разговаривали, пили вино — я, брат, доктор Медек, Калаб... Медек превозносил творчество Болеслава Рамбоусека, а дедуля поглядывал на меня поверх очков, как бы говоря: «Вот чешет языком, а?»

— Почему его убили?

— Это ваше дело — знать, почему убивают людей. Скорей всего, из-за денег, да?

— А они у него были?

— Почем я знаю?

В зале ресторана, у стойки, пили пиво, и запах солода доносился на веранду. Экснер и Лида по-прежнему сидели одни.

— Господи, — вздохнул он, — почему здесь такая пустыня?

— Раньше сюда приезжали из других городов, на экскурсию, поразвлечься. Теперь это уже никого не привлекает, а гостиницы тут нет...

Официант принес заказ. Он с радостью вышвырнул бы их, а не обслуживал — в такую даль поднос таскай, а доходу и не жди. Ему в голову не пришло спросить, достаточно ли им света, не желают ли они еще что-нибудь.

Михал Экснер покрутил носом и нехотя разломил черствый кусочек хлеба.

— Вы сами выбрали «Лесовну», — сказала она, с удовольствием отхлебнув джину. — Так что терпите, пан капитан.

— Я разговаривал с Пепой Коларжем...

— Да ну? И что он вам сказал?

— Что он этого не делал.

— И это правда.

— Дорогая, вы, видимо, знаете все на свете. Выкладывайте,

— Пепа — болван, у него не все дома, чокнутый он. Чего ради ему убивать Болеслава Рамбоусека?

— Из-за денег. Они ненавидели друг друга.

— Господи Иисусе! Тогда он оставил бы Рамбоусека на дороге. И тотчас пошел бы пьянствовать, хоть в ту же «Лесовну», и кричал бы, что разбил старикану башку.

— Вы так хорошо его знаете?

— Я видела его «в действии» несколько раз. Здесь да в городе. И эта, сожительница его, иногда приходила за ним. Сначала кричала на него, потом пила пиво, потом они снова ссорились, а под конец шли домой, поддерживая друг друга; иногда было слышно, как они кричат друг на друга и потрясающе бранятся. Потрясающе... То есть ужасно, если на то пошло. Вульгарно.

Он покачал головой.

— Грустно, да? — спросила она, но это было скорее утверждение, чем вопрос.

— Люди бывают разные, — ответил капитан Экснер сухо. — Кстати, от кого вы узнали, что Рамбоусеку разбили голову?

— А я так сказала?

— Конечно.

— Просто почему-то такая мысль мелькнула.

— Иногда, Лида, как видно, у вас мелькают весьма примечательные мысли, — заключил он.

— Но я... — Она покраснела.

— Еще джину?

В открытую дверь запасника веяло теплом. Вечерело.

Доктор Яромир Медек и Эрих Мурш сидели за бокалами красного вина.

— Что-то у нее было на уме, — рассуждал искусствовед, — она вернула машину и исчезла. И словом не обмолвилась, куда и зачем.

— У нее всегда что-то на уме, — заявил Эрих, явно гордившийся своей лукавой сестрой.

— Я считаю, в наших краях сейчас небезопасно. В конце концов, ведь произошло убийство, и пока преступника не обнаружат...

Эрих мотнул головой.

— Здесь теперь как минимум десять вооруженных стражей закона...

— Да, но они же ползают по земле и по стенам, отыскивая отпечатки пальцев и бог знает что еще.

— Вряд ли это был сексуальный маньяк, — легкомысленно объявил Эрих Мурш. — Просто невозможно себе представить, что кто-то даже в абсолютной темноте мог принять Рамбоусека за женщину. Так что...

— И все равно, — возразил доктор Медек. — Все равно.

— Возможно, пан доктор, она пошла на рандеву, — рассудил Эрих Мурш, вероятно сознательно причиняя боль своему собеседнику.

— Бог мой, с кем? Здесь?! — ужаснулся доктор Медек. — Я всегда полагал, что в этом городке просто...

— Мужчин тут слоняется более чем достаточно, — заметил Эрих. Выпитый алкоголь (к которому он не был привычен) придал витиеватости его мыслям и слогу. — Особенно летом... Она ведь совершеннолетняя, пан доктор? — глубокомысленно спросил он и сам же решительно ответил: — Да!

— Конечно, — согласился доктор Медек, но в голосе его слышалась неуверенность. — Они найдут его?

— Кого?

— Убийцу.

— Наверняка, — уверенно брякнул Эрих Мурш и вдруг осекся.

— Что такое?

— Вы заметили, пан доктор, того типа, с которым разговаривала Лида? Сегодня. У пруда. На том берегу... Он еще разговаривал с ней, сидя на корточках, и едва-едва не кувырнулся в воду?

— Я видел, что она с кем-то говорит. Это был молодой человек. Вероятно. Судя по одежде. Я был без очков... Разумеется, я заметил.

— Молодой человек, — Эрих Мурш усмехнулся, — допустим. Он мне кое-кого напомнил, хоть я и видел его издалека...

— В самом деле? — поинтересовался доктор Медек вполне учтиво.

Эрих Мурш молчал и облизывал губы, словно желая, чтоб на них не осталось и следа вина.

— Не завидую я убийце... нашего... Рамбоусека, — медленно проговорил он.

— Да, Эрих, разумеется, только я что-то не понимаю тебя. Ты думаешь, что твоя сестра и этот человек...

— Да нет. А может, да? — засмеялся студент. Он взял бутылку и долил наполовину опорожненные бокалы. — Ваше здоровье, пан доктор.

Они выпили до дна. И Эрих снова налил.

— Я не понимаю тебя, Эрих. Сейчас не понимаю тебя, ей-богу.

— Какая разница, пан доктор? Иногда я сам себя не понимаю. А я один. Один. Совсем один. Я знаю, вы любите мою сестру...