— Судьба, — согласился Чарда. — Так, значит, старый Карлик выложил вам все за завтраком... Да, старый Карлик. Его прозвали «ваше благородие». Самый богатый человек в городишке. — Надпоручик был сегодня в миноре. — Самые зажиточные люди у нас — официанты, зеленщики, мясники, а если б частники и хлеб пекли, то и пекари были бы... Вот и ищите справедливости и правосудия... Кстати, я приказал арестовать Йозефа Коларжа.

— Это он?

— Не знаю, — пожал плечами Чарда. — Рамбоусека он ненавидел, топорик признал... Топорик нашли у него в сарае...

— Значит, он вполне мог это сделать.

— Да. Вероятно, Коларж, — сказал Чарда почти печально. — Поручик Шлайнер его знает. Коларж, когда напьется, себя не помнит. Вечно с ним всякие истории, да и сидел не однажды.

— А у меня отпуск. — Михал Экснер потянулся. — Случайности преследуют нас всю жизнь. — Капитана явно тянуло пофилософствовать. — Собственно, вся жизнь — сплошная случайность. Опольна прекрасна, парк тоже, замок, прогулки. Я собирался провести тут несколько дней, и я здесь останусь. Вы не знаете, кто приедет из наших?

— Нет.

— Впрочем, это неважно. Ну что, отпустите меня? Вы ведь меня знаете, личность мою установили, и я исчезну. Буду отдыхать и любоваться окружающим пейзажем. Ни размышлять о мире не стану, ни тем более разгадывать его загадки. А когда вы закончите — если я еще буду здесь, — позвоните мне, ладно? Что и как... И мы вместе пойдем поужинаем. Куда-нибудь, где вкусно готовят и приятно посидеть.

Надпоручик Чарда хмуро кивнул:

— Будет сделано, товарищ капитан.

Той же дорогой, по которой недавно прошел художник Войтех Матейка, шагал сейчас капитан Экснер. Площадь осталась позади, вместе с событиями, которые там происходили. Через минуту после того, как улочка привела капитана к костелу, на площади произошло следующее: въехали две «татры» и «волга». Все три машины остановились у отделения общественной безопасности. Из автомобилей вышли энергичные молодые люди в рубашках с засученными рукавами, потом худощавый сутулый мужчина с погасшей трубкой во рту и бодрый невысокий человек с животиком. Единственным его багажом был черный блокнот.

Капитан Экснер стоял перед костелом, заложив руки за спину, и не спеша разглядывал здание — от ступеней и портала вверх, к башням с зеленоватыми окнами.

Из погребка выплеснулась толпа — одна из экскурсий по маршруту «Красоты чешской земли и памятники прошлого». Мужчины средних лет с остатками горькой пивной пены вокруг рта, усатые парни со здоровым румянцем во всю щеку, девушки в обтягивающих бедра джинсах и шумная ватага женщин постарше, они обливались потом — их обременял полный желудок и лишний вес.

Толпа прошествовала мимо Экснера. Из отдельных замечаний он понял, что замок для посещения закрыт.

И тут на него повеяло ароматами кухни.

Потрогав нагрудный кармашек, он удостоверился, что деньги на месте, и вошел в погребок.

Персонал в полутьме убирал столы после группы. Экснер нашел в углу у двери чистый столик. Одна из официанток взглянула на него; он улыбнулся и тем сразу расположил ее к себе. Она подошла; на ней было короткое черное платье и фартучек с кружевцами, на вид прямо кукольный.

— Я голоден, — сказал Экснер. — Был на прогулке и съем теперь что угодно. Только у вас, наверно, ничего уже нет, — грустно добавил он.

— Вы утром были в парке, да?

— Господи, откуда вы знаете?

— Вас вели мимо.

Он показал на окно:

— Но ведь не здесь...

— По переулку, мимо черного хода, мимо пивной.

Экснер кивнул и мальчишески улыбнулся:

— Да, сцапали меня.

— Найдется шницель из телятины. Или жареная печенка...

— А шницель натуральный?

— И натуральный, и по-парижски.

— Хорошо. Значит, два натуральных. Два. И немного картошки. — Он довольно потер руки. — Отварной.

— У нас есть пльзеньское.

— Минеральную, пожалуйста.

— Кофе?

— Я уже пил. Там, у них. — Он кивнул в сторону площади. — К тому же говорят, что я пью слишком много кофе.

— Кто говорит?

— Многие.

Мимо окон черными черепахами проползли две служебные машины. Михал Экснер невольно пригнулся.

— Уголовный розыск, — сказала официантка.

— Наверно, — согласился он. — От них лучше держаться подальше.

Она засмеялась, неизвестно чему. И ушла, кокетливо покачивая бедрами.

Может быть, капитан Экснер размышлял. А может быть, мечтал или приводил в систему свои мысли. Одно ясно: ожидая заказ, он смотрел сквозь тюлевую занавеску на улицу и ничего не видел, потому что улица была пустынна и безжизненна.

Официантка принесла ему долгожданное мясо, посыпанное свежей петрушкой. Душа радуется, что за краски — золотисто-желтая, коричневая, зеленая. Потом появился поднос со специями.

— Красота! — восхитился Экснер. И, помолчав, добавил: — Я слышал, здесь кого-то убили.

— Да, убили. В парк нельзя.

— Жаль. Я и приехал-то, собственно, ради парка.

— Из Праги?

— Да. Говорят, парк уникальный, прямо жемчужина, — продолжал он, осторожно жуя. — Превосходно! Скажите пану повару, что блюдо вышло на славу.

— Сюда столько народу ездит...

— Есть на что посмотреть, — заметил он.

Официантка засмеялась.

Они стояли, опираясь на каменные перила, под аркадами на третьем этаже и смотрели во двор, куда минуту назад въехали машины уголовного розыска. Казалось, весь мир заколебался — сдвинулся с места мраморный фонтан, задрожали вазы на балюстраде, вздрогнула Диана с луком, а один из каменных оленей затряс рогами.

Из машин выскочили бравые парни, и вахмистр, охранявший дверь квартиры Болеслава Рамбоусека, отдал честь.

— Ну и ну, — заметил доктор Медек, погладив лысину, — ишь, какие бодрые... Не правда ли, коллега? — обратился он к Лиде.

Лида кусала губы. Кусала губы и обеими руками держалась за каменные перила, словно охлаждая ладони.

— Знакомая картина. Видали мы такое... Правда, Эрих?

Студент-археолог не ответил.

Она повернулась спиной к балюстраде, оперлась локтями о перила, тряхнула головой — волосы упали на плечи и вспыхнули золотом, слегка развеваясь на ветру, — сказала:

— Пан доктор, у вас тут машина. Видите ли... Мне пришло в голову, что я могла бы остаться здесь и на вечер...

— Так это же замечательно! — обрадовался Медек.

Эрих Мурш сощурил глаза, прикидывая, что у Лиды на уме.

— Я бы хотела... Вы не съездите со мной в Мезиборжи... а потом назад... А то я одета... видите как. Вечером будет прохладно.

— Разумеется, милая Лида, но ведь нам велено оставаться тут и быть у них под рукой. Конечно, это неприятно и, вероятно, излишне...

— В конце концов, мы ведь очень быстро вернемся. — И девушка улыбнулась, широко раскрыв синие глаза.

— В конце концов, мы ведь очень быстро вернемся, — пробормотал доктор Яромир Медек.

Подъезд к замку был на удивление скромен. Улочку замыкал ряд туй и каменная стена высотой метра три-четыре, некогда, видимо, составлявшая часть оборонительных укреплений.

Окна первого этажа были забраны решетками, выкрашенными белой краской. Осенью и ранней весной тут наверняка хмуро и сыро, но сейчас, в летний полдень, это место дышало уютом, и капитан Экснер шел не спеша.

Под аркой отдавались голоса компании, шумно справляющей что-то.

Они доносились из окошечка с надписью «Касса», затянутого ситцевой занавеской — по синему полю желтые подсолнухи.

Михал Экснер с интересом заглянул во внутренний двор замка. Он остановился у кассы и, облокотившись на массивную доску под окошечком, рассматривал каменного оленя, вазы на балюстраде и лафет старой пушки.

Он различал три голоса — два мужских и женский. Прежде чем он успел разобрать, о чем говорят, в проулке перед воротами послышался шум мощного мотора.

Капитан вбежал во двор и как раз вовремя отскочил с дороги: черная машина прогромыхала по деревянной мостовой под аркой, нагло перевалилась на известняковые плиты, кощунственно нарушив тишину, обогнула фонтан и остановилась в противоположном углу, перед дверью квартиры Болеслава Рамбоусека.