Что ж, такое объяснение меня удовлетворило.
— И когда вы думаете вернуться к Коларжу?
— Прямо сейчас. У него там очень мило. Главное, комаров нет. Я там устроился с шиком. Коларж мне доверяет. А вообще-то он осторожный старикан. Постучался сосед, попросил одолжить опрыскиватель — профессор и в калитку-то его не впустил, через забор крикнул, что опрыскиватель поломался. Он даже доктора не впустил, тот раз в месяц — и совершенно зря — приходит осведомиться о здоровье столетней бабушки его жены.
Карличек снял с ветки свою шляпу.
— Приходите, когда вам будет удобно, — прибавил он. — Вас ждут. Но берегитесь собаки! Страшная зверюга. Да, а что касается письма, которое я вам послал...
Я удивленно глянул на него.
— Вы посылали мне письмо?!
— Ну да, через жену. Неужели не получили?
— Никакого письма я не получал.
Карличек почему-то просиял.
— Видно, моя жена рассудительнее меня — за исключением проблем воспитания детей. Пожалуйста, если это письмо все-таки попадет к вам в руки — не показывайте его товарищу Скале!
И Карличек юркнул в кусты, чтоб я не успел ни о чем его спросить. А я и не собирался. Чего бы я стоил, если б смысл записки Карличека остался для меня темным? Какого рода яд мог находиться в квартире Фидлера, я уже тоже понял — оснований для этого хватало. Но это дело следовало пока отложить, да, думаю, и Карличек не спешил бы сообщить мне свои выводы, если б не хотел для своего выступления на вилле Коларжа обрести душевное спокойствие, слегка отомстив Скале.
Я повернулся к солнцу. Оно стояло еще низко и с трудом отвоевывало себе место, с которого, исполняя свой долг, обязано было светить на весь мир, а главное — на меня. Уже летали птицы — где-то я слышал, что они поют и кричат ранними утрами только оттого, что им холодно. По железной дороге время от времени проходили поезда. Бурый дым паровозов заслонял слабенькое солнышко. На том берегу, вдалеке, показались первые люди.
Я представлял собой жалкую, облепленную грязью и насквозь промокшую фигуру с лицом, вспухшим от комариных укусов. Этак я привлеку к себе нежелательное внимание, когда пойду к дачам; надо бы двинуться отсюда прежде, чем обитатели, этих мест протрут глаза.
Впрочем, ждать мне пришлось не очень долго. Человек с портфелем в руке, в чистом штатском костюме (я мог ему только позавидовать) подошел ко мне и кратко отрапортовал, что все в порядке: задержанный доставлен куда надо, участники облавы уехали и так далее. Только состояние Лоубала еще внушает опасения, Более подробный медицинский бюллетень — завтра.
Я заглянул в фальшивые паспорта «Гека». Теперь в них красовалась моя физиономия.
По дороге к дачам я никого не встретил. Только в одном из проулков, заметив старуху, свернул, чтоб не попасться ей на глаза. Мне надо было пройти почти весь поселок — вилла Коларжа стояла в самом конце его, вернее, в самом начале, ближе всех к железной дороге. В двадцати шагах от решетчатых ворот ограда поворачивала под прямым углом и тянулась вдоль пустыря, так что сад Коларжа не соседствовал с другими садами.
Я нажал на кнопку защищенного крышечкой звонка. И еще не отнял пальца, как уже откуда-то большими скачками примчалась овчарка — сильный, злобный зверь с оскаленной пастью и глазами, налитыми кровью. Она не лаяла, она издавала грозное горловое рычание. Встав на задние лапы, она пыталась просунуть морду сквозь решетку. Ростом она была чуть ли не по плечо мне.
Сквозь редкие прутья я разглядел застекленную веранду, к пяти ступенькам ее каменного крыльца вела дорожка метра три шириной, отделяя альпийскую горку от лужайки с фруктовыми деревьями.
На грозный рык собаки дверь веранды открылась, в проеме встал худощавый высокий пожилой человек в полосатом халате. Совершенно белые густые волнистые волосы над красивым лбом, элегантно подстриженная седая бородка и розовое лицо с правильными чертами придавали ему солидный вид. Остановившись всего на мгновение, он стал спускаться по ступенькам.
Все его движения были театральны и внушили мне подозрение, что он не так уж спокоен, как хочет казаться. Розовый цвет лица, особенно заметный по контрасту с белыми волосами, возможно, был признаком скрываемой тревоги.
Он окликнул пса глухим повелительным голосом. Овчарка моментально перестала бесноваться, подошла к хозяину, только все еще не спускала о меня ненавидящего взгляда желтых глаз.
Профессор Коларж — а в том, что это был именно он, я не мог ошибиться — медленно приближался к калитке. Но вот он заговорил со мной тоном, каким разговаривают только значительные особы:
— Что вам угодно?
У меня все-таки еще оставались некоторые сомнения относительно пароля.
— Привет вам от Габриеля, — мрачно вымолвил я.
Достойный старец без спешки и без видимой заинтересованности кивнул. Вынул из кармана ключ, открыл калитку. Поблизости никого не было. Когда калитка приоткрылась, я вынул пистолет, холодно заметив Коларжу:
— Надеюсь, вы не хотите лишиться своей собаки.
— Ничего не бойтесь, — ответил почтенный профессор.
Пистолет я, однако, не стал прятать.
— Прошу! — Коларж величаво повел рукой, запирая калитку.
— Идите вперед, — сурово приказал я.
Он отослал пса. Овчарка прижала уши и хвост и побрела мимо альпийской горки куда-то за дом.
Мы поднялись на веранду размерами с хорошую комнату. Перед угловой скамьей стоял стол. Налево была прихожая, через которую мы проследовали внутрь дома, миновав открытую дверь в кухню. Там, насколько я мог заметить, никого не было. Из дальнего угла продолговатой прихожей вела наверх деревянная лестница, но мы до нее не дошли. Профессор остановился перед закрытой дверью, открыл ее и снова вежливым жестом хотел пропустить меня вперед.
— Идите, идите! — сказал я. И вошел следом за ним, держа в одной руке портфель, в другой — пистолет. Мы очутились в темноватой гостиной: окно было широкое, но снаружи его заслоняло большое пышное дерево. Обстановка здесь была несколько старомодной. Круглый обеденный стол стоял посередине.
Я вложил пистолет в кобуру: за столом сидел беззаботный Карличек в домашней куртке, без сомнения с чужого плеча, потому что на нем она казалась халатом. Рукава он подвернул сантиметров на десять, чтоб не мешали. Карличек завтракал. Перед ним стоял поднос с чайником и сахарницей. В левой руке он держал кусок ватрушки, в правой — чашку. На хрустальном блюде оставалась уже только половина большой круглой ватрушки — правда, «Майеру», возможно, помогал и профессор, хотя второй чашки я не увидел.
Невероятная беззаботность Карличека безошибочно указывала мне на положение дел. Волноваться нечего, все идет хорошо.
— Вам привет от Габриеля, — произнес профессор.
— Mein Gott[9]! — вскричал Карличек, быстро отодвинув чашку и отложив остаток ватрушки. — А вы сказали, это газеты принесли...
— Газеты будут позже, — сдержанно ответил хозяин дома.
Карличек встал, протянул мне руку. Я притворился, что не заметил, и только оглядел его свысока. В куртке профессора оп выглядел шутом гороховым.
— А мы вас сегодня уж и не ждали, — непринужденно затараторил он. — Как доехали? Отвратительная погода, правда? То-то у вас такой видик... И какая-то сыпь на лице... Вот это зря. Himmelherrgott[10]! Это как отличительная примета...
Видимо, привычка всуе поминать имя божье казалась Карличеку неотъемлемой чертой образа Майера.
Я не ответил. Угрюмо хмурясь, подошел к креслу возле окна и сел без приглашения. Портфель поставил на пол у ноги.
— Покажите документы, — буркнул я.
— Только взаимно, — быстро ответил Карличек, вытаскивая из заднего кармана брюк поддельный паспорт. — Я ведь тоже не знаком с вами, mein Herr[11]!
Мы разыграли перед профессором этюд с паспортами, и Карличек, довольный, вернулся к недоеденной ватрушке.
