Я хотел сказать, что это не я, а телеграмма, присланная мне неизвестно кем…

— Глеб! — крикнул из сада НД.

Пока Ковальский и Емёла выводили Аля, а ксендз Войтик мало-помалу приходил в себя, я выпрыгнул в окно.

— Пойдем, — говорил НД, посвечивая фонариком. — Трахта взяли сразу. Мингель удрал, и мы не могли его найти. Но теперь-то знаем, где он… А он думает, что не знаем, и отсюда вся потеха.

НД вел меня садом, затем тропинкой через кладбище к воротам, где стоял аппарат для наблюдения ночью — ноктовизор. Трахт сидел на пне, и в свете стоявшего на камне фонаря было видно, что он трясется, как студень.

— Ти-и-хо… Не испугайте, а то представление окончится. Такое можно увидеть только раз в сто лет. Смотри!

Я посмотрел в ноктовизор. Передо мной была площадь, рядом блестело болотце. Вокруг болота бегали с лаем дворняги.

— Я ничего не вижу.

— Нет? Подожди.

НД вышел за ворота и начал светить фонариком, делая вид, будто что-то ищет. Когда луч фонаря попадал на болотце, становилось видно, как в грязной воде то появлялась, то исчезала лысая макушка Мингеля.

Подошла малолитражка. Стая собак, бросившихся от мельницы наперерез машинам, свернула к площади, вчетверо увеличив силы преследователей Мингеля.

Подъехал грузовик, осветив фарами болото. Теперь уж бандит не мог и мечтать остаться незамеченным. Собачья свора, окружившая болото, подняла неистовый лай.

Мингель понял, что дальнейшее купание бессмысленно, поднялся на ноги и начал взывать о помощи;

— Умоляю вас, позвольте выйти!

Стонал так, что эхо шло по селу. С него стекала липкая вонючая жижа. Болото едва доходило ему до пояса. Чем громче он кричал, тем яростнее заливалась лаем собравшаяся на берегу стая дворняг.

Подошли ксендз и Емёла, отогнали собак. Мингель выбрался на твердую почву.

— Пастырь, — заскулил Мингель, — не покидай свою овечку!

— Слушай, ты, если сейчас же не замолчишь, останешься в болоте под собачьей стражей до утра, — всерьез рассердился Емёла.

Угрозу подтвердили шнырявшие поблизости собаки.

Мингель потащился к колодцу, разделся, дал облить себя водой, после чего влез в комбинезон.

Закутавшись в одеяло, Мингель уселся в кузове грузовика. Туда же поместили стучащего от страха зубами Трахта. Аль пробовал сопротивляться, но, успокоенный, занял отведенное ему место у ног своих сообщников.

— Готово?

— Нет, — ответил шофер грузовика. — Гримера нету.

Подождали еще минуту. Гример выполоскал одежду Мингеля, принес ее на палке и бросил в угол кузова. Потом протянул мне никелированный пистолет:

— Заряжен. Только предохранитель заело.

— Ты думаешь, это предназначалось для Аля после его воз вращения из дома ксендза? — спросил НД.

— Не думаю, чтоб они собирались стрелять воробьев! — ответил я.

Ксендз Войтик стоял рядом и договаривался с майором Ковальским об обмене «Колоний». Поручик Емёла имел лишнюю серию «Sede Vacante», которой не хватало в коллекции ксендза.

— Готово?

— Готово!

Ковальский и Емёла вскочили в кузов грузовика. Один из них должен был сторожить гуся, другой до сих пор ощущал на себе плохое состояние рессор малолитражки, на которой мы ехали сюда.

Провожаемый лаем собак и хором разбуженных гусей, грузовик тронулся в обратный путь. Теперь уже по-настоящему.

— Я обязан вам по гроб, — говорил ксендз, когда мы шли к его дому.

— Любопытно, когда и при каких обстоятельствах вы познакомились с этим… типом, который прятался в грязной луже? — спросил ксендза НД.

— Я уже говорил, что с этим человеком по фамилии Ригер, я познакомился год назад в Кракове. А недавно он написал мне, что у него есть коллекция «За лот», а ему нужны «Колонии».

— Ригер?… А вы, ксендз, не знаете, как зовут этого Ригера?

— Знаю. У меня даже есть его визитная карточка: Даниель Роберт Адам Кароль Ригер.

Мы вошли в дом.

— Ясно, — сказал НД. — Он будет нам рассказывать, что перекрутили его фамилию и отсюда в филателистических иностранных бюллетенях появилось «Д-р А. Кригер».

— Вы не откажетесь поужинать со мной? — спросил ксендз.

Мы были измучены, и есть не хотелось. Операция держала нас в напряжении с самого утра. Завтра должен начаться допрос. Нужно установить подробности убийств на вилле. Выяснить, кто сделал смертельный укол и кто позже подсунул вдове яд. Пока все это было неясно…

Мой отказ от ужина поддержал НД.

Когда мы фотографировали комнату, где должно было быть совершено убийство, ксендз вышел и вернулся с бутылкой старки 1902 года.

— За ваше и мое здоровье! — сказал он, поднимая рюмку.

За это не выпить до дна было нельзя.

— Такому тосту научил меня один советский майор-танкист. Это было зимой сорок четвертого года. А жил он в этой комнате, — вспоминал ксендз. — С тем майором, теперь уже полковником в отставке, мы до сего дня обмениваемся марками, — закончил ксендз.

Он вынул из письменного стола и отдал нам коллекцию марок «За лот», похищенную из виллы.

Мы с НД дали расписку в получении марок. Стоимость коллекции «За лот» была слишком значительной, чтобы на документе стояла только одна подпись.

Лишь теперь я заметил на стене картину… «Дилижанс»! Это была копия картины из почтового музея во Вроцлаве. Очевидно, Мингель всучил фальшивку ксендзу.

Наконец мы уселись в машину НД.

Так закончилась операция в Дзвонах.

В нагромождении событий казалось, что от неудачного ужина в «Бристоле», бегства Мингеля и Трахта, радиопередачи из «зима», наконец, ошибочного полета в Прагу нас отделяют многие недели.

А между тем за последние трое суток мы разыскали украденные марки, нашли письмо, которое Мингель и Трахт послали Алю (я еще не знал, кто и почему выслал мне из США телеграмму), и, наконец, предотвратили убийство в Дзвонах. При этом была найдена единственная в своем роде коллекция марок «За лот»…

Возвращаясь по пустому, тянувшемуся в бесконечность шоссе, мы с НД молчали… Было около часа ночи. Сверкали звезды, сияла луна, трещали сверчки, с полей доносился запах люпина и клевера.

Единственное, что я ощущал в ту июньскую ночь, — это безмерную усталость. Страшно хотелось спать!

Словно в доказательство того, что полученных впечатлений было еще недостаточно, перед рассветом в квартире на Горносленской случилась еще одна, сверхпрограммная, история.

Чтобы не разбудить маму, я еще на лестнице снял ботинки и тихонько, на цыпочках, воровским шагом проскользнул в свою комнату. Я уже раздевался, когда из маминой комнаты на всю квартиру раздался вопль:

— Бандиты! На помощь! — кричала мама. Когда я с пижамой в руках вбежал в ее комнату, мама открыла глаза.

— А-а-а, это ты? Вернулся? — спросила она. — Иди спать… Мне только что приснилось, что влезли бандиты с ножами и хотели отнять у меня зеленый альбом.

В этом альбоме мама хранила свои марки-классики!

Через минуту, повернувшись, она сладко улыбнулась во сне, словно в ее зеленом альбоме появился блок первой «Гвианы»!

Я и в самом деле не знал, смеяться мне или проклинать демона филателии, который не давал мне покоя даже в собственном доме.

— Превосходно! — сказал мой шеф, выслушав утром доклад о проведенной в Дзвонах операции. — Превосходно! Это настоящий успех. Такое случается раз в четверть века! Тем более что речь идет о марках!… Я только что обсудил все с НД. Приглашаю специалистов и оценщиков. И сегодня в полдень устроим выставку. Смотри! — Он указал рукой на стену.

Утреннее солнце отражалось в стеклах плоских выставочных витрин, а Кристина вела по телефону разговоры с секретарем заместителя министра.

Из-за неплотно прикрытой двери мне было слышно, как она с жаром убеждала свою собеседницу в том, что начальник всех начальников определенно будет доволен и получит незабываемое впечатление. Круглое румяное лицо полковника сияло несказанной радостью.