«Постарел, сдал, — думал Шимчик, беря предложенную директором сигарету. — Когда-то бушевал, даже дома говорил, как с трибуны, а сейчас сипит, слова глотает, глаза щурит. Устал, должно быть. Или, может быть, это страх?»

Капитан не сдержался, спросил.

— Оставь, пожалуйста. — Директор пододвинул к нему пепельницу. — Какой еще страх, просто я нервничаю, ты должен понять. Голиана я взял на завод по распоряжению твоей милости, хотя у нас многие протестовали, особенно те, которым я поперек горла стал, я им неугоден, они меня шпыняют где только могут. Кто-то пустил утку, будто я Голиану чем-то обязан еще со времен Восстания и потому протежирую и охраняю. Ерунда какая-то! — вспылил он — Это я-то охраняю Голиана! Я!…

Он умолк, рассеянно глядя перед собой и не замечая, как пепел сыплется на пол.

— Ну, а Бауманн? — спокойно спросил капитан Шимчик. — Как он относится к этим сплетням? Может быть, сам распространяет их?

— Сомневаюсь, хочу думать, что нет. — Похоже было, что Сага старался убедить себя в этом.

— Продолжай. — Внимание Шимчика привлекли руки Саги.

— На чем я остановился, Феро?

— Что тебе известно об открытии Бауманна? Только попроще толкуй, я в химии абсолютный невежда.

— Речь идет о силиконах, — начал директор. — Может, ты читал — недавно в нашей словацкой «Правде» был репортаж. Это вещества с высокой химической и физической устойчивостью — одни из них практически огнеупорны, другие предохраняют от влаги и низких температур… предохраняют все: мягкие сплавы и кожу, ценные картины, бумагу… Наши ученые занимаются ими, если не ошибаюсь, еще с войны, они уже многого добились, тем не менее мы отстаем. Кроме того, очень важно сократить капиталовложения и тому подобное… Бауманн занялся непосредственно удешевлением производства.

— Силиконов?

— Некоторых. Силиконов много.

— Ну и чего-нибудь добился?

— Мне кажется, да. — Сага указательным пальцем растер пепел на столе. — Здесь в конверте почти вся документация открытия, не хватает некоторых страниц, но вводная часть там есть. Не слишком подробная, но достаточно основательная, с многообещающими выводами. Бауманн вообще-то любит держаться в тени… Тем более что такие обобщения пишутся обычно в конце, когда результаты уже налицо.

— Проверены опытным путем?

— Да.

— Сколько опытов провели Стеглик и Сикора?

— В общей сложности свыше трехсот. Кроме того, огромное количество провел сам Бауманн.

— Они ассистировали?

— Не всегда, — ответил директор. — Но большинство опытов — вероятно, самых ответственных — наверняка делал он один. Такой характер.

— Скрытный?

— Ты не забывай, что тут пахнет большими деньгами. Голиан говорил, что тянет даже на Государственную премию, да к тому же государство откупит патент. Если, конечно, пойдет в серийное производство. А пойти — наверняка пойдет, — подчеркнул он.

— А что, Бауманн любит денежки? — Шимчик медленно выпустил дым и распрямился.

Кожаное кресло приятно холодило. Они посмотрели друг на друга, и Сага сказал:

— Да. Я его знаю, годы вместе проработали, готов снять перед ним шляпу — большой специалист и отличный руководитель: сдержанный, объективный, людей не торопит, но следит, чтоб дело не стояло… Но что касается гро?шей…

— Ну, ладно, вернемся к открытию. Ты и вправду уверен, что формулы списал Голиан?

Сага колебался. Он встал, прошелся к окну и обратно, положил сигарету в пепельницу, потом достал и снова закурил.

— Ну?

— По-моему, почерк его и самописка тоже. У Голиана был ключ от сейфа, он имел возможность познакомиться с расчетами основательно. Для непосвященного эта единственная списанная формула ценности не представляет, и для Стеглика и для того, второго, но… — Он затянулся и погасил сигарету. — Но вместе с тем Голиан — человек прямой. Он — и вдруг кража или какое бы то ни было мошенничество… Голиан обвинил Бауманна в воровстве, сказал это прямо ему в лицо у него в кабинете, так прямо и бросил в лицо. Не могу себе представить, чтобы потом он вдруг спохватился, поднялся наверх, переписал формулу и… Нет, не могу, ты уж извини.

— И что же ты считаешь?

Сага пожал плечами, потом решился:

— Здесь какое-то жульничество.

— Жульничество? — не понял капитан.

— Более того — провокация или шантаж, — мрачно подчеркнул Сага.

— Со стороны Бауманна?

— Да. Но только Голиан вовремя это понял и хотел предвосхитить события, потому и явился ко мне и отдал ключ — ты пойми — мне, директору, хотя ведь не я ему этот ключ вручал. Он хотел остаться чистым, гарантировать себя…

— От шантажа?

— Как знать. Бауманн зубаст.

— Зачем ему топить Голиана?

— Нужно, — подчеркнул Сага. — Именно потому Бауманн настаивал на том, чтобы я поговорил с Голианом, я отказался. Тогда он сослался на вас! Сказал, чтоб я обратился к вам! Очевидно, для того, чтобы я предупредил Голиана и тот испугался…

— А зачем ему это?

— Он хочет, чтоб Голиан с работы ушел. Исчез с нашего завода. Наверное, знал, что Голиан об этом уже подумывает, прочел в его папке черновик заявления, понял, что бумажка так и осталась черновиком, ведь Голиан об увольнении не просил, видимо, раздумал… Бауманн хотел его снова на это натолкнуть, ускорить, чтобы тот исчез во что бы то ни стало. А испугавшись, что я Голиана не отпущу, разыграл всю эту историю с кражей, понадеявшись, что я на Голиана здорово обозлюсь…

— И его заявление подпишешь.

— Да.

— Но зачем ему это?

— Ведь он и сам сказал, что идея принадлежит Голиану. И что существовала работа, которую он когда-то читал. Если она у Голиана сохранилась и тот представит ее и докажет, ну, скажем, некую зависимость или зависимость принципиальную? Такую, за которую надо платить?

— Имеешь в виду деньги?

— Естественно. Старик за деньги удавится.

— Не понимаю. — Шимчик устроился поудобнее. — Ведь если б Голиан даже ушел, все равно материальные претензии он мог бы предъявить, работая и в любом другом месте, не так ли?

— Возможно, что и не так. Человек с его репутацией! Сбежал, вернулся — в нем это сидит, он боится… Знает, что на него косятся, что друзей у него нет, а что касается доверия — похоже, что он уже и сам себе не верит. Ну а старик опасается собственной доброты — если человек на глазах, ему нет-нет да что-нибудь и сунешь. С глаз долой — и угрызения совести утихнут. Вот что мне пришло в голову, но, возможно, все это чепуха.

— Я Бауманна не знаю, — медленно произнес Шимчик. — Ты можешь его сюда пригласить?

— Старика? Хочешь с ним познакомиться?

— Угу.

— Пожалуйста. — Сага пододвинул к себе телефон и набрал номер. — Никто не отвечает, — сказал он.

— Тогда пусть его найдут. У вас ведь есть радиоузел. Директор соединился с рубкой, и вскоре над их головами загремело:

«Товарищ Бауманн, вас просит зайти директор. Товарищ Бауманн…»

— Выключи! — Шимчик встал и потянулся. Ох, уж это ожидание. Директор разбирал почту.

— Нету, — сказал он наконец, — не отвечает. Обычно после такого вызова является сразу.

Зазвонил телефон. Сага снял трубку. Выслушал и, повесив, сообщил.

— Ничего не понимаю. Говорят, поехал с Голианом в город. Вахтер говорит, что на «трабанте» Голиана, что тот его взял с собой.

— Может, сами договорятся? — Капитан смотрел на Сагу внимательными серыми глазами. — Хорошо, что ты меня позвал. Будь добр, дай-ка мне эти бумаги.

— Документацию открытия и папку Голиана?

— Если эти двое найдут общий язык, то непременно сообщат об этом тебе. В таком случае позвони, я все тебе немедленно верну.

— А если нет?

— Тоже позвони. Примем необходимые меры.

— Какие?

Шимчик, убирая бумаги в портфель, ответил, что он не пророк.

— Ты считаешь, что дело серьезное?

Сага не притворялся, он в самом деле был обеспокоен. И Шимчик подумал: «Что его так тревожит, только ли то, что он с Голианом был в хороших отношениях, или, может быть, что-то другое? Боится, что это провокация? Недоброжелателей боится или место потерять? И это возможно, здесь он пригрелся: пятнадцать лет на одном предприятии и все на посту директора, корнями уже врос в свой завод».