Он совершенно отчетливо представлял себе каждое ее движение, хотя тьма в комнате была кромешная. По скрипу пружин и по шороху он установил, что она схватила кружевной халат, лежавший в ногах кровати, и натягивает на себя. Не успела она влезть в один рукав, как Нед уже очутился рядом.

Еву терзал еще дополнительный страх. Более опытные приятельницы уверяли ее, будто женщина никогда не забывает своего первого любовника; она думает, что его забыла, ан нет. Ева была не каменная: столько месяцев она провела одна; а у Неда Этвуда есть подход… Что, если…?

Она неловко, но изо всех сил отталкивала его.

– Пусти! Мне больно!

– Ну, будь умницей…

– Нед! Не смей! Служанки…

– Глупости. Подумаешь, старуха Мопси.

– Никакая не Мопси. У меня новая. И я ей не доверяю. Она, по–моему, за мной шпионит. Ну, неужели же в тебе нет ни капли порядочности…

– Ева, Ева…

– Нет!

Ева была высокая, всего на два дюйма ниже Неда. Не будучи сильным, тело ее отличалось редкой гибкостью. И даже одурманенному сознанию Неда не могло не открыться, что здесь не кокетство, а настоящее сопротивление. Такие вещи ведь чувствуются, а Нед Этвуд был не дурак.

Но, сжимая Еву в объятиях, он уже совершенно потерял голову.

И вот тут–то раздался пронзительный телефонный звонок.

Пронзительность телефонного звонка всегда мучительна для нервов. Сейчас, в темноте спальни, звонок неистовствовал с яростью обвинения. Он звенел и звенел. Ева и Нед одновременно вздрогнули и понизили голоса, словно телефон мог их подслушать.

– Не снимай трубку, Ева.

– Пусти меня. А вдруг…

– Глупости. Пускай себе звонит…

– А вдруг они видели?

Телефон стоял совсем близко. Ева невольно протянула руку к трубке. Нед цепко ухватил ее за запястье. Ева попыталась вырваться, телефон с грохотом опрокинулся, трубка упала на стол.

Трезвон прекратился. Но в наступившей тишине оба ясно различили негромкий голос – голос Тоби Лоуза.

– Алло! Ева? – взывал он во тьме.

Нед выпустил ее запястье и отпрянул. Он слышал этот голос впервые, но нетрудно было догадаться, кому он принадлежит.

– Алло! Ева!

Ева поймала соскальзывавший со стола телефон, неловко стукнув его об стенку. Она успела перевести дух. Трудно было сейчас не залюбоваться ею. Она говорила почти непринужденно.

– Да? Это ты, Тоби?

Тоби Лоуз говорил, как всегда, медленно. Оба слышали каждый звук его голоса, вылетавшего из телефонной трубки.

– Ты извини, что я поднял тебя посреди ночи, – говорил Тоби. – Не спится. И ужасно захотелось тебе позвонить. Ничего?

Нед Этвуд ощупью добрался до выключателя и зажег лампочку над туалетным, столиком. Очевидно, он предполагал, что Ева при этом метнет на него пламенный взор. Ничего подобного. Она только быстро глянула на окно – проверить, задернуты ли шторы, и будто бы не замечала Неда. Судя по тому, как Тоби рассыпался в извинениях, Еве нечего было опасаться. Но мало этого Тоби говорил с такой всепоглощающей нежностью, что самоупоенному Неду (который, видимо, воображал, будто, кроме него, так говорить никто не может) тон его представился нелепым и даже смешным.

Нед ухмыльнулся. Но издевка тотчас же сползла с его лица.

– Тоби, милый! – проговорила Ева.

Тут не могло быть сомнения. Так может говорить лишь женщина, влюбленная или вообразившая себя влюбленной. Лицо ее сияло. Оно, казалось, излучало чувство облегчения и благодарности.

– Ничего, что я позвонил? – повторил Тоби.

– Ну что ты! Как… Как ты там?

– Все хорошо. Только вот не спится.

– Я хотела спросить… Ты откуда говоришь?

– Снизу, из гостиной, – отвечал влюбленный мистер Лоуз, ничего странного не находя в этом допросе. – Я был у себя. Но все думал и думал о том, какая ты необыкновенная, и вот решил позвонить.

– Тоби, милый!

– Фу ты! – сказал Нед Этвуд.

Всегда не слишком приятно слышать, как кто–то при вас изъявляет свои чувства, даже если вы их и разделяете.

– Нет, правда, – серьезно заверил ее Тоби, – э–э–э… тебе понравилась пьеса, которую давали сегодня англичане?

– И он звонит посреди ночи, чтоб обсудить достоинства спектакля? – спросил Нед. – Пошли–ка ты этого зануду подальше.

– Тоби, она мне так понравилась! По–моему, Шоу очень мил.

– Шоу, – сказал Нед, – очень мил. Ох, господи!

Конечно, выражение лица Евы не могло не бесить Неда. Тоби замялся.

– Но, по–моему, он допускает кое–какие вольности. Тебя это не смущало?

– Просто не верится, – простонал Нед, во все глаза уставясь на телефонную трубку. – Просто не верится…

– Мама, Дженис и дядя Бен, – продолжал Тоби, – говорят, что это ничего, но я как–то не знаю… – Тоби принадлежал к числу тех, кого взгляды мистера Шоу приводят в отчаяние. – Я, наверное, немного старомодный. Но как–то мне кажется, что есть вещи, о которых женщине, ну, женщине из хорошего общества вообще не следует знать.

– Тоби, милый, меня это не смущало!

– Ну хорошо, – тянул время мистер Лоуз. Прямо будто видно было, как он волнуется на том конце провода. – В общем–то, я только это и хотел тебе сказать.

– Господи! Какие церемонии!

Однако Тоби все никак не мог повесить трубку.

– Не забудь, завтра у нас пикник. Погода, надеюсь, не подведет. Да, кстати. Папа заполучил еще одну побрякушку для своей коллекции. Он счастлив, как ребенок.

– Еще бы, – усмехнулся Нед, – мы только что видели, как старый осел ею упивался.

– Да, Тоби, – подтвердила Ева, – мы видели…

У нее вырвались слова, которые, в сущности, ее выдали. Она вся сжалась от страха.

Подняв глаза, она увидела на лице Неда знакомую усмешечку, которая бывала у него и пленительной и противной. Но ее уже несло дальше:

– Я говорю, мы видели сегодня изумительную пьесу.

– Правда? – переспросил Тоби. – Ну, не буду тебя задерживать. Иди ложись, милая. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Тоби. Ты не знаешь, ты не поверишь, как я рада была услышать твой голос.

Она положила трубку, и в спальне стало тихо.

Ева сидела на краю постели, одну руку оставив на телефонной трубке, а другой рукой поддерживая на груди кружевной халатик. Подняв голову, она взглянула на Неда. Она раскраснелась. Длинные шелковистые волосы, окружавшие лицо темным, блестящим облаком, сильно растрепались. Она подняла руку и пригладила их. Блеснули розовые ногти на белых пальцах. Отчужденная и далекая в своей близкой беззащитности, полная сдержанной, скрытой игры, она была в эту минуту так хороша, что свела бы с ума любого.

Нед не отрывал от нее глаз. Вынув из кармана пачку сигарет и зажигалку, он закурил и глубоко затянулся. Пламя зажигалки прыгало и танцевало, пока он не загасил его. Все нервы у него напряглись, но он старался не подавать виду. В спальне нависла душная, тяжелая тишина, и даже тиканье часов не нарушало ее.

Нед не спешил.

– Ну ладно, – начал он наконец. Ему пришлось откашляться. – Говори уж.

– Что сказать?

– «Бери шляпу и уходи».

– Бери шляпу, – спокойно повторила за ним Ева, – и уходи.

– Ясно. – Он внимательно поглядел на кончик сигареты, опять затянулся и выпустил дым. – Совесть мучит, а?

Конечно, он не угадал. Но доля правды в этом была, причем достаточная, чтобы лицо Евы так и вспыхнуло.

Нед, развалясь в кресле и все еще изучая кончик своей сигареты, продолжал с повадкой бывалого следователя:

– Скажи–ка, милая, а тебе не тошно?

– Отчего же?

– Да из–за дружбы с Лоузами.

– Знаешь, Нед, тебе этого просто не понять.

– Ну да, я недостаточно благороден? Я не так благороден, как тот кретин в доме напротив?

Ева вскочила, поправляя халатик. На талии его прихватывал розовый атласный поясок, поясок этот вечно развязывался, и сейчас Еве пришлось опять завязывать его.

– Зря, между прочим, ты выбрал тон обиженного ребенка, – сказала она. – Меня этим не проймешь.

– При чем тут это? А когда ты беседуешь с ним, твой тон просто невыносимо действует мне на нервы.