— И все же, мне это кажется подозрительным, — покрутив локон, призналась юная баронесса. — Куда эти шведы так спешат? И — смотри-ка — свернули к нам! Похоже, они за нами гонятся!

— Да не с чего им за нами гнаться, милая, — Громов взял из рук супруги оптику, приложил к глазам. — Хотя… да… почти к нам в кильватер пристроился… Боцман!

— Да, месье капитан! — браво доложился возникший, словно из ниоткуда, боцман Жан-Жак Лефевр — главарь мятежников-камизаров, ныне, собственно, и составляющих команду «Барона Рохо». — Чего изволите?

— Заряжайте все пушки, готовьте людей к возможному бою. Видите во-он тот фрегат?

— Прекрасно, господин капитан, — спокойно кивнул боцман. — Пушек… м-м-м… около полусотни… интересно, сколько там людей?

— Пушек — сорок, — с усмешкой поправил Андрей. — А людей — думаю, вряд ли больше полсотни. Матросы, судовые офицеры и сам капитан — все.

— И еще — профос, — вспомнив галеры, Лефевр недобро прищурился. — Корабельный палач. На вашем судне, кстати, его почему-то нет, месье Тоннер.

— И никогда не было! — расхохотался Громов. — Скажу более — и вряд ли будет. Немного чести пытать собственных матросов.

— Иногда это просто необходимо, месье. Так мы готовимся к бою?

— Да. И побыстрее — очень скоро фрегат нас догонит и вполне может дать бортовой залп.

Повинуясь приказу, моряки шустро забегали по палубе, артиллеристы спустились вниз, к пушкам, а сам господин капитан ласково погладил длинный ствол массивного шестифунтового фальконета, укрепленного на поворотной тумбе рядом с кормовым фонарем.

А фрегат нагонял, становясь все ближе и ближе! Вот уже стал отчетливо виден такелаж и позолоченная деревянная статуя на носу, под бушпритом. А вот предупредительно громыхнула пушка!

— Приказывают лечь в дрейф, сэр! — покусав губы, доложил юнга.

— Хорошо! — оглянувшись на Тома, Громов велел ему увести в каюту Бьянку — нечего делать женщине на палубе в морском бою! — и только после этого продолжил командование — спокойно и вполне уверенно, как и всегда.

А вот капитан «Густава Вазы» действовал, скорее, самоуверенно — ну конечно, Балтийское море — Шведское озеро — кого бояться-то? Все должны трепетать!

И на этой глупой самоуверенности можно было сыграть, тем более ветер начал заметно свежеть, а по морю побежали барашки. При большом — а даже и при среднем — волнении особо-то не повоюешь, тем более — на борту фрегата лишь только команда, без морской пехоты. Матросикам надо и с парусами управляться — не дай бог, оказаться к волне бортом, — и с пушечками управляться, и помпами водичку из трюмов откачивать — для пятидесяти-то человек дел невпроворот, какой уж тут бой, так что совершенно напрасно затеял шведский капитан все это дело. Верно, надеялся, на «стоять-бояться»! Ну как же, он же швед! А перед шведами все трепетать должны.

Велев взять часть парусов на рифы, Громов не то чтобы лег в дрейф, но резко снизил скорость примерно до семи-восьми миль в час. И еще мог снизить, убрав остатки парусов, да вот с этим пока не спешил — имелись мысли.

Высокий борт «Густава Вазы» с хищно открытыми орудийными портами поравнялся с «Красным Бароном». Повинуясь приказу своего капитана, шведские матросы поспешно убирали паруса, а вот — спустили шлюпку.

Андрей благодушно демонстрировал миролюбие, улыбался, галантно помахивал шляпой и даже велел стыдливо приспустить флаг — естественно, голландский — республики Объединенных Провинций.

Пусть, пусть вышлют проверяющего офицера с матросами — еще больше людей на борту фрегата убавится, а ведь у них сейчас каждый матрос на счету! Заигрался герр шведский капитан, заигрался, нюх потерял совсем. Впрочем, понятно — море-то их, шведское!

Громов хотел было выделить из фальконета хорошо ему видимого вражеского капитана — может, и попал бы! — да побоялся спугнуть раньше времени. Впрочем, пора было уже и начинать — уравнять скорости парусных судов никогда не получалось — постройка у всех разная, днище — тоже. «Густав Ваза» даже чуток поотстал, и его матросы бросились на ванты — ставить на фок-мачте брамсель — самый верхний парус. Поставили… и фрегат понесло вперед.

— Залп! — бросив на палубу треуголку, скомандовал Громов.

Корабль дернулся всем своим корпусом, левый борт его окутался густым и едким дымом… в том дыму те, кому надо, живо обезоружили уже поднявшихся на борт проверяльщиков…

Андрей махнул шпагой:

— Все паруса — долой!!!

Потеряв ветер, корабль застопорился, и промешкавший с ответными выстрелами швед дал залп в пустоту — в море! Впрочем, и ядра «Красного Барона» причинили врагу не слишком-то большой урон, на пистолетный выстрел корабли не сближались, да и волнение на море было весьма ощутимым. Так, фальшборт кое-где проломили, да одно ядро влетело на камбуз, оставив шведов без обеда.

«Густав Ваза» проскочил вперед, и теперь ветер был у Громова! Теперь можно было делать, что хочешь, маневрировать как угодно — «Красному Барону». А вот шведу — против ветра-то — очень даже затруднительно!

— Левый галс! Орудия заряжай!

Повернув, Андрей прошелся бортом к вражеской резной корме, разрядив в нее все свои пушки, так, что с капитанского мостика вмиг снесло всех и все, а, чуть погодя, выкинув белый флаг, шведы попросили о сдаче! А что им еще оставалось делать? Дожидаться абордажа? Или попытаться уйти — с поврежденной-то бизанью? Тем более, капитан, шкипер и все старшие офицеры судна наверняка уже отправились в иной мир, а нанятые по всей Балтике матросы умирать за шведскую корону почему-то совсем не желали.

Всем желающим Громов, по примеру южных морей, предложил остаться на судне… только уже подчиняться — ему, на что согласилось человек двадцать, остальным была предоставлена шлюпка — берег-то был не очень-то далеко, рядом.

Вечером в честь славной виктории устроили пир, и разделенная пополам (по числу судов) команда весело салютовала друг другу из пистолетов и ружей. Конечно же, «Красный Барон» и бывший «Густав Ваза», пока еще остававшийся безымянным, ни в какой Ревель не пошли, оставив далеко по правому борту плоский эстляндский берег. Позади снова возникли паруса, правда, близко они не приближались, так в некотором отдалении и маячили вплоть до самого Котлина — наверное, какое-то судно тоже шло в Санкт-Питер-Бурх, в «новый парадиз», как называл новый, строящийся «на костях» город государь Петр Алексеевич. А вообще-то собирался назвать Новым Амстердамом. Хорошее имя, голландское…

— Российские флаги на мачты! — скомандовал Громов в виду грозной крепости Кроншлот.

— Дать салют из кормовых орудий!

Бабахнули двенадцатифунтовые пушки. Им в ответ отсалютовали огромные орудия форта. Видно было, как от низкого берега проворно отчалила шлюпка.

— Лоцман, — довольно усмехнулся капитан. — А, похоже, добрались уже! Закончилось плаванье.

Царь Петр Алексеевич принял Громова довольно милостиво и даже, можно сказать, по-простому: угостил водкою, пожаловал сотню талеров и тут же произвел в чин капитан-командора, равный гвардейскому подполковнику или в армии — бригадиру (среднему между полковником и генерал-майором), пожаловав к тому же и землицей — здесь, невдалеке, в Санкт-Питер-Бурхе, близ старой мызы немецкого майора Канау, где примерно через сотню лет возведут Михайловский замок. Место было хорошее, правда — шумное — город представлял собой сплошную стройку, да еще постоянно кто-нибудь переезжал, устраивая новоселье, а то и просто собирались на ассамблеи — попивали кофе и водку, в картишки поигрывали и обязательно устраивали фейерверки по поводу и без оного. Тут же, рядом, во фруктовом саду, переименованном в Летний, царь выстроил себе летний домик, а затем — и дворец, где тоже соблюдением тишины особо не заботились, скорее наоборот.

Новоявленному офицеру российского флота Андрею Андреевичу Громову было приказано — именно так, приказано! — строить на выделенном месте каменный дом в три этажа и в пять саженей по фасаду, с большим окнами и балконом. Средств на будущий особнячок никаких не выделили, предполагалось, что «господин капитан» раздобудет их во время пиратских… пардон — каперских… рейдов на побережье Швеции. Разграбит там какой-нибудь… ну не Стокгольм, так Або или Выборг, большую часть денег — в казну, ну а что положено в качестве приза — как раз на домик и хватит. Не за один раз, так за несколько. Еще Петр Алексеевич обещал поместьице, как только — так сразу, но пока поместья не было, а было жалованье, выплачивающееся, впрочем, крайне нерегулярно.