В 1605 году, через два года после смерти Елизаветы I, Бэкон опубликовал свою первую эпохальную книгу под названием «О значении и успехе знания божественного и человеческого». В этом спокойном и взвешенном труде, который и поныне считается краеугольным камнем науки и образования, рассматривается состояние науки и просвещения в начале XVII века. По мнению Бэкона, если бы мы уделяли больше внимания исследованиям и экспериментам, то гораздо быстрее пришли бы к пониманию природы и к улучшению условий жизни для людей. С этой целью он посвятил книгу своему покровителю Якову I и предложил ему учредить «братство науки и просвещения»,[1027] где ученые и эрудиты всех стран могли бы обмениваться знаниями и идеями на благо человечества:
«Как природа создает братства в родах животных, ремесла создают братства ремесленников, а помазание Божие создает братство среди королей и епископов, так и наука должна создать братство просвещения, обращенное к Богу, которого называют отцомвсейпремудрости».[1028]
Не будем забывать, что этот текст был написан в 1605 году,[1029] за девять лет до публикации розенкрейцерского манифеста, но «братство просвещения», о котором говорит Бэкон, точно совпадает с намерениями розенкрейцеров, хотя они говорили о «невидимом братстве».[1030]
Вряд ли было случайностью, что братство, соответствовавшее этому описанию, вскоре было основано на Британских островах[1031] и в конечном счете распространилось по всему миру. Речь идет о франкмасонском братстве. Мы не были удивлены, узнав от нашего друга, историка Роберта Ломаса, что Фрэнсис Бэкон и Яков I, по всей вероятности, сами были франкмасонами, состоявшими в одной из первых лож так называемого «Шотландского Обряда».[1032] Действительно, помимо явного герметического и розенкрейцерского содержания, в посвящении Бэкона Якову I прослеживается четкая связь с аллегорической системой символов и тайных слов, используемых франкмасонами и полностью понятных только посвященным.[1033] Эта система, разумеется, идентична «магическому языку и письму», о котором говорится в розенкрейцерском манифесте.[1034]
Розенкрейцерская рождественская открытка в Шотландском государственном архиве.
Примерно в то время, когда Фрэнсис Бэкон вносил завершающие штрихи в рукопись своего знаменитого сочинения, немецкий алхимик Михаэль Майер (1568–1622), известный мыслитель розенкрейцерского толка, жил в Праге и работал личным врачом императора Рудольфа И. После смерти Рудольфа в 1612 году — за год до свадьбы Фридриха Пфальцского и Елизаветы Стюарт — Майер приехал в Англию. У нас нет подтверждения того, что Майер встречался с королем, но он, по всей видимости, чувствовал себя достаточно непринужденно, чтобы послать ему личную рождественскую открытку, в содержании которой содержится явный намек на связь Якова I с движением розенкрейцеров.
Рождественская открытка Майера сейчас хранится в Шотландском государственном архиве в Эдинбурге. На ней изображена большая роза, вокруг которой начертаны слова: «Приветствие и многие лета Якову, королю Великобритании. Да возрадуется роза под твоей истинной защитой».[1035]
Эта странная надпись привела многих исследователей к предположению о том, что в Англии существовала некая ранняя форма «движения розенкрейцеров» и что немецкие розенкрейцеры, такие, как Михаэль Майер, рассматривали Якова I как своего защитника и покровителя.[1036] Весьма вероятно, что во время своего пребывания в Англии Майер познакомился с философом-герметистом и каббалистом Робертом Фладдом (1574–1637), которому тогда было около 40 лет. Хотя в то время Фладд еще не опубликовал свое собственное сочинение о розенкрейцерском братстве под названием «Сводная апология братства Розы и Креста» (1616), он тем не менее был «розенкрейцером по духу».[1037]
Немецкие розенкрейцеры, безусловно, оценили усилия Фладда по защите интересов их братства в Англии, так как в 1618 году еще две книги Фладда — «История макрокосма» и «История микрокосма» — были изданы в Оппенгейме конторой Иоганна Теодора Де Бри, который, очевидно, щедро заплатил за эту привилегию.[1038] Де Бри также был издателем одной из книг Михаэля Майера под названием Atalanta Fugiens, изданной в 1618 году;[1039] вполне может быть, что Майер послужил связующим звеном между Фладдом и немецким издателем.
Майер оставался в Англии до 1616 года, и было бы удивительно, если бы он не познакомился с Бэконом в течение этого периода, поскольку они вращались в одних и тех же кругах. Мы определенно знаем, что вскоре после визита Майера Бэкон приступил к сочинению утопической книги, отмеченной безошибочной печатью розенкрейцерских идей.
Новая Атлантида
В 1627 году, через год после смерти Бэкона, рукопись, над которой он работал, нашлась среди его личных бумаг. Она была озаглавлена «Новая Атлантида» и осталась незаконченной, как и первоначальная история Платона об Атлантиде (в его диалогах «Тимей» и «Критий»). Она также не была датирована, но ученые предполагают, что Бэкон написал ее вскоре после появления в Германии двух розенкрейцерских манифестов и текста «Химической свадьбы» (т. е. после 1616 года), поскольку в ней содержатся идеи и аллегории, тесно ассоциирующиеся с этими документами.
В общих чертах в «Новой Атлантиде» представлено утопическое представление Бэкона о научном и вместе с тем духовно ориентируемом обществе, которое ведет тайное существование на отдаленном острове под названием Бенсалем, расположенном «посреди величайшего водного пространства в мире». Это общество находится под управлением элитного братства ученых-священнослужителей, собирающихся в большой коллегии, или ложе, под названием «Дом Саломона». В это общество входят видные астрономы и геометры и — что удивительно для тек ста XVII века — строители самолетов и подводных лодок («… мы до некоторой степени научились летать по воздуху… у нас есть суда и корабли для плавания под водой»). Они также являются опытными мореходами, но путешествуют тайно и не желают раскрывать свое существование: «Мы хорошо знаем большую часть обитаемого мира, но сами не выдаем своего присутствия».
Их задача, по словам Бэкона, состоит «в знании причин и тайного хода вещей», а их миссия — «взращивать первое творение Божье, которым был Свет». Эту миссию они распространяют посредством «двенадцати, которые плавают в зарубежные страны под именем других народов (ибо собственное имя мы оставляем в тайне)… их мы называем Несущими Свет».[1040]
Эти двенадцать «невидимых» миссионеров распространяли просвещение по всему миру. Подобно розенкрейцерам, а впоследствии франкмасонам, они клялись хранить тайну и соблюдать осторожность в словах и поступках.[1041] Они путешествовали инкогнито и творили благодеяния, не требуя награды. Они оставались незаметными, поскольку носили местную одежду и разговаривали на языке тех стран, которые они посещали; как и розенкрейцеры, они могли свободно разговаривать на всех языках. Дома в Бенсалеме их отличительным признаком был белый тюрбан с нашивкой в виде красного креста — эпонимического символа розенкрейцеров, — а на их «великой печати» были изображены «крылья херувима, но не распростертые, а свисающие вниз». Такая же эмблема, как показала Фрэнсис Йейтс, использовалась в манифесте розенкрейцеров.[1042]
