Вейль была одной из тех, для которых цивилизация Окситании в XII–XIII веках означала подлинный Ренессанс. Ее потенциал был даже большим, чем у итальянской эпохи Возрождения в XV веке. Поскольку Лангедок был средоточием этой нарождающейся цивилизации, жестокий натиск альбигойских крестовых походов сокрушил не просто катаров, но последнее живое звено, связывавшее Европу с древними традициями Индии, Персии, Египта и Греции. С другой стороны, столетия, последовавшие за разрушением Лангедока, были «примером тоталитарной духовности».[126]
Космополитические города
Общество Окситании под влиянием катаров было каким угодно, но не тоталитарным. Оно далеко опередило остальную Европу в процессе урбанизации. Быстро растущие города, такие, как Нар — бонн, Авиньон, Тулуза, Монпелье, Безье и Каркассон, с гордостью гарантировали свободу мысли, экономическую и политическую независимость своих граждан. К примеру, даже в собственном городе граф Тулузский не имел юридической власти над горожанами, и ему подчинялись лишь настолько, насколько он уважал местные общественные законы.[127] Нарбонн, Авиньон, Монпелье и Безье были ульями интеллектуальной деятельности и во всех отношениях университетскими городами даже до официального основания их университетов. Наиболее обширный курс по философии Аристотеля в Европе, учитывавший последние труды арабских ученых, преподавали в Тулузе.[128]
Арабские торговцы и врачи уже давно нашли дорогу в Окситанию через Пиренеи из тех районов Испании, которые еще находились под властью мусульман, или прибывали с востока морским путем. Катары, склонные видеть своего естественного врага в лице римской католической церкви, а не в лице «неверных», радушно принимали их. Кроме того, для катаров все человеческие тела — будь то тела мусульман, христиан или иудеев — были клетками для порабощенных душ. Поскольку все в равной степени терпели невзгоды и тяготы материального мира и только катаризм предлагал путь к спасению, угнетение одних людей другими на основании расовой неприязни или другого вероисповедания считалось абсурдным.
Эти идеи распространялись на общественную жизнь, поэтому иностранцы, постоянно проживавшие в городах Окситании, пользовались всеми гражданскими правами, независимо от своей национальности или вероисповедания.[129] Более того, хотя катаризм утверждал свое решительное неприятие римской церкви, он открыто и либерально относился к другим религиям и был готов к мирному сосуществованию с ними. То было время, когда в Северной Франции нехристиане не могли владеть землей под страхом уголовного преследования. То было время, когда толпы католиков по всей Европе часто доводили себя до состояния антисемитской истерии и устраивали еврейские погромы. Однако в Окситании большие влиятельные еврейские общины владели землей, открыто молились в синагогах и не испытывали никаких притеснений на всем протяжении XII века.[130] Как и катарские общины, они тоже переживали период интеллектуальных, творческих и духовных исканий. Именно в этот период в прибрежных городах Лангедока еврейские книжники разработали оккультную философию Каббалы и стали изучать способы ее практического применения.[131]
Мистическая система, укорененная в древних традициях иудаизма, Каббала претендовала на тайное знание и божественное откровение. Она также проявляла сильные дуалистические тенденции, в которых «левая» и «правая» стороны космоса находились в вечном противостоянии и конфликте.[132]
Известно, что в XII веке в Нарбонне, Люнеле и Боке существовали прославленные школы Талмуда, где, согласно сообщению от 1160 года, проходили обучение еврейские студенты из «отдаленных стран».[133] Интересно, что тот же автор — раввин Вениамин из Туделы — описывает свою встречу с евреем из Лю — неля, который «отказался от всех земных дел, днем и ночью постигал премудрость, постился и никогда не ел мяса».[134] Возможно, идеи катаров о правильном образе жизни и нашем месте в окружающем мире начали оказывать влияние не только на значительное количество бывших католиков, освобожденных от страха перед преисподней, но и на последователей других религий.
Катары и трубадуры
В XII–XIII веках учение катаров ненадолго озарило человеческие умы в Окситании. В этот же период другой необычный интеллектуальный феномен тоже появился и исчез именно в этом регионе, ныне расположенном на территории Южной Франции, Северной Испании и Северной Италии. Этим параллельным феноменом была лирическая поэзия трубадуров — форма стихосложения, изобретенная в Окситании и представленная сочинениями на местном диалекте. Оцениваемая современными литературными специалистами как «одна из самых блестящих поэтических школ, когда-либо существовавших в Европе», она оказала влияние на всю позднейшую европейскую лирическую поэзию.[135] Однако гораздо более важное значение представляет то обстоятельство, что поэзия трубадуров также оказала беспрецедентное общественное воздействие. Она принесла с собой то, что было названо «революцией мыслей и чувств, последствия которой до сих пор ощущаются в западной культуре».[136] Эта революция была связана с отношением к роли женщины в обществе. Сами трубадуры были в почете во многих аристократических домах Окситании, где они имели высокий статус и обладали исключительной свободой слова (иногда даже вмешиваясь в политические дела). В своих сочинениях, имевших большой вес в обществе, они с чрезвычайным уважением относились к женщинам в целом (включая даже таких «низких» персонажей, как пастушки) и особенно к придворным дамам, наделяя женский пол возвышенным, почти священным статусом. В своих стихах они проповедовали идею рыцарской любви, когда мужчина существовал ради того, чтобы обожествлять свою даму и верно служить ей. Эта любовь была незаконной в том смысле, что дама почти всегда была замужем за другим человеком, но и чистой, в том смысле, что ей не суждено было найти физическое воплощение.[137] В основе трубадурской идеи о рыцарской любви лежало самоотречение, желание недостижимого и целомудренное благородство. Мужчина, который любил, но не мог прикоснуться и желал, но не мог удовлетворить свое желание, возвышался над остальными.[138] По мнению Зоэ Ольденбург, в стихах трубадуров прославлялось «не что иное, как торжество самообладания».[139]
Можно ли считать совпадением, что «совершенные» из числа катаров тоже стремились обуздать своей волей любые физические потребности и желания и считали необходимым, чтобы их тела испытывали физические страдания и многочисленные лишения и проходили через цикл смертей и перерождений, прежде чем достигнуть конечной цели? По этой причине Ольденбург полагает, что катаризм имел много общего с движением трубадуров. Она доходит до утверждения, что во многих случаях, когда «трубадуры… упоминали Бога и Иисуса Христа, весьма вероятно, что они выступали с позиции катаров и что их божеством был «Бог Добра» манихейской веры».[140]
Но мнение Ольденбург стоит особняком. Историки Средневековья и литературоведы сходятся в том, что идеи, распространявшиеся трубадурами в Окситании XII–XIII веков, имели очень мало общего с катаризмом.[141] Мы можем лишь заметить (вместе с Артуром Гюирдхэмом), что это противоречит здравому смыслу:
