Но затем я осознал, что мое ощущение было вызвано отнюдь не сходством двух этих фигур, а совсем иными образами, всплывшими сейчас на поверхность сознания. Разве не напоминали эти лица с их широкими лбами и заостренными, треугольными подбородками облик тех "эльфов" и "инопланетян", которых я видел в трансе, вызванном приемом аяуаски? [599]

Существа, наблюдаемые в видениях аяуаски.

Набросок из записной книжки автора

Я понимал, что на тот момент моя восприимчивость к подобного рода деталям была обострена настолько, что я пытался проводить параллели, которые не могли прийти на ум даже столь вдумчивым исследователям, как Дэвид Льюис-Вильямс. И потому, хоть фигура на мосту и напоминала отчасти существо из моих галлюцинаций, лицо его представляло собой не более чем пятно краски, в спешке нанесенной неизвестным художником. Так что было бы опрометчивым делать из этого сколько-нибудь определенные выводы.

Решив, что не стоит далее испытывать судьбу и сердить пчел, которые кружили вокруг с большой настойчивостью, я привстал и начал выпрямляться. Однако в этот момент какое-то внутреннее чувство заставило меня взглянуть наверх. Примерно в метре над моей головой висел пчелиный улей — цвета выбеленной кости и размером с большой грейпфрут. Вся его поверхность так и кишела пчелами, сновавшими туда-сюда с неутомимостью маленьких автоматов.

Сначала в моей душе вспыхнуло облегчение: Господи! Ведь я мог сунуть туда голову! Но тут же пришла следующая мысль: Быстрее отсюда! И в этот же момент меня окружило облако пчел, и я почувствовал, как правую сторону лица обжег сильный укус.

К счастью для меня, первый укус оказался в то же время и последним. Стоило мне отойти от навеса — что я проделал с мгновенной быстротой, — и облако пчел тут же рассеялось. Вряд ли я когда-нибудь узнаю, почему они не зажалили меня до смерти. По своему невежеству и невнимательности я раз за разом провоцировал их нападение. Однако ответная реакция неизменно была крайне сдержанной и осторожной. Уже впоследствии я осознал, что эти вежливые и любезные пчелы трижды намекали мне на то, чтобы я покинул их территорию — ударяясь о меня и все же не пуская в ход жала. Затем я едва не угодил головой в их соты. Разумеется, пчелы не могли оставить без внимания столь неосторожный поступок, но и на этот раз они послали мне недвусмысленное предупреждение в виде укуса, прежде чем приступить к более жестким действиям.

Укус оказался необычайно болезненным, так что это "послание" дошло до меня как нельзя лучше. Схватив рюкзак, я перебрался в самую дальнюю часть убежища, чтобы вколоть себе адреналин. Разбирая вещи и пытаясь прочесть инструкцию, я внезапно осознал, что не чувствую обычных аллергических симптомов. Не было ни судорожного сжатия горла, ни остановки дыхания, ни лихорадочного сердцебиения — иными словами, мне удалось избежать анафилактического шока. Была лишь сильная боль да опухоль в месте укуса, однако общее состояние оказалось достаточно сносным.

Не желая и далее испытывать судьбу, я постарался как можно скорее покинуть убежище Джанкшен. И вскоре мы с проводником уже шагали в направлении дома. Лицо мое еще больше распухло, в ухе пульсировала горячая боль, и все же я по-прежнему не замечал никаких аллергических симптомов. Солнце палило нещадно. Голова у меня кружилась, и мыслями я все время возвращался к пчелам — к тому, как странно они вели себя в убежище. Я припомнил, что и по сей день бушмены Калахари верят в то, что пчелы обладают сверхъестественной силой и являются вестниками богов [600]. На тот момент мне было даже приятно думать, что я мог встретиться именно с такими пчелами. Воображение мое работало на полную мощь, и лишь многим позднее я вспомнил о той фигуре с "моста", которую я изучал как раз перед тем, как меня укусила пчела.

Как отметил профессор Льюис-Вильямс, он решительно не желает присоединяться к той школе изучения наскальных росписей, которую сам он называет "взгляни и угадай". Не слишком высоко ценит он и те методы, которые строятся на систематизации повторяющихся образов [601]. Конечно же, это не означает, что профессор отказывается от любых попыток истолкования. Продуманная теория необходима, однако она должна объяснять не только общие моменты, но и специфические детали изображения: "Любая концепция, не позволяющая нам заметить и истолковать те особенности композиции, которые прежде ускользали от нашего внимания или же были лишены смысла, может считаться пустой тратой времени" [602].

Нейропсихологическая модель уже потому превосходит прочие теории наскального и пещерного искусства, что с ее помощью мы можем проникнуть в сознание древних художников и хотя бы отчасти понять, что послужило источником столь странной галереи образов. Нам уже не нужно блуждать в дебрях слепых догадок и бессмысленных вычислений. Вне зависимости от того, применяем ли мы эту модель в Южной Африке или Юго-Западной Европе, она вновь и вновь заставляет говорить немые прежде образы и извлекает смысл из наиболее загадочных и труднообъяснимых сцен. Не исключено, что с ее помощью мы сможем когда-нибудь ответить на вопрос, который Льюис-Вильямс относит к категории "наиболее значимых археологических проблем": "Как человеческие особи стали людьми и по ходу этого процесса начали… создавать искусство и практиковать то, что мы называем религией?" [603]

Странные и пугающие фигуры, пещера Jloc Казарес, Испания

Многие согласятся с тем, что одним из наиболее загадочных образов наскальной и пещерной живописи является то редкое изображение, которое археологи привыкли называть "раненым человеком". Первое мое знакомство с этим существом произошло во французской пещере Пеш-Мерль. Собственно говоря, это и была та самая загадочная фигура с куполообразным лбом и узким скошенным подбородком, которая сразу же пришла мне на ум в убежище Джанкшен. Дальнейшие исследования позволили установить, что и в других европейских пещерах можно встретить схожих существ, своеобразную внешность которых дополняют порой большие миндалевидные глаза. Так, например, на стенах испанской пещеры Лос Казарес выгравированы четыре подобные фигуры, отличающиеся особо зловещим видом.

Дэвид Льюис-Вильямс не уделял особого внимания столь поразительному сходству в облике существ, проявленных в доисторическом искусстве разных эпох и континентов. И потому, решив вернуться к этой проблеме позднее, я сосредоточился для начала на более общих аспектах, связанных с образом раненого человека, а также на том объяснении, которое предлагает в данном случае нейропсихологическая модель.

Мы уже приводили детальное описание "раненых людей" Южной Африки и доисторической Европы в пятой главе этой книге. В целом про эти образы можно сказать следующее: они нередко обладают териантропическими чертами, напоминая о галлюцинаторном превращении в духов животных — превращении, столь характерном для измененных состояний сознания. Еще одной отличительной чертой этих существ можно счесть то обстоятельство, что тела их, как у св. Себастьяна древности, пронзены бесчисленными стрелами и копьями.