Дэвид Льюис-Вильямс понимал, что решение этой загадки следует искать не в некоем гипотетическом распространении идей по разным регионам земного шара, но в чем-то другом, куда более достоверном. Он практически не сомневался в том, что эти странные и даже пугающие сходства в изображениях столь разных эпох и культур должны быть напрямую связаны с измененным состоянием сознания — как и те энтоптические феномены, которые легли в основу универсальных геометрических узоров. Таким образом, в центре всего вновь оказывались тайны нашего мозга. И хотя археологу было не так-то легко вступить на эту почву, Дэвид Льюис-Вильямс приступил к детальному изучению тех фактов, которые были установлены в результате нейропсихологических опытов.

Требуется немало мужества, чтобы отбросить прежние непродуктивные методы, особенно если учесть, что подавляющее большинство ученых добровольно придерживалось их на протяжении десятилетий. Для многих вообще проще следовать в русле общих идей и тенденций, так что Дэвид Льюис-Вильямс проявил безусловную силу характера, решительно порвав в середине семидесятых годов с наследием Брейля и Леруа-Гурана и начав свои собственные исследования. На этом поприще он вызвал огонь критики и недовольства среди других ученых, привыкших преклоняться перед общепризнанными идеями и авторитетами. Однако профессор был убежден в правильности избранного им направления и полон решимости довести начатое дело до конца. В результате за прошедшие 30 лет он, как никто другой, сумел приблизиться к разгадке наиболее таинственного и древнейшего во всем мире религиозного искусства.

Южная Африка, художественные традиции которой берут свое начало много тысячелетий назад (достаточно вспомнить хотя бы раскрашенные пластины из намибийской пещеры "Аполлон-11", возраст которых составляет 27 тысяч лет), являет собой одну из наиболее грандиозных сокровищниц этого древнего искусства. К началу восьмидесятых годов XX века, благодаря стараниям Льюиса-Вильямса, досконально изучившего этнографические записи этого региона, стало очевидно, что многие доселе загадочные и непонятные сцены, изображенные внутри скальных укрытий, "носят исключительно шаманский характер — и так на всем протяжении от засушливой пустыни Калахари до района Драконовых гор, расположенного на тысячу километров южнее" [428].

Более того, определенные аспекты этого искусства, как, например, ярко выраженные абстрактные и геометрические узоры, имели явные параллели с рисунками индейцев тукано, обитающих в районе колумбийской Амазонки. Вполне естественно, что подобное сходство невольно наводило на мысли об общем источнике. И все же для того, чтобы исключить совпадение и заложить основу для полноценной теории, необходимо было установить, не содержатся ли схожие сюжеты и в других традициях наскальной живописи. Важно было выяснить и то, в какой мере уцелевшие этнографические записи этих регионов увязывают подобные изображения с измененными состояниями сознания.

Как выяснилось, однако, наиболее перспективным на тот момент оказалось совсем иное направление. Западные добровольцы, принимавшие участие в лабораторных опытах, во время которых ученые воздействовали на их мозг электрическими стимулами, входили в итоге в состояние транса. Когда же их просили потом нарисовать свои видения, они изображали все те же геометрические и абстрактные узоры, которые в общем и целом совпадали с рисунками сан и тукано. Мы уже говорили в предыдущей главе о том, что подобные фигуры хорошо знакомы современным нейропсихологам, которые называют их фосфенами, константами форм или энтоптическими феноменами. Причем явление это можно вызвать не только с помощью электрической стимуляции мозга, но и путем приема таких галлюциногенов, как аяуаска или ЛСД. Мы уже упоминали о том, что Льюис-Вильямс отказался от квантитативного метода изучения наскальной живописи, столь популярного только потому, что его традиционно относили к категории научных. И в то же время профессор не отказался собственно от науки и потому сразу согласился, что все эти факты, полученные в строго контролируемых лабораторных условиях, могут пролить свет на происхождение тех загадочных узоров, которые регулярно встречаются в наскальной живописи самых разных регионов земного шара. Он прекрасно понимал, что интерпретация данных образов варьируется от эпохи к эпохе и от культуры к культуре. Однако его решение сосредоточить внимание именно на этих образцах было в значительной мере подкреплено тем обстоятельством, что сама форма их никак не зависела от местных культурных условий, но была напрямую связана "с измененным состоянием сознания как одной из особенностей нашей нервной системы" [429].

Таким образом, сосредоточившись на тех элементах искусства, которые менее всего находились в зависимости от культурного окружения, профессор надеялся избежать обвинений в том, что он проводит слишком прямолинейные аналогии между народами, значительно удаленными друг от друга как во времени, так и в пространстве. Льюис-Вильямс задался целью проверить, и в самом ли деле эти странные узоры носят универсальный характер, а затем конкретизировать их связь с измененными состояниями сознания. В глубине души он надеялся на то, что сумеет найти "неврологический мостик" между нашей цивилизацией и теми культурами, которые существовали в доисторические времена, а это, в свою очередь, позволит ему проникнуть в духовный мир художников эпохи верхнего палеолита.

На самом деле человек непосвященный легко может запутаться в таких терминах, как "фосфены", "константы форм" и "энтоптические феномены". И это при том, что все они относятся к весьма схожим, если не сказать идентичным, явлениям. Сам Льюис-Вильямс предпочитает в данном случае говорить об "энтоптических феноменах" (подразумевая под этим "визуальные ощущения, извлеченные из структуры оптической системы, расположенной между глазным яблоком и корой головного мозга") [430]. И я, в свою очередь, буду пользоваться именно этим термином для обозначения визуальных геометрических образов.

Следуя в русле этой темы, Льюис-Вильямс настаивает также на том, что энтоптические феномены необходимо отличать от подлинных галлюцинаций, которые "нельзя назвать производными самой оптической системы и которые включают в себя видения объектов, непосредственно связанных с культурным окружением человека — например, животных. Наконец, подобные галлюцинации могут сопровождаться соматическими [телесными] и звуковыми ощущениями" [431].

Во время лабораторных экспериментов, проводившихся в самых разных странах, было установлено, что люди, входившие в измененное состояние сознания, наблюдали своего рода последовательность видений — начиная с энтоптических феноменов и завершая полноценными "портретными" образами, среди которых были люди, животные, гибриды разных существ и т. п. Вне зависимости от культурной принадлежности субъектов, переход их видений в эту последнюю стадию нередко сопровождался образом стремительно вращающейся спирали или воронки, иногда принимавшей форму туннеля, водоворота или просто конуса [432]. Универсальный характер этого образа предполагает укоренение его в структуре оптической системы, однако Льюис-Вильямс полагает, что подобная фигура кардинально отличается от обычных энтоптических феноменов и потому заслуживает отдельного изучения [433]. Подробнее об этой проблеме мы поговорим в следующих двух главах.