Он посмотрел на свое отражение в зеркале.

    Оттуда на него смотрел взъерошенный молодой и крепкий парень с выпученными глазами. Нет, все-таки надо лечь в постель… Надо выспаться, а днем на светлую голову принять решение. И если ходить искать могилу в секторе 40-ых годов, то сил понадобится – ой, как много! Потому что могил там немерено и, наверное, не только краснооктябрьские: наверняка и с ближайших деревень покойников туда возили…

    Влад начал было складывать бумажные листки в коробку, и вдруг взгляд его снова упал на висящее перед ним зеркало. Странно, но почему-то сейчас он не увидел там своего отражения… Влад изумился: в зеркале отражался вовсе не интерьер его скромного гостиничного номера! Вместо него Влад увидел каменную лестницу, уводящую куда-то вниз. По обе стороны лестницы поднимались стены. Лестница была узка настолько, чтобы по ней мог пройти только один человек. Впрочем, могли бы пройти и двое, если следовать строго друг за другом…

   На какой-то миг Влад почувствовал, будто он находится в том кошмарном доме, на пороге съемочной комнаты фотоателье и собирается спуститься в подвал, как он это уже сделал однажды. Вот только хоть и было в подвале очень темно, эта темнота разительно  отличалась от той, которую он наблюдал, когда спускался в подвал за спрятанными там бумагами. То была темнота запустения и неподвижности. А здесь он смотрел в совсем иную темноту… В этой темноте явно кипела жизнь – очень страшная, неведомая, опасная! Владу показалось даже, будто он слышит какие-то звуки: чьи-то отдаленные голоса, женский смех, беготню по коридору, хлопанье дверей… Он словно бы  уловил отзвук далекого и чуждого, давно ушедшего в небытие мира; и хотя мир этот много лет уже не существовал, Влад ощутил его присутствие необычайно отчетливо: даже воздух вокруг как будто изменился: сделался плотным, даже осязаемым. Владу сделалось так страшно, что он едва не закричал от нахлынувшей на него волны ужаса…

    Влад резко вскочил на ноги и отпрянул от зеркала, словно боялся, что оттуда кто-то может высунуться и схватить его. Прошло какое-то время, пока он смог вновь поднять  голову и посмотреть в так испугавшую его зеркальную поверхность. На сей раз все выглядело вполне обычно: Влад увидел самого себя, а у себя за плечами – внутреннюю обстановку номера. Вот платяной шкаф, вот кресло в углу комнаты, а вот, между прочим, угол кровати… Он напомнил Владу, что давно пора ложиться спать. Он остро нуждался в неотложном отдыхе.

   « Господи… - подумалось ему. – Нервы совершенно вымотались… Нет, так нельзя! Сейчас будем ложиться спать… А то уже мерещится незнамо что!»

   Он отошел от стола и приблизился к постели, чтобы разобрать ее и наконец-то улечься. Однако едва Влад наклонился, чтобы отбросить с постели покрывало, как вдруг его до полусмерти перепугал резкий и невероятно громкий звук, раздавшийся в помещении с внезапностью и жесткостью ружейного выстрела.

   Влад содрогнулся всем телом и, оправившись от мгновенного шока, принялся озираться по сторонам в поисках источника непонятного и пугающего шума.

   Все вокруг было как обычно, ни чего ненормального он не заметил… Он даже откинул штору и внимательно осмотрел окно – а не швырнул ли кто-нибудь с улицы камень в оконное стекло? Но и здесь было все в порядке: на улице царили тишь да гладь, никого не было видно, улица совершенно пустынна… по дороге промчался ночной грузовик, приглушенно урча работающим двигателем. И – все! А самое очевидное состояло в том, что  оконное стекло было совершенно целым!

      Влад в крайнем недоумении огляделся по сторонам. Ну не могло же такое ему попросту послышаться! Что же это было?

    Но когда Влад взглянул на зеркало, по-прежнему висящее на стене над столом, он сразу понял, в чем дело. Словно гигантская паутина появилась на зеркальной глади: прямо в середине обозначилась сверкающая точка, из которой во все стороны ломаными лучами разбегались трещины… Потрясенный увиденным, Влад подошел к зеркалу почти вплотную и внимательно пригляделся к нему. Впечатление складывалось такое, будто зеркало треснуло от сильного и резкого удара чем-то тяжелым – только удар был нанесен не снаружи, а как бы изнутри, со стороны стены! Внешняя поверхность не несла никаких следов, на ней были только трещины. Но кто мог нанести удар с другой стороны? Из соседней комнаты? Однако за стеной царила мертвая тишина: тамошний постоялец наверняка давно и сладко спал и, конечно же, не помышлял о том, чтобы колотить в стены. Да и чем таким тяжелым надо было ударить в стену, чтобы лопнуло зеркало в соседней комнате? Стеновым тараном, что ли?

    Влад еще довольно долго непонимающе взирал на совершенно непонятное ему явление. Как могло произойти такое? Вопрос без ответа… Вдруг он заметил, что его отражение в лопнувшем зеркале рассекается трещинами в разных направлениях и по разным частям тела – по плечам, груди, по рукам и шее… Как будто его отражение кто-то невидимый разрезал на куски… При виде столь зловещей картины Владу сделалось нехорошо, и он поспешно отошел от стола.

    Теперь ему подумалось: а ведь за расколовшееся зеркало администрация гостиницы предъявит ему претензии, и придется платить! Причем зеркало было большим, и наверняка стоит немалых денег… А у него деньги вообще-то уже на исходе. Да и с какой стати он должен оплачивать это чертово зеркало, если он даже ни разу не прикасался к нему? Вот еще напасть… Вероятно, внутри зеркала давно имелись какие-то микротрещины, и оно могло лопнуть в любую секунду.

   И по закону подлости оно выбрало именно то время, когда Влад занимал этот номер. Да еще ночью! Влад почувствовал себя настолько возмущенным этой вопиющей несправедливостью, что решил немедля подойти к дежурной по этажу и объяснить ей, что к случившейся неприятности он не имеет ни малейшего отношения…

   Влад открыл дверь номера и высунулся в коридор. Мягкий ровный свет освещал бежевые стены и ровную, будто по линеечке, ковровую дорожку, тихо жужжали светильники, в коридоре не было заметно никакого движения. Гостиница спала крепким сном. Влад вышел из номера и направился к столику дежурной, который располагался в небольшом уютном холле посреди длинного коридора. Но придя в холл, он убедился, что там никого нет: место за столом дежурной пустовало. Влад потоптался в нерешительности, ожидая, что она просто куда-то отлучилась и должна вот-вот подойти. Но время шло, а дежурная не появлялась. Видимо, она просто где-нибудь отдыхает на диванчике – одном из тех, что стоят в гостевых холлах: ну не пойдет же он разыскивать ее, в самом деле! Пожилой женщине наверняка непросто высидеть целую ночь за столом, да и никакой нужды в этом нет: в конце концов, на столике стоит телефон специально для экстренных  случаев…

    Владу почему-то сделалось стыдно, и он направился обратно в номер, вполне резонно решив отложить решение этого неприятного вопроса до утра.

    Однако желание лечь спать моментально как рукой сняло. И снова взор его обратился к запискам старого фотомастера. Так может, все-таки они подскажут, как ему разыскать могилу Августы? Он чувствовал, как трепещет и бьется его сердце, словно просясь наружу. И у него внезапно появилась странная мысль, что дальнейшее знакомство с воспоминаниями Прохора Михайловича должно подействовать на него умиротворяюще… Очень странная мысль, ничего общего с логикой не имеющая.

 И он снова сел к столу, разместившись прямо перед лопнувшим настенным зеркалом. Достал и разложил на столе листки...

    В дверь, ведущую из подвала, резко и нетерпеливо постучали.

   - Войдите! – с досадой ответил Прохор Михайлович.

    В комнату вступила Августа. А впрочем, кто же еще, кроме нее, мог вообще прийти – да оттуда? Разве что Пелагея? Только Пелагея к нему никогда не ходила. Даже при случайных встречах за пределами фотоателье она с ним не здоровалась. Первое время Прохор говорил ей «Здравствуйте», но Пелагея никогда не отвечала на его приветствие, словно он был пустым местом. Тогда и Прохор здороваться с нею перестал. А после вчерашнего происшествия, да еще жуткого разговора по поводу холодца, который можно было бы приготовить из Прохора Михайловича, ошеломленный фотомастер старался вообще не вспоминать об этой жуткой бабе, которую даже назвать женщиной у него  язык не поворачивался.