— Но ведь это же неправда! Я был доволен своим положением и всего лишь заинтересовался неким феноменом!

— Заинтересовались не для того, чтобы разобраться в нем, а ради того, чтобы вас наконец заметили, чтобы оценили ваше «я». Так что психического заболевания, как такового, мне кажется, у вас нет, но вы страдаете гипертрофированным честолюбием.

— В таком случае почему меня здесь держат?

— Потому что люди с гипертрофированным честолюбием становятся опасными, когда они пытаются претворить в жизнь свои личные замыслы, не считаясь с интересами общества. Но, я думаю, что вас продержат здесь недолго.

— Сколько?

— Это может определить только врач-психиатр. Однако полагаю, до тех пор, пока ваша нервная система не придет в норму и вы откажетесь наконец от своих идей и замыслов. Всего хорошего! Отдыхайте, Игорь Дмитриевич!

Через два дня Любомудрова вызвали к заведующей отделением.

— У вас, Игорь Дмитриевич, к сожалению, наблюдается обострение! Больные жалуются, что своими навязчивыми идеями, или попросту бредом, вы их тревожите, мешаете нормальному лечебному процессу! Я попрошу вас, Игорь Дмитриевич, придерживайтесь правил поведения, предусмотренных нашим лечебным учреждением. Мы со своей стороны вам поможем.

— Благодарю вас сердечно, Валентина Васильевна. Я, пожалуй, сам с собой справлюсь. Буду тише воды, ниже травы…

Но вечером его позвали в процедурную. Дежурная сестра Инна (почему-то без клички), которая в тайне от остального персонала чуть-чуть покровительствовала Любомудрову, тихо сказала:

— Балбес! Четвертый десяток пошел, а жить не научился! Кто за язык тянет? Ты что с психологом откровенничать стал? Придурок! Аминазин тебе велено колоть! Раз в день. Курс — десять инъекций. Для начала, пока не поумнеешь. В мое дежурство колоть не буду, Маша тебя тоже жалеет, дурака хренова. Только ты нас не подведи! Слюней побольше напусти, потрясись маленько. В мое дежурство можешь разок обоссаться. Словом, видел аминазиновых, знаешь!

— Знаю, — уныло сказал Любомудров. — И с каждым днем умнею. Спасибо тебе. Инесс! Если выйду, к тебе первой в гости с шампанским приду.

— На хер ты мне сдался, шизофреник паршивый. Иди! Укол получил и топай в койку!

«Поговорил с психологом, называется, — тоскливо думал Любомудров. — Ладно! Мир не без добрых людей. Выдюжим. И это пройдет!»

Аудиозапись программы «Око», декабрь 1988 г.

Любинин. Игорь Дмитриевич, где вы сейчас работаете?

Любомудров. Сейчас сторожем. Сутки через трое.

Любинин. А до этого?

Любомудров. До этого работал грузчиком в овощном магазине, у меня инвалидность…

Политруков. Простите, Игорь Дмитриевич, но вы говорите, у вас инвалидность. Как же грузчиком?

Любомудров. С моей инвалидностью только физическим трудом и можно заниматься. Я ведь шизофреник!

Политруков. Вы лежали в психиатрической больнице?

Любомудров. Точнее сказать, сидел… Два года.

Любинин. Но до больницы, насколько я знаю, вы были журналистом?

Любомудров. Был. Семь лет в газете отработал. Но после психушки отлучен от журналистики. Вот уже восемь лет. Может, оно и к лучшему.

Любинин. Почему же к лучшему? Разочаровались в профессии?

Любомудров. Да нет. Просто сейчас у меня больше свободного времени, и я могу более спокойно заняться тем, из-за чего, собственно, попал в больницу и был отлучен от журналистики.

Любинин. Но когда вы вышли из психушки, вас просто отлучили от журналистики и оставили в покое?

Любомудров. Да нет, не оставили, потому что я стал ходить в Публичку, искать упоминания о старых случаях непонятных убийств. Их, конечно, было немного — я имею в виду сообщения в прессе, но изредка проскальзывали, особенно в провинции.

Политруков. И что же? Вас снова вызывали на ковер?

Любомудров. Хуже. Мне дважды звонили по телефону. Естественно, звонивший не называл себя. Говорить старались, вставляя словечки из блатного жаргона, подделываясь под воров. Оба раза был примерно один и тот же разговор: «Не лезь не в свое дело. Будешь мешать нам, по очереди „замочим“ матушку, жену и дочку. А потом и самого порешим».

Муксинов. И вас это не испугало?

Любомудров. Еще как испугало! Мы все в те времена знали, что угрозы КГБ пустыми не бывают. Но что меня разозлило и в то же время укрепило в моих предположениях незаурядности этих преступлений, так это угроза немедленно расправиться с семьей, если я попробую сбежать на Запад.

Любинин. То есть вы убедились, что органы и высшее партийное начальство ни в коем случае не хотят допустить огласки даже того немногого, что вы знали.

Любомудров. Конечно. И потом, даже из этого немногого знающие люди могли сделать весьма нежелательные для руководства страны выводы.

Политруков. Из-за чего же весь сыр-бор? Из-за того, что вы интересовались статистикой и географией особо тяжких преступлений?

Любомудров. Совершенно верно. Но мои друзья, и вы в том числе, слышали лишь о том, что я интересуюсь какими-то убийствами. Между тем я занимался и пытаюсь заниматься установлением закономерностей тех чудовищных преступлений, которые совершались и продолжают совершаться на территории нашей страны. Видите ли, я в силу своей профессии имел доступ к некоторым следственным материалам. И обнаружил, что на территории всей страны, от северных морей до южных, от западных границ до Дальнего Востока и Средней Азии, периодически некий садист-маньяк или маньяки совершают нападения на людей. Человек умирает страшно. У жертвы отрубают голову, часто просто отрывают конечности, вырывают внутренности… в общем, это ужасно, и мне бы не хотелось пугать зрителей. Причем нападению подвергаются исключительно люди в форме.

Муксинов. В какой форме? Военнослужащие?

Любомудров. Не обязательно. Это может быть сотрудник вневедомственной охраны, машинист, милиционер, словом, любой человек, по тем или иным причинам надевший форму. Лишь однажды был зверски убит человек, не имевший, казалось бы, никакого отношения к людям, по роду службы надевающих форменную одежду. Я сначала недоумевал, но потом выяснилось, что убитый — актер, спешивший на съемки. Он был в форме офицера времен Отечественной войны.

Любинин. И вы утверждаете, что происходят убийства примерно в одни и те же сроки?

Любомудров, Совершенно верно. И хотя география преступлений, как я уже говорил, довольно широка, мне удалось установить, что после каждого убийства органы — и милиция, и КГБ — ищут преступников не только на местах совершения, но и весьма далеко от них: на Урале, в Курганской области. Мало того, конкретно в Долматовском районе.

Муксинов. Простите, Игорь Дмитриевич, но сразу возникают два вопроса: почему именно там и как вы об этом узнали?

Любомудров. Узнал, потому что иногда именно там ловили, согласно отчетности, некоторых убийц, особенно в 70-ые годы. Кто они такие и как их брали, я об этом не знаю. Но думаю, что среди втихаря взятых и без огласки расстрелянных было немало ни в чем не повинных людей. Кроме того, сейчас, во времена гласности, некоторые из моих старых знакомых из милиции разговорились. Не полностью, конечно, но и того, что сказали, мне хватило.

Любинин. И какие же вы сделали выводы?

Любомудров. Предполагаю, что по какой-то причине у некоторых людей изменился их генетический код. Возможно, они — результат какого-то чудовищного эксперимента…

Муксинов. Вы уверены в своей теории или это ваше, я бы сказал, жутковатое предположение?

Любомудров. Я бы очень хотел, чтобы все мои теории оказались лишь плодом моего больного воображения.

Любинин. Ну не больного воображения, а, скажем, богатой фантазии. Будем надеяться, что на основе ваших предположений писатели создадут художественные произведения, а документальных фильмов и статей не будет, потому что это все довольно страшно. Спасибо вам большое, Игорь Дмитриевич.

Любомудров. До свидания.