– Мне это пригодится?

– Думаю, пригодится. – Николай Николаевич открыл ящик письменного стола, достал оттуда видеокассету и протянул ее Павлу – У вас есть возможность взять у кого-нибудь видеомагнитофон на вечер?

– Да, – немного подумав, ответил Павел.

– Посмотрите внимательно, потому что нам предстоит детальное обсуждение этого важного материала.

– А что это?

– Это? А, да это кино. «Звездные войны», эпизоды пятый и шестой.

Когда Павел ушел, чекист поднял трубку телефона, набрал четыре цифры. Дождавшись ответа, бодро отрапортовал:

– Привет тебе, Ян Иваныч. Докладываю: повозиться придется, но парнишка обучаем. Надо вытаскивать его к нам, поработать над здоровьем слегка и одновременно как-то протестировать его поджилки. Если сломается, значит, я ошибся. Что? Да. По самой строгой шкале проверяй. Но, по-возможности, без членовредительства. А я пока займусь нашим вторым. Мое мнение, говоришь? Не знаю… Не трус, хотя надо подумать, как бы ему прибавить решительности. Главное, он совсем чист, по всем статьям нашим годен. Я бы сказал даже, он мне нравится. Широкий кругозор, не идиот и не из идейных карьеристов. Если не будет делать глупости, воспитаем из него кадр на миллион рублей. Как вы сказали? А… да, согласен с вами, лучше на миллион долларов.

Николай Николаевич повесил трубку и взглянул на казенную статуэтку Дзержинского. Феликс строго смотрел на него оловянными глазами.

Пашка, выйдя на волю, вздохнул полной грудью и подумал, что никогда больше не вернется в это здание, где под прикрытием то ли коммуналки, то ли «Дома быта» трудятся опасные своей хитростью сотрудники самого неприятного в стране ведомства. В этот миг он отчетливо осознал, как свободен и оттого счастлив, в отличие от Николая Николаевича, прапорщика у дверей и вообще всех этих людей, вынужденных постоянно жить в напряжении, доказывать кому-то свою лояльность, оглядываться по сторонам, взвешивать каждый поступок и каждое слово.

– Ну его на фиг, – решительно констатировал Павел и бодрым шагом направился к метро «Парк Культуры».

«…Наживать себе колотье в боку… Наживать колотье… Интересно, я сейчас сумею фразу про «колотье» перевести на французский? К месту же я тогда вспомнил слова Атоса из «Трех мушкетеров»! Откуда это? Похоже, из главы «Бастион Сен-Жерве»… «Voil pourquoi il est inutile de gagner une pleur sie en nous pressant… Это ж надо! Вспомнил. Но, определенно, надо Достоевского перечитать, а то в голову кроме Дюма ничего не лезет. А еще человек с высшим образованием».

А в боку действительно кололо так, словно туда немилосердно вбивали тупые гвозди. Второе и даже третье дыхание не справлялись. По правде сказать, силы закончились давно, но оставалась инерция, а впереди было еще целых два круга ненавистной «полосы аттракционов», километра три или даже четыре, и он держался только на отрицании возможности опозориться перед сослуживцами.

Эта самая юношеская боязнь стать посмешищем среди своих сыграла не последнюю роль в том, что Пашку Семенова угораздило оказаться в школе КГБ.

А все так безобидно начиналось…

На заре жизненного пути – уже очень давно – требовалось всего лишь набраться смелости или отчаяния и, сняв красный пионерский галстук, сбросив с себя рубаху, спрыгнуть с дерева в пруд. Потом уже – осмелиться дать сдачи распоясавшимся пацанам из соседнего «третьего микрорайона», позже – пригласить на танец Юльку (на что пойти было еще трудней, чем решиться на предыдущий поступок), еще через год-другой выпить чистого спирту и очень постараться не быть самым пьяным в компании.

Вечное соревнование мальчишек. Надо быть первым, лучшим…

Кому надо?

«Нельзя, ты обязан… Ну же, взывай к скрытым резервам организма, разбуди их силой воли», – думал он, вопреки инструкциям дыша ртом. – Да… Скоро уже буду говорить такими вот штампами. Хуже – думать штампами. А еще Лешку этим попрекал. Интересно, как он, где он?»…

Ноги заплетались, но он продолжал бежать, спотыкаясь о вспоровшие землю корни деревьев, вооруженный до зубов, с двойным боекомплектом, в «разгрузке», да еще, как дурак, в «сфере» и бронежилете. Раньше ведь хлебом не корми, но дай пострелять при любом удобном случае. В пионерлагере – из рогатки, в деревне – из винтовки дяди Левы, в тире в ЦПКиО имени Горького, на «войне» в институте… Сейчас, здесь в лесу он и думать не хотел о новых мишенях. Да у него элементарно не хватило бы сил надавить на курок, не говоря уже о том, чтобы передернуть неразработанный затвор!

Стараясь отвлечься от нечеловеческой усталости, он сперва бубнил себе под нос стихотворение Пушкина «К Чаадаеву» – одно из немногих выученных наизусть в свое время, потом пересказывал клятву пионера с обложки школьной тетрадки и вот теперь дошел до «мушкетеров».

Павел читал, что при физических нагрузках необходимо распылять сознание, не давая ему сконцентрироваться на текущем моменте. Некто мудрый советовал абстрагироваться от усталости, предаваться отрадным воспоминаниям и непременно видеть перед собой в качестве ориентира хотя бы одну ожидаемую приятную перспективу из будущего. Попробовал бы этот умник побегать вот так – в бронежилете. Омар Хайям в бронежилете ничего путного бы не смог написать.

«Хайям в бронике это забавно, – подумал Пашка, на секунду забыв об усталости, – а вообще позор: знаю, кто такой Омар, а ни одного его стиха не читал».

Преодолев очередной овраг, он все же заставил себя погрузиться в воспоминания о предыдущем дне, где были, помимо прочего, откровения товарища по курсантской доле, открывшего ему страшную тайну имени кадровика Николая Николаевича.

Оказалось, «Николаями Николаевичами» в «конторе» зовут майоров. Доросшие до полковников могут представляться «Владимирами Николаевичами». С генералами, как выразился приятель, «совсем другой коленкор, тут имена не нужны, потому что генерал – это не имя, не кличка, не должность и не звание. Генерал – это счастье».

Не знал Павел, шутит коллега или говорит серьезно. Разумеется, цеховой жаргон в КГБ существовал, предстояло изучить его досконально.

Он бежал по лесу и вспоминал, как три месяца назад успешно сдал выпускные в институте, защитил диплом. В отличие от большинства сокурсников, вопрос распределения его уже не беспокоил. Он готовил себя к поступлению на «ответственную работу», о чем в институте никому не было положено даже догадываться. Обладание этой, пускай маленькой, тайной подкармливало его тщеславие. И даже чувство превосходства над товарищами, испытанное им тогда впервые, не насторожило. А ведь раньше он и не предполагал, что сможет когда-нибудь превратиться из неженки в «толстокожего». В общем, по всему видать, не зря его приметили и приветили органы. Вот еще слово дурацкое – «органы». Медицинское определение какое-то.

Наконец, настал момент истины. Теплое летнее утро звало на пруд близ усадьбы Трубецких у Ясенева, а не на подвиги ради государственной безопасности, однако он, облаченный в серого цвета костюм от фабрики «Большевик» и серые ботинки немецкой фирмы «Саламандра», вошел через аккуратное КПП на территорию учебного центра советской разведки. В просторечии центр этот именовался «Лесной школой».

Ботинки были малы на размер. Накануне он несколько часов разнашивал их, надев на шерстяные носки и разгуливая по квартире и этажам в подъезде, однако полученным результатом остался недоволен. В магазине на улице Бутлерова больших размеров в ассортименте не значилось, да и за этими маломерками он покорно отстоял три с половиной часа как все, расталкивая у заветного прилавка нахалов, стремящихся пролезть без очереди.

Вот тебе и чекист, вот вам и будущий советский разведчик – давится за туфлями, как недобитая контра, как последняя фарца.

Но это все теперь в другой жизни, за воротами. По крайней мере, с обувью проблем с сегодняшнего дня быть не должно.

Первый будущий коллега, Олег, с ним Павел столкнулись в бюро пропусков, вскоре стал приятелем, собутыльником, душеприказчиком и напарником по изнурительным учебным заданиям.