Гнев старого солдата и аппаратчика, однако, быстро сошел на нет – генерал был вспыльчив, но отходчив. Успокоившись, присел на краешек дубового журнального столика прекрасной работы – дореволюционной, в крайнем случае, довоенной.

– Теперь все ясно. В следующий раз разговор начинай с главного: вызывает министр… – строго произнес Степанов. – Выезжаю. – Генерал извлек из кармана отпускного пиджака платок и вытер пот со лба. – Вероника! – позвал он жену громким командным голосом, не заметив, что она уже тут как тут, стоит рядом и смотрит на него с тоской и жалостью.

Сколько раз он уже видел этот взгляд! И чего она всегда так смотрит, когда служба вносит в их жизнь непредвиденные коррективы? Давно пора привыкнуть…

– Я так понимаю, мы никуда не едем? – спросила она нарочито спокойным тоном.

– Не так понимаешь: вы едете, я пока нет, – ответил Степанов. – Бери Сережу, поезжай в аэропорт, как договаривались. Я прилечу завтра. Не думаю, что тут надолго. Форму мне принеси. Пожалуйста…

На совещании в Кремле присутствовали председатель КГБ и несколько его замов, премьер-министр Павлов, министр внутренних дел Пуго, министр обороны Язов, несколько сотрудников ЦК и руководитель аппарата президента, некогда друг семьи Горбачевых – Болдин и первый секретарь Московского горкома партии Прокофьев.

Андрей Васильевич Степанов задержался – посланная за ним дежурная машина сломалась по дороге. Волновался, но, видать, зря. Когда вошел в просторный переговорный зал с большими окнами и прекраснейшим видом из них, никто не обратил на него внимания.

Так и сидели молча, утомительно долго, казалось, целую вечность, по очереди поглядывая на Владимира Крючкова.

– Товарищи коммунисты, – наконец заговорил Крючков, поминутно вздыхая как от приступов астмы. – Видите, вот приходится собираться по два раза на дню. Приветствую тех, кого не видел сегодня в Теплом Стане, на объекте «АБЦ». Итак, все вы знаете, что мы отправляли к Михаилу Сергеевичу в Форос специальную делегацию. Отправляли с тяжелым грузом на душе, понимая, что толку, скорее всего, не будет… Вот товарищ Болдин вернулся пять минут назад из Крыма – и сразу к нам сюда. Новости плохие. Похоже, Президенту серьезно нездоровится или он один не понимает, что наша родина сейчас в опасности. Я не побоюсь даже сказать, что в не меньшей опасности, чем она была в сорок первом, накануне гитлеровской агрессии. Мы сейчас сражаемся на два фронта: с одной стороны так называемая демократическая оппозиция, с другой – поощряющий их Запад. Отечество в опасности. Что же получается, побоку итоги референдума о сохранении Союза, побоку тысячелетняя наша история, товарищи? Пожалуйста, Валерий Иванович, рассказывайте.

Болдин встал, принялся застегивать пиджак и от волнения застегнул не на ту пуговицу.

– Президент принял нас у себя на даче. Как и было оговорено, предварительно проведенная работа должна была дать ему понять, что партийное и советское руководство не может дальше оставаться безучастным к катастрофическим последствиям, которые очевидно будет иметь продолжение развала государства. Экономическая конъюнктура, падение цен на энергоресурсы…

– Валерий Иванович, по сути дела, пожалуйста, – деликатно, но твердо прервал его Крючков.

– Хорошо. По сути дела. Он спросил, чьи интересы мы представляем. Тогда товарищ Бакланов назвал имена здесь присутствующих. В свою очередь, Валентин Иванович, то есть товарищ Варенников, в более резкой форме высказал свою собственную точку зрения, которая, впрочем, совпадает с нашим общим мнением. Мы предложили президенту действовать по плану от 28 марта сего года, обсуждавшемуся с ним в Ореховой комнате.

Степанов вздрогнул. Осторожно глянув на присутствующих, он подумал: «Выходит, правда – собирались, кумекали. Еще тогда…».

– Другими словами, поддержать введение в стране чрезвычайного положения, и даже пригласили его самого возглавить специальный комитет, – промямлил Болдин.

– И что? – нетерпеливо перебил Болдина маршал Язов. – Что он ответил? Отказался?

– Он не ответил прямо на вопрос…

– Обычное дело для Горбача: ни да, ни нет, ничего конкретного, – прошептали за столом.

Генерал Степанов оглядел присутствующих, но так и не понял, кто этот шептун. А еще он не мог взять в толк, почему из всех высших руководителей Генштаба сюда пригласили именно его, ведь он не курировал политический блок. Его работа, его детище – это специальные подразделения, засекреченные, «несуществующие» диверсионные отряды ГРУ ГШ МО СССР. Грозный кулак страны – даже от одного только количества согласных в аббревиатуре его врагу должно было стать не по себе…

– Каков же все-таки был его ответ? – спросил Крючков с еле уловимым оттенком нетерпения в голосе. – Товарищ Болдин, да говорите вы, как есть – нам решение принимать. Завтра будет поздно!

– Он сказал… короче, товарищи, вроде бы он сказал: «А не пошли бы вы на…».

Болдин покраснел, но не от смущения, а от неприятных воспоминаний. Там, в Форосе, он вел себя неделикатно. С Раисой Максимовной не поздоровался даже, пускай и от волнения, но она-то что теперь должна подумать? И еще Горбачев взял да и грубо отчитал его при всех: «Мудак ты, Валера, молчал бы, а то приехал мне лекции читать о положении в стране».

В комнате случилось ерзанье, шушуканье, кряканье и легкие смешки. Лишь на лице Крючкова не дрогнул ни один мускул.

– По крайней мере, это почти конкретный ответ. – Председатель КГБ СССР пожал плечами и в очередной раз тяжело вздохнул. – Он вызывает уважение, но не меняет сути дела. Итак, именно завтра, девятнадцатого, мы должны объявить в стране специальное положение, о котором договорились вчера. Товарищ Язов сейчас расскажет нам о готовности Московского военного округа и других округов… Следует также передать в прессу и на телевидение правильную информацию о лидерах так называемого демократического движения. Пускай народ знает, за кем идти не следует…

– Подписал бы договор, а потом в отпуск отправлялся. И все было бы хорошо… – со вздохом пробормотал маршал Язов. В его голосе слышалось сочувствие Михаилу Сергеевичу.

Премьер-министр Павлов еле слышно кашлянул. Почти все обернулись в его сторону.

– Вы хотите что-то добавить, Валентин Сергеевич? – поинтересовался Крючков.

– Да. У меня есть предложение… Как бы так правильно сформулировать? Товарищи, не стоит ли нам выбросить на прилавки магазинов все, что есть в запасе, к тому же снизить цены на некоторые товары?

Когда совещание закончилось и гости стали разъезжаться, полковник Владимир Иванович Немезов, помощник Крючкова по специальным поручениям, доверенное лицо, кадровый чекист с глазами, стремящимися, подобно победитовым сверлам, продырявить собеседника насквозь, попросил генерала Степанова задержаться.

Он провел его в кабинет, больше смахивающий на предбанник, чем на офис в госучреждении. Окон тут не было, а на стенах красовались панели с выполненными в стилистике тридцатых годов легкомысленными пляжными пейзажами. Все сплошь заграничного производства.

– Хотите чаю или кофе, Андрей Васильевич? – Немезов пригласил Семенова за стол. – Сейчас распоряжусь. Да я и сам бы от кофе бы не отказался. Похоже, ночью сегодня не спать.

– Уж наверняка, – тихо вздохнул генерал. – Мне бы чаю, да еще конфет. Или лучше сухариков с изюмом. Хотел перекусить в аэропорту, не вышло.

– Знаю, знаю, неприятно, конечно, когда человек в отпуск собирается, а тут такое. И жена этого не понимает. Жаль, что Вероника Андреевна вынуждена ехать на юг одна. Но, как говорится, человек предполагает, а бог…

– Располагает, – подхватил Степанов, по привычке не удивившись осведомленности представителя «передового отряда партии».

– Верно, располагает. Но я постараюсь ваше время ценить так же, как свое. Впрочем, если все пойдет так, как мы думаем, как предполагаем, отпуск придется отменить.

– Дело привычное, – генерал пожал плечами.