Он вспомнил утренний разговор с супругой, представил солнце и соленый вкус морской воды и понял, что на самом деле собрался в отпуск исключительно ради близких. Настолько тошно было наблюдать за происходящим в стране, что ни о каком отдыхе он и думать не желал.

Стараясь не выказать чекисту свои чувства, Степанов решил сразу вывести его на откровенность:

– Если можно, Владимир Иванович, переходите к делу, я слушаю вас внимательно.

– К делу так к делу. По вашему, как поступит Сам, когда узнает завтра, что его отстранили от власти?

– Затрудняюсь ответить.

Немезов встал, прошелся по комнате, потом подошел к небольшому секретеру, где стояли несколько телефонов, снял трубку:

– Два кофе, конфеты, печенье… Нет, секунду, погодите. Лучше коньяку принесите и закуски. Икры, рыбки порежьте, лимончики…

Немезов вопросительно взглянул на Степанова. Тот отчего-то воздел руки к потолку и кивнул.

– Представляете, икру приходится теперь тщательно выбирать, даже сюда стали гнать браконьерскую, – посетовал Немезов. И тут же, по-партийному доверительно перейдя на «ты», поинтересовался: – Скажи мне, Андрей Васильевич, как сам ты относишься к тому, что происходит в стране?

– Да… с продуктами стало похуже. Я, безусловно, понимаю – это временно. Но магазинную икорку избегаю. Однако, доложу, дела с поставками у меня налажены отменно. Боевой товарищ, полковник Столярчук, живет в Хабаровске, так он подбрасывает нам икорку раз в квартал.

– Андрей Васильевич, что же ты никак не можешь расслабиться? Ты же понял, о чем я, не так ли? Ты за Горбачева или против?

– Товарищ Немезов, наше дело военное. Я в политику не лезу и, в свою очередь, немало рад, что меня партия не шибко поучает, каким калибром чего заряжать…

– Согласен, есть такая профессия – Родину защищать. Это как раз про тебя, Андрей Васильевич. За такими защитниками как ты мы все будто за печкой у бабки в деревне. Но внешняя угроза не так страшна, как внутренняя.

Степанов понял: откровенной беседы не избежать. Будучи человеком осторожным, он решил слегка оголить свои тылы:

– Но если «по честноку», как у нас в Псковской области говорят, – отозвался он, – сердце кровью обливается оттого, какую страну мы губим.

– Мы губим? – Немезов горько усмехнулся. – Это ты, генерал, верно сказал. Заметь, не я повернул так, а ты сам. Это ты сказал «мы», а не «они». Потому что мы все будем отвечать перед историей за новый Союзный договор, будь он неладен, за развал… Я даже думать не хочу об этом, не то что вслух произносить! Иными словами, именно это я и хотел услышать, а то, сам понимаешь…

– Что именно?

– Да так, ничего, дело у меня к вам, – Немезов стал серьезен. – Санкционированное на самом высоком уровне. Если, конечно, не считать Горбачева.

– А как можно его не считать? – Степанов пристально посмотрел на Немезова. – Горбачев пользуется таким авторитетом на Западе… Случись что, за него весь мир встанет горой. И тогда полная изоляция и новый виток гонки вооружений. Сами знаете, не выдержим мы. А республики?

– Отрадно слышать, что вы все правильно понимаете. Рассуждаете политически и экономически обоснованно. Другое дело, если, к примеру, Западу станет вдруг некого поддерживать…

Немезов запнулся, заметив в дверях дежурную сестру-хозяйку с подносом.

– Вы что здесь стоите? – строго спросил он.

– Заказ ваш принесла, – проговорила смертельно побледневшая дежурная.

– Раз принесли – ставьте на стол! Свободны!

Женщина суетливо расставила рюмки и стаканы для «боржоми», но, почувствовав нетерпеливый взгляд полковника, стремительно ретировалась.

– Вот зараза. Двери-то бесшумные, как в кино про космические путешествия, – заметно расстроился Немезов. – Лучше бы скрипели.

Степанов смотрел на собеседника, затаив дыхание. Ждал продолжения столь неожиданного разговора. Он почувствовал вдруг, что настает время и ему принять участие в большом деле. Именно этого он и желал с той минуты, как осознал всю степень опасности, грозящей стране.

– На чем я остановился? – спросил Немезов.

– Я говорил вам, что президент СССР имеет большой авторитет в мире.

Демонстрируя солдатское равнодушие и тугодумство, когда того требовала обстановка, генерал Степанов был на самом деле далеко не прост – сказались годы работы в высших сферах военного ведомства. Как опытный аппаратчик, он хорошо понимал, что первым грань дозволенного в разговоре должен перейти не он.

– Верно, – кивнул Немезов. – А я потом сказал, что он – один у них такой, Горбачев, и если, не дай-то бог, конечно, с ним что случится…

– А что с ним может случиться? Он здоров, в отпуске уже третью неделю… Сил набирается.

– Вот и я говорю: это маловероятно. Но, тем не менее, если с ним что случится, Западу придется договариваться уже с кем-то другим.

– Например, с Ельциным?

– Да вы что, Андрей Васильевич! – Немезов засмеялся, подошел к столу, разлил коньяк по рюмкам. – Коньячок отменный, причем, заметьте, не армянский, а московского завода. Будем здоровы?

– Будем, – Степанов пригубил коньяк.

– Ельцин, Андрей Васильевич, – продолжал Немезов, – тема отдельная, ею занимаются. – Он чуть заметно поморщился.

Степанов понял: занимаются не так эффективно, как нужно. Ему очень захотелось поинтересоваться подробностями истории падения Ельцина с моста. Не чекистов ли рук дело? Что это было? Неудавшаяся попытка покушения, ставшая следствием недооценки физической силы уральского мужика? Случай по пьяной лавочке? Предостережение? Он, конечно, не стал ничего спрашивать.

– Да, – протянул Немезов, – Ельцин. Его легитимность под большим вопросом и, поверьте, не только по эту сторону границы. К тому же, в народе говорят, он этим делом сильно увлекается, – чекист кивнул на бутылку с коньяком. – А рядом с ним всегда есть наши люди, кому не лень его в любой момент поддержать, поднести рюмочку да самим выпить за компанию.

– Все так, Владимир Иванович. Но у нас на Руси и за человека не считают того, кто водочкой не балуется.

– Одно дело, товарищ Степанов, баловаться, и совсем другое – пьянствовать. Если представить себе невозможное, например что Ельцин придет к власти в стране, нетрудно предположить: не пройдет и года, как он эту страну просто-напросто пропьет. Михал Сергеич покажется собирателем земли русской на фоне катастрофы, которая может произойти. Но по мне лучше, если будущее государства не будет связано ни с тем, ни с другим именем.

В помещении повисла тишина, будто вдруг лопнула нить, струна разговора. Степанов мысленно выругался и мысленно же плюнул, подумав – будь что будет.

– А с чьим именем? – задал первый смелый вопрос Андрей Васильевич.

Немезов пристально поглядел на него, улыбнулся, потом громко расхохотался.

– Наконец-то. А то я подумал, грешным делом, не получится у нас разговора, генерал. С чьим именем, спрашиваете? А вот, к примеру, Янаев чем вам не по душе?

– Отчего же не по душе… – задумчиво произнес Степанов. – По душе. Но…

«Нет, не готов я откровенничать с Немезовым. Не готов…» – подумал он.

– Но только в качестве переходной фигуры? Вы это хотели сказать? – подхватил чекист.

Степанову, чтобы машинально не кивнуть в ответ, пришлось сделать над собой усилие. Его мимолетная нерешительность не ускользнула от хитреца Немезова.

– Правильно, – он взял рюмку и прихватил две лимонные дольки. – Гена, конечно, мужик неплохой, но не лидер. Явного лидера нет. Он появится, безусловно, но ждать больше никак нельзя. И здоровые силы в партии и правительстве это, слава богу, понимают. Отсюда – идея с комитетом по чрезвычайному положению. Она поддерживается практически всеми руководителями на местах, да и в Верховном Совете тоже. Давайте, Андрей Васильевич, перейдем к главному, то есть к вашей работе. Горбачев Михаил Сергеевич… – Немезов, казалось, тщательно искал правильные слова. – По нашим данным президент СССР может быть в любой момент, даже сегодня, физически устранен при активном участии ближайшего ельцинского окружения. Конкретно: господ Бурбулиса и Илюшина. Они, как и Яковлев, могут быть агентами влияния, завербованными американскими спецслужбами еще на заре перестройки. Товарищ генерал, чему вы удивляетесь?