Ангелина Сергеевна плавно встала и взяла в руки свою черную шляпку, венец творения, если разобраться:

— Наталья Евгеньевна, я бы попросила вас дать мои координаты девочке Катеньке, а ее телефон у меня есть — получила от сыновей. Мы свяжемся, и я уверена, что внутреннее дело нашей семьи никак не должно касаться учебного заведения.

Директриса закивала, не веря своему счастью: никак, никак она не могла предположить, что ужасное происшествие разрешится так безболезненно и для школы, и для нее лично. Слов не было, но она честно артикулировала, выдавливая какие-то благодарственные звуки:

— С вашей стороны… очень… такой поступок… это настоящий героизм… спасибо… вот какое же вам спасибо…

Ангелина Сергеевна спокойно кивнула непокрытой головой — шляпку она наденет перед зеркалом с дефектом амальгамы.

В кабинете останутся мужчина и женщина, они перебросятся незначительными словами, все уже в предстоящем возвращении домой, через короткое время вернется вторая женщина, в брючном костюме, напоминающем старинную форму для мальчиков, удивленно вскрикнет, услышав о сказочно прекрасных результатах беседы. Третья женщина с девочкой подойдут еще минут через пятнадцать, к этому времени первая женщина уже будет ехать к больной матери на общественном транспорте, а мужчина — прогревать автомобиль, «десятые» «Жигули». С третьей женщиной вежливо и пространно переговорит худая в брючном костюме, все объяснит, ответит на вопросы, посплетничает в меру, погладит девочку по одной из медовых кос, ей спешить некуда, и всегда-то она выходит из школы последней, когда толстеющий охранник, любитель НАТСа, жарко сопереживает героям безобразного по всем меркам телепроекта «Дом-2».

Ангелина Сергеевна оставила белый «порш» в подземном удобном паркинге рядом с велосипедом соседского мальчика, как всегда, с удовольствием отметив отличный уход: хромированные детали и спицы сверкали в ярком свете энергосберегающих ламп, на одном из колес стоял барабанный замок. С досадой вспомнила, что оставила зонт в кабинете директора, надо будет прямо сейчас наказать мальчикам забрать его оттуда и непременно завтра — такую дорогую и любимую вещь не хочется отпускать от себя ни на день. Конечно, братья не болели.

Переступила через порог, итальянская празднично-красная дверь мягко закрылась, Ангелина Сергеевна повернула ключ, два оборота, и еще один — для верности. Звякнул, столкнувшись с выгнутой литой ручкой, серебряный доллар с дыркой — ее брелок. В прошлом месяце Кирилл потерял свой комплект ключей, оболтус, пришлось менять целиком личинку замка, потому что она специально выполнена так, чтобы никто никогда не смог изготовить дубликата.

Сняла пальто цвета мятой зелени, небрежно бросила его на высокий табурет, подобие барного, немного неуместный вроде бы в передней, но кто, кроме Ангелины Сергеевны, рискнет устанавливать нормы для Ангелины Сергеевны? Не снимая сапог, шагнула на кухню; было темно. Дождь перестал, но ветер нисколько не утих и продолжал забрасывать в окна жалкие комки лиственного мусора, не так давно романтично шуршавшего под ногами. Ангелина Сергеевна передернула плечами: мерзкая погода. На неделе разберется с девочкой Катенькой и возьмет во что бы то ни стало тур куда-нибудь, где тепло.

— Кирилл? — проговорила она в никуда вроде бы, в темноту.

— Да, Мама, — ломко ответила темнота, и негромко звякнуло что-то.

— Как ты? — спросила она спокойно. — Можешь подойти ко мне.

Звякнуло громче и продолжительнее, со стороны безлунного и беззвездного окна появился мальчик. Абсолютно голый, он передвигался неуверенно, но поспешно, руки его были связаны за спиной, запястья и локти вместе, черный кожаный браслет на щиколотке надежно крепился к недлинной стальной цепи, в свою очередь прикованной к биметаллическому радиатору. Звенела именно она, цепь. Цепи часто звенят, соприкасаясь надежно скрепленными подвижными звеньями.

Мальчик упал на колени и опустил глаза. Смотреть на Маму можно было только по специальному разрешению, а она его пока не давала. Говорить тоже самовольно не разрешалось, простые правила. Слушаться Маму — и все. Просто слушаться Маму.

Ангелина Сергеевна придвинула к себе удобный стул из бука (спинка идеальной формы), ловко развязала веревочные узлы на тонких, чуть побелевших руках сына. Он пошевелил плечами, пальцами, невольно шумно выдохнул. Она откинулась и вытянула ногу.

— Сними сапог. Нет, вылизывать не надо, что за самодеятельность!

Она больно крутанула маленькое мальчиково ухо.

— Подай мне ключ.

Мальчик сделал несколько торопливых шагов до окна и обратно, протянул матери маленький железный ключик, очень похожий на сувенирный, с ажурно вырезанной головкой и золотистый в придачу.

Цепь брякнула громче, мальчик подвигал освобожденной ногой, Ангелина Сергеевна включила небольшой светильник, установленный на овальном столе, покрытом клетчатой веселенькой скатертью.

— Иди брата отцепи, — устало проговорила она, — и будем ужинать. Серафима Петровна должна была приготовить голубцы и пирог с вишнями… Ты хочешь что-то спросить? Спроси.

— Мама, а что там Катенька? Как она? — Ломкий голос добавочно дрогнул от волнения.

— Ах, ну что Катенька, — с великолепным безразличием произнесла Ангелина Сергеевна, — все будет так, как я решила. В чем-то вы с братом молодцы даже. Полагаю, дело устроится очень и очень неплохо. Подойди-ка сюда, болван. Поцелуй мамочку…

Ее язык привычно проник к нему в рот, обнаруживая инородные, но знакомые брекеты для исправления прикуса. Брекеты оставалось носить еще не менее полугода.

— Ну чего… Сейчас как-то трудно вспомнить, как оно все там было… Башка чего-то болит, не знаю…

— Но вы все же постарайтесь.

— Ну, это, ладно… Попробую.

Пацан поморщил лоб, жадно посмотрел на пачку сигарет, лежащую на столе подполковника, и принялся вспоминать.

Последний урок отменили — историк заболел, а подменить его почему-то было некому. Обычно такого не случалось. Если кто-то из учителей не мог провести урок, обязательно ставили замену. Тем более в одиннадцатом «В».

Вообще-то в одиннадцатом «В» учились нормальные ребята, да и девчонки были ничего. Ну, понятно, не ботаны, как в «А» или «Б», ну так кому охота быть ботаном? Класс сформировали после первого выпускного девятого, когда всех типа умных определили в две первые буквы алфавита, а остальных слили в третью, дав, таким образом, возможность закончить школу.

Вывалившись всей ордой на школьное крыльцо, одиннадцатый «В» задымил, разгоняя табачные облака матом, плевками и смехом.

— Слышь, Сопля, ты сегодня вечером будешь?

— Хер знает, — Сопля, длинный, тощий, прыщавый парень в рваных на коленках грязных джинсах и растянутом черном балахоне, глубоко затянулся и зашелся истеричным кашлем, разбрасывая вокруг себя густые слюни, явно замешанные на том составе, от названия которого и произошло его прозвище.

— Бля, Сопля, ну ты мудак!

Все заржали, награждая Соплю новыми эпитетами.

— Да у меня бронхит, — просипел прокашлявшийся пацан, утирая рукавом рот. — Ну, вы уроды! Не знаете, что ли?

Понятное дело — все знали. Одноклассника потому и прозвали Соплей, что он вечно перхал и давился соплями.

— О! А вот и белая гвардия подвалила! — Сопля кивнул в сторону двери, откуда вразвалочку вышли два наголо обритых крепко сбитых пацана. Впечатывая в крыльцо тяжелые берцы, они приблизились к основной группе и остановились.

— Закурить дай, — глядя в сторону, потребовал-попросил один из них, обращаясь ко всем сразу. Тут же несколько рук протянули ему сигареты.

Нехотя выбрав одну, бритый неспешно закурил, лениво рассматривая толпу. Холодные серые глаза скользили по девичьим грудям, нагло обтянутым тканью, сквозь которую проступали кружева бюстгальтеров, по рожам парней, смущенно отводящих взгляд.

Второй, тот, что не просил курить, подошел вплотную к Сопле и, ухмыльнувшись, что было сил ударил его кулаком в грудь. Сопля выкатил пустые глаза и принялся, как рыба, ловить воздух ртом, не в состоянии вдохнуть.