— Как, по-твоему, может, это Харпер с женой? — спросил Блум.

— Не похожи.

— Так они ни на кого не похожи, — возразил Блум, — просто какой-то черный целуется с белой женщиной.

— Может, Харпер хотел подарить эту картину своей жене? — предположил я.

— А может, это дар художника, — сказал Блум, вложив в слово «художник» всю силу своего критического анализа.

Блум опустил брезент, и мы, выйдя из гаража, отправились на задний двор. Там хранился лесоматериал, сложенный штабелями в полном соответствии с длиной и шириной каждой доски. Три выкрашенных зеленой краской стула расположились рядышком у задней стены гаража, возле них — еще два, ободранных. У той же стены в затылок друг другу выстроились четыре стремянки. Синяя ванна и рядом с ней — керамическая раковина того же цвета.

— Ты знаешь, — сказал Блум, — такие вот громилы, как твой Харпер, бывают страшными аккуратистами. Точно так же, если ты обращал внимание, у некоторых толстяков удивительно легкая походка. Мой дядя Макс, упокой, Господи, его душу, весил, наверное, фунтов триста, а порхал словно бабочка. Вот и твой из той же породы. Все у него на своем месте. Как в часах: для каждого винтика и пружинки свое место. И кроме того, он — тихоня. Очень тихий человек.

— Именно так мне и говорили о Харпере.

— Кто?

— Его друг. Бывший муж Салли Оуэн.

— Вот как?

— Он сказал, что Харпер переживал, если приходилось вытащить крючок из рыбы.

— Не то чтобы заживо сжечь женщину, — это ты хочешь сказать? А еще одной — размозжить череп?

— У тебя опять изменилось настроение, — заметил я.

— Просто пытаюсь понять все это, — мягко возразил Блум. — Ты закончил здесь?

— Еще одна просьба, — сказал я.

— Какая?

— Поручи своим ребятам поискать около дома тайник, где могли прятать запасные ключи.

— Сделаем завтра, — пообещал Блум.

Полицейская машина заехала за мной в нашу контору в 5.15, и мы отправились на местное телевидение. Ведущий программы новостей сказал, что до выхода в эфир меня надо загримировать. Я пытался воспротивиться, приведя в качестве аргумента слова Альфреда Хичкока из его интервью: «Как можно относиться с уважением к человеку, — говорил он, — который зарабатывает себе на жизнь, гримируя свое лицо?» Ведущий не счел достойным внимания мое высказывание, он объяснил, что мне придется загримироваться, иначе станет заметно, что загримированы все остальные участники программы. Я не очень понял его логику, но, тем не менее, послушно последовал за ним в маленькую комнатку, где пухленькая коротышка в синем перепачканном краской халате трудилась над прической блондинки, в которой я без труда узнал Предсказательницу погоды.

— Вы приглашены? — спросила меня коротышка.

— Да, — ответил я.

— Немного грима вокруг глаз и на подбородок, — вынесла она приговор, не покинув своего рабочего места.

Последний раз я брился в семь утра по местному времени в Пуэрто-Валларта. В зеркале, раму которого обвивала гирлянда электролампочек, я был похож на Ричарда Никсона, готовившегося к встрече со своим народом.

— Все в порядке, дорогая, — сказала гримерша блондинке. Та, наклонившись поближе к зеркалу, прикоснулась пальцем к уголку рта, осторожно поправила там что-то и поднялась со стула. Выходя из комнаты, она улыбнулась мне, из чего я сделал вывод, что завтра ожидается безоблачная погода. Я занял освободившийся стул. «Этот грим легко смывается», — успокоила меня коротышка.

Меня выпустили в эфир после Предсказательницы погоды, обрадовавшей зрителей сообщением, что завтра ожидается дождь и будет холодно, и перед спортивным комментатором, который ждал своего выхода, чтобы сообщить о новостях спорта местного значения. Ведущий представил меня. И я сказал, глядя прямо в камеру: «Обращаюсь к Джорджу Харперу. Джордж, это Мэттью Хоуп. Если вы смотрите эту передачу, прошу отнестись к моим словам серьезно. Я по-прежнему уверен, что вы невиновны, и сделаю все от меня зависящее, чтобы доказать это присяжным. Очень прошу вас: позвоните мне, Джордж. Мой номер есть в телефонном справочнике. Позвоните мне домой или в контору, „Саммервилл и Хоуп“ на Херон-стрит. Мне нужно поговорить с вами, Джордж. Это очень важно. Пожалуйста, позвоните мне. Заранее благодарю вас».

Чувствовал я себя полным идиотом.

То же самое обращение я повторил и в телестудии в Тампе, потенциально на более широкую аудиторию. Домой добрался почти в десять вечера. Смешав себе мартини «Бифитер» покрепче и бросив в стакан две оливки, отправился в кабинет и включил автоответчик. Первый, кого я услышал, был Джим Уиллоби.

«Не понимаю, Мэттью, какого черта вы отправились на телевидение, но очень надеюсь, что окружной прокурор не потребует изменить место встречи, выслушав ваше заявление о невиновности Харпера, с которым вы обратились к будущим присяжным заседателям. Вы сглупили, Мэттью. Позвоните лучше мне, как только сможете. Я-то думал, что вы все еще в Мексике».

И множество звонков от людей с больной психикой.

«Мистер Хоуп, — заявил первый из них, — видел ваше короткое выступление по телевизору, мистер Хоуп, и хотел бы высказать вам свое мнение о вашем подзащитном, этом убийце-ниггере. Так и надо ему, пусть попадет на электрический стул. И вы тоже вместе с ним!»

Мужчина повесил трубку. Тихо шелестела пленка. Следующий звонок, на этот раз — женщина: «Знаю, где искать его, мистер Хоуп: в „Ниггертауне“, вот где. Напьется до чертиков, а выбравшись оттуда, убьет еще одну. Как вам только не стыдно».

Щелчок. Опять шелест пленки, другой женский голос: «А вы симпатично смотритесь по телику, мистер Хоуп. Если захочется приятно провести время, позвоните мне, слышите? Спросите Люсиль, только звоните на работу, я ведь замужем. Работаю официанткой в ресторане „Лофтсайд“, это на Сауф-Трейл. А может, заглянете к нам, поглядите, как и что, а уж потом звякнете. Вы ужасный симпатяга».

Щелчок. Шелест ленты, мужской голос: «Пусть этот ниггер Харпер не только позвонит вам, пусть он к вам наведается, мистер Хоуп. Я поставлю машину около вашего дома, возьму обрез и вышибу все мозги из этого прохвоста, как только он заявится. Спокойной вам ночи, мистер Хоуп».

Короткое послание еще от одного мужчины: «Да накажет вас Бог, мистер Хоуп, за то, что связались с ниггерами».

А затем женщина: «Хоуп — чучело гороховое». Щелчок.

Опять женский голос: «Если бы по воле Господа ниггеры стали господами, тогда Харперу пришлось бы защищать вас, а не скрываться. Ваш Харпер уже поднял руку на одну белую женщину. Надеюсь, теперь заявится к вам и стукнет по башке тем молотком, которым убил эту поганую ниггершу. Так и надо ей, да и вам тоже, мистер Хоуп. Передайте дьяволу от меня привет, когда встретитесь с ним».

Мужчина: «Да, мистер Хоуп, показали себя во всей красе, нечего сказать. Уж вы расстарались на этот раз, мистер Хоуп. Теперь все ниггеры в нашем городе прибегут к вам в контору, ведь вы любому поможете выйти сухим из воды, пусть себе каждый делает, что хочет: кто убьет, кто совершит вооруженное нападение, кто изнасилует белую женщину. Примите мои поздравления, мистер Хоуп, вы и есть надежда нашего общества».

Снова женщина: «Я сказала мужу, что вы — подонок. А он мне сказал, что вас надо расстрелять при всем народе».

Еще одна женщина: «Почему бы вам не уехать в Африку, мистер Хоуп? Сколько у вас там будет поклонников, может, вас даже сделают вождем племени, повесят бусы на шею, размалюют с ног до головы… Подумайте над моим предложением хорошенько».

Мужчина: «Звоню вам по поручению БП, мистер Хоуп, не знаю, известна ли вам наша организация. „БП“ значит „Борцы с преступлениями“. Мы трудились не покладая рук, старались, чтобы люди вроде вашего клиента, мистера Харпера, получали по заслугам за их преступления. Так имейте в виду, мистер Хоуп: мы внесли ваше имя в список тех, кто мешает нам поддерживать порядок. Сомневаюсь, чтобы к вам за помощью обратились честные и законопослушные граждане после сегодняшнего вашего выступления по телевизору. Будем надеяться, вы умеете чистить ботинки, мистер Хоуп. А лучше бы вам заняться чисткой сортиров».