Оба умирали с голоду.

Их хозяйка не оставила им еды, и они крадучись отправились на берег, рыская в поисках добычи, как стервятники, принюхиваясь, готовые наброситься на все, хоть мало-мальски съедобное, будь то падаль или лужа крови, согласные на сей раз принять подачку от кого бы то ни было.

Для оставшихся кошек тоже не отняло много времени, чтобы обнаружить дыру в сетке двери. И минут через пять на берегу рыскало множество отчаянно мяукающих голодных животных.

Их глаза злобно светились в темноте.

Люк услышал внутри голоса.

С кольтом 45-го калибра в руке он стоял рядом с Кейтсом и доктором Бандером на главной палубе возле радиорубки и пытался как можно тише открыть дверь туда, но она оказалась на замке.

Справа, приблизительно в трех футах от того места, где они стояли перед дверью, находилась лестница, ведущая на мостик и к рулевой рубке. План, продуманный ими еще внизу, в каюте вахтенного офицера, был простым и лобовым, предполагая быстроту и тишину. Последнее было крайне необходимым условием, ибо мостик находился всего в трех футах справа, восемью футами выше и в шестнадцати футах впереди от их нынешнего местонахождения. Они не могли допустить ни выстрела, ни крика, с риском вызвать подмогу из рулевой рубки еще до того, как успеют радировать в Майами. Быстрота была весьма существенным фактором, так как Джейсон Тренч отправил одного их своих людей за Бандером более получаса назад и, возможно, начнет беспокоиться о посланном с минуты на минуту. Будучи встревоженным, он может позвонить в каюту капитана и не получить никакого ответа — человек Джейсона валялся там на койке, с кляпом во рту и связанный по рукам и ногам.

План заключался в следующем: отпереть дверь ключом, взятым ими в каюте вахтенного, наброситься на людей в радиорубке — отсюда, снаружи, судя по голосам, казалось, что там, внутри, их двое, но могло быть и трое, и даже четверо, — и затем заставить их молчать. Потом Кейтс должен был настроить передатчик, если аппаратура не будет готова к тому времени, и открытым текстом передать сообщение прямо на радио Майами в Перрине. Таков был план. Единственный риск состоял в том, чтобы успеть обрушиться на тех, кто внутри, до того, как они успеют позвать помощь или выстрелить.

— Ключ! — прошептал Люк.

Кейтс вручил ему ключ. Они мгновение смотрели друг на друга. Кейтс кивнул. Позади них Бандер потрогал саднящую губу. Люк медленно вставил ключ в замочную скважину — у него это получилось совершенно бесшумно. До них донесся смех. Он повернул ключ. Тумблеры слабо щелкнули, но эти звуки потонули в раскатах хохота находящихся внутри людей. Дверь была отперта, Люк крепко взялся за ручку.

— Готовы? — спросил он шепотом.

— Готов, — отозвался Кейтс.

— Готов, — кивнул Бандер и опять вытер больную губу.

Люк надавил на ручку, настежь распахнув дверь радиорубки. И в этот момент ожил судовой громкоговоритель. Бандер и Кейтс, минуя Костигэна, ринулись в помещение, но Люк застыл как вкопанный, ибо громкоговоритель окликнул его по имени. Динамик вопил скрипучим механическим голосом:

«Люк Костигэн, мы знаем, что ты на борту, — у нас на мостике твоя девушка. Мы убьем ее, если ты не сдашься!»

Тут громкоговоритель загромыхал, как глас свыше, повторив последнюю часть фразы:

«Мы убьем ее, если ты не сдашься!»

Люди в радиорубке мгновенно обернулись, как только ожил громкоговоритель. Их было трое, и двое из них оставили свои ружья в дальнем углу помещения. Третий сидел возле передатчика с ружьем на коленях и схватил его на изготовку в тот же момент, как только увидел Кейтса и Бандера, ринувшихся в дверь. Капитан корабля неукоснительно следовал плану, намеченному ими: он набросился на врагов и попытался вырубить их без единого выстрела. Бандер, не отстававший от капитана, предпринял жалкую попытку сделать то же самое. Громкоговоритель продолжал надрываться. Двое мужчин пытались добраться до своего оружия в углу. Тот, что сидел у передатчика, взвел курок и открыл огонь. Первый залп угодил Бандеру в грудь, и он, вскрикнув: «Нет!» — начал подаваться вперед. Второй прогремел из дальнего угла радиорубки, где двое других наконец завладели ружьями. Люк увидел, как Кейтс выронил свой кольт и попятился назад, наткнувшись на Бандера, у которого кровь хлестала из отверстия в груди. Оба рухнули на палубу, а Люк развернулся и бросился бежать к лестнице, ведущей на мостик.

Пока он в спешке поднимался по ступенькам, преодолевая их через одну, несмотря на больную ногу, до него дошло, наконец, что все те, кто был сейчас в радиорубке, находятся позади него с теми же ружьями, из которых они уже уложили Кейтса и Бандера, и что Джейсон Тренч поджидает его наверху, на мостике, — тоже не один. И все они хорошо вооружены. Ему также пришло на ум, что сегодня целый мир разделился на вооруженные группы, одни из которых позади него, другие — впереди, и единственное, что можно сделать, — это оставаться бесстрашным перед лицом всего происходящего, что бы там ни творилось, лелеять надежду, что человечество еще не окончательно утратило разум и непременно возвысит свой голос протеста, прежде чем все поголовно возьмутся за оружие.

Позади прогремел выстрел.

Люк уже был на мостике и что было сил бежал к рулевой рубке. Позади раздался еще один выстрел, и он подумал сначала, что в него попала пуля, но тут же понял, что поскользнулся на мокрой палубе мостика, и внезапно ощутил себя непобедимым. Ничто и никто сейчас не сможет повредить мне, думал он и был уверен в правоте своего дела, зная, что его бескорыстие, его собственная отчаянная и смелая попытка — остановить этих маньяков, прежде чем они погубят себя и весь мир, — обязательно должны сыграть свою роль, иначе просто и быть не может.

Он распахнул дверь рулевой рубки.

Джейсон все еще стоял у микрофона. Громкоговоритель по-прежнему выговаривал те же самые страшные слова, что заставили Люка несколько минут назад застыть у двери радиорубки:

«Девушка у нас, мы убьем ее, мы убьем ее...»

Затем поток слов внезапно прервался, когда Джейсон отвернулся от микрофона, и Люк с расстановкой проговорил как герой, каким себя и чувствовал, проговорил и как подобает говорить человеку, вознамерившемуся спасти мир:

— Вот и я, Тренч!

Джейсон выстрелил четыре раза подряд.

Каждая пуля попала Люку в разные части тела. Саманта, удерживаемая Родисом в рулевой рубке, вскрикнула, когда первая пуля угодила Люку в лицо, оторвав чуть ли не половину головы, и страшно закричала, когда второй пулей разнесло ему горло. Палец Люка в этот момент нажал на спусковой крючок его собственной пушки, более в силу рефлекторного спазма, нежели как результат осмысленного действия: все мысли и чувства были напрочь выбиты из его головы первым попаданием Джейсона. Палец Люка дернулся на «собачке», когда он падал на палубу, единственная пуля, вылетевшая из дула его кольта, угодила в металлическую палубу и начала рикошетить по всей рулевой рубке, со звоном отскакивая от переборки к переборке, как разъяренный шершень, пока не угодила в экран радара, разнеся его вдребезги. Люк был мертв еще до того, как упал на палубу, но Джейсон влепил ему в спину еще две пули.

Саманта вырвалась из рук Родиса и, крича, побежала туда, где Люк лежал в луже крови. Она стала поднимать его голову себе на колени, когда Аннабел выстрелила в нее из своего пистолета 22-го калибра, убив Саманту на месте чуть ли не мгновенно.

Мир погружался в анархию.

Один из мужчин в бункере был капралом кубинской армии, другой — русским штатским, который прожил на Кубе уже восемь месяцев, и ему очень хотелось отправиться домой. Он как раз писал письмо своей жене, когда капрал позвал его из другого помещения. Он неохотно положил планшет с вставленным в него листом писчей бумаги, встал и направился туда, где в полумраке сидел капрал перед радаром российского производства.

Капрал не знал ни слова по-русски, а русский плохо знал испанский, поэтому им трудно было общаться между собой, даже если бы они любили друг друга, а они, напротив, не любили. К тому же было уже половина третьего ночи, и оба они устали, злились на радар, всю ночь забивавший экран электронным эхом от огромных океанских волн, приобретавших из-за урагана самые немыслимые очертания. Ничем не выдавая себя, кубинский капрал подозревал, что эти русские, пусть даже они оказались в состоянии забрасывать людей в космос, толком не знают, как делать радары. Гражданский же русский, втайне от всех, испытывал чувство неприязни к этим ленивым испанцам за неспособность справиться с чем-либо чуть посложнее опасной бритвы. Поэтому атмосфера, царящая в бункере, отнюдь не способствовала дружескому взаимопониманию задолго до того, как кубинец засек что-то похожее на цель в сорока пяти милях к северо-западу от Гаваны.