Общее осуждение вызвал электроинерционный стартер и полужесткое соединение (муфта) главного фрикциона с коробкой перемены передач. Правда, болты на муфте начинают срезаться только в конце гарантийного срока, но от этого нам не легче: какие еще гарантии могут быть на войне?

Предварительный диагноз, поставленный инженером фронта: неточная центровка осей коленвала и вала КПП. Согласился инженер и с тем, что в боевых условиях электроинерционный стартер непрактичен и что ЗИП на машине недостаточно укомплектован.

В заключение он сказал, что все выводы, сделанные этой конференцией, будут незамедлительно доведены до сведения конструкторских бюро танкостроительных предприятий, и с большой теплотой отозвался о воинах-работягах, водителях танков и самоходок — о тех людях, которые не только ведут машину в бой, но сами же и готовят ее, зачастую без сна и отдыха, к следующему сражению, может быть еще более трудному, чем вчерашнее, а порою — война есть война — и к последнему для них... И сердечно поблагодарил нас.

Смутившись от непривычных похвал, мы растроганно посматривали то на инженера, то друг на друга, и молчали... «Разрешите мне!» — поднимается вдруг неразговорчивый друг Нила, магаданец Ходосько, водитель. Сжимая в руке черный ребристый шлем, с необычной для него взволнованностью он от имени всех присутствующих заявляет, что личный состав полка все свои силы, все свое воинское умение, помноженное на ненависть к фашистским поработителям, приложит к тому, чтобы могучая и надежная боевая техника, сработанная руками тружеников тыла, нашими отцами и братьями, матерями и сестрами, стала настоящей грозой, карающим мечом для гитлеровских головорезов, посмевших посягнуть на свободу и мирную счастливую жизнь советского народа. «Что это с ним?» — глазами спрашивают механики друг у друга, гулко ударяя в огрубелые ладони, когда Алексей Петрович, человек очень скромный и сдержанный в выражении чувств, закончил свою пламенную речь.

Только поздним вечером, направляясь вместе с Нилом к штабной радийной машине, узнаю от своего водителя, что Ходосько снова получил обратно собственное письмо, посланное [470] на родину, в Оршанский район Витебской области. Вся семья Алексея попала в оккупацию, за исключением старшей сестры, живущей в Москве, и он терзается, так как ничего не знает о судьбе своих родителей и остальных сестер с самого начала войны. Скоро минет год, как освобождено их местечко Копысь, а о родных по-прежнему ни слуху ни духу. И сельсовет тоже не сообщил ничего утешительного... 25 октября

Опять переселение на новую «квартиру», но теперь уже всей батареей (тем, что от нее осталось). Цель такого невинного маневра — не мозолить глаза начальству. Как только были приведены в порядок наши соломенные ложа, комбат устроил коротенькое офицерское совещание, на котором по секрету сообщил нам, что 28-го числа полк должен двинуться на станцию погрузки, и предупредил, чтобы все были готовы, а главное — никуда не отлучались.

А нашего наводчика Митю Салова сегодня перевели в отдельный экипаж, на командирский танк ИС-2. Гвардии старшина грустно попрощался с нами и ушел хмурый. Хороший у нас был экипаж... Теперь же в нем осталось только два водителя — мы с Нилом.

В сегодняшней сводке, как обычно, сообщалось об успехах нашего наступления: занят город Сатул-Маре и полностью очищена от немцев Северная Трансильвания. А на противоположном конце огромного фронта, на севере, наши войска приступили к изгнанию оккупантов с соседской норвежской земли.

Но от этого грустинка в сердце не растаяла: привыкли друг к другу, неплохо сработались и — нет нашего экипажа. 26 октября

Совещание на совещании. Сперва полковое офицерское. Как же мало нас осталось! Потом комсомольское собрание, на котором стоял единственный вопрос — дисциплина.

День закончили составлением отчетов об использовании тяжелых САУ в бою.

Вечером, после бани (смотри-ка, нас регулярно мыть начинают!), Сережа Федотов, комбат, собрал остатки своего офицерства — шесть человек из одиннадцати — и учинил угощение [471] по случаю окончания болотной страды. На сей исторической вечере договорились «обмыть» награды, которых, судя по известным нам приказам, насчитали не менее двух десятков на семерых присутствующих (Сережи Федотова, Нила Цибина, Саши Ципляева, Василия Егорова, Конышева, Шевырева и меня).

Несмотря на несколько приподнятое настроение, участники «договора» не забыли вовремя явиться к рации, чтобы услышать вечернее сообщение о делах других фронтов. В Чехословакии освобожден город Мукачево.

27 октября

Нам с Нилом «осталось» получить по Красной Звезде и Отечественной войне 2-й степени. Сознаем свою человеческую слабостишку: интересно все-таки живому ордена надеть, черт возьми! А у нас на батарее пока один Сашка Ципляев щеголяет с единственным «наличным» орденом Отечественной войны 1-й степени.

Заглянул в нашу холодную комнатищу комбат и обрадовал: завтра в путь. Ура! Скоро увидимся с Лидой.

В 15.30 командир полка официально пригласил всех офицеров на банкет. Атмосфера среди собравшихся царила самая непринужденная и веселая. Приехал армейский ансамбль, и затеялись танцы, преимущественно мужские, из-за почти полного отсутствия дам. Помня свои старые промашки, стараюсь за столом не слишком «усердствовать» и все-таки непонятным образом успеваю крепко «воодушевиться», однако вовремя и останавливаюсь: радушие и хлебосольство хозяина, гвардии подполковника Федорова, обязывало не ударить лицом в грязь. С большим интересом досматривал выступление опьяневшего от обильного угощения ансамбля. «Подогретые» Нил и Хомутов, не дождавшись конца концерта, ушли в Ригу, надо думать, не достопримечательности города осматривать: уже темнело. А мы с Павлом Стахановым, возвратившимся из штаба фронта, обыгрывали всех подряд в шахматы. 28 октября

Сегодняшнее собрание коммунистов полка перенесено на завтра. Значит, выедем отсюда не раньше 30-го. Во время «домашнего» ужина (мы с аппетитом уписывали картошку с солеными [472] огурцами) зашел комендант и объявил, что завтра в 9.00 сбор у батареи Калиничева. «Со всеми вещами», — подчеркнул он, вызвав улыбки на наших лицах: «все вещи» — это полупустые вещмешки, лежащие в изголовье вместо подушек. 29 октября

Прибыли в небольшой город Иецава. Эшелона для нас нет, а впереди несколько полков стоит на очереди в ожидании погрузки, поэтому нам было приказано располагаться на постой. В забитом войсковыми частями городишке это оказалось делом невозможным, и подразделения полка устраивались кто как сумеет. Наша батарея, например, приютилась на правах сирот в километре от станции.

Пейзаж грустный: под бугром сбились в кучку несколько невзрачных домишек, а на совершенно лысой дюне, метрах в трехстах от нашего пристанища, темнеет подбитый ИС-2.

Сходили к танку, заглянули в открытый башенный люк, и настроение окончательно испортилось: наш коллега, механик, сидит в рабочей позе, упершись левой ногой в «трубу» и все еще выжимая левый рычаг... И похоронить человека до сих пор не могут... 30 октября

Томимся в ожидании отъезда. Надоели бесконечные совещания и собрания. Их уже окрестили в полку «заседаниями». Нет ничего смешнее этого слова на фронте.

Начинаю раскисать. Голова раскалывается от боли: на правом виске сидит здоровенный чирьина. Был в санчасти. Судя по нелюбезному приему, оказанному мне нашей капитаншей медслужбы, можно всерьез подумать, что всяческие хворости у людей появляются специально для того только, чтобы беспокоить эту желчную особу... Ну и дрянная же баба!

Поздним вечером, в темноте, нудно завывая, пролетели «Хейнкели» и долго бомбили где-то в стороне Риги. 1 ноября

Пухну постепенно и уж десять дней хриплю, как испорченный патефон: простыл, возвращаясь в полк из Риги после сдачи машины, под холодным дождем с ветром. [473]

Последние несколько дней сильно захолодало, но вдруг с моря подул теплый западный ветер, принес дожди. Черная осень стоит: грязища и сырость.