В детстве я только один раз был во Дворце пионеров — зашёл взять адрес для переписки в школу дружбы. В детстве я был шпаной, хотя и с улицы Достоевского. А потом в 1991 году я был приглашён вести занятия в студии уже как писатель. Кстати, студия «Дерзание» ухитрилась оказаться на 3 месяца старше, чем дворец. Её создал в 1937 году Маршак в каком-то другом месте. За 16 лет в студии воспиталось много талантливых пишущих людей: поэты Дмитрий Нилов, Ксения Чекулаева, Нина Фрейман. Детскими писателями стали, что мне особенно приятно, потому что я сам детский писатель, Саша Рыженков, Галина Мельникова, Егор Чухин. Чтобы писать для детей, надо самому оставаться всегда ребёнком. За 16 лет дети, приходящие в Дворец, совсем не изменились. Как я люблю говорить: «Мы не меняемся». Свои авторские методики, чтобы дети начали писать сами, у меня есть. Главный принцип — никогда не сравнивать детей. Некоторые могут год ходить, потому что им интересно, ничего не писать, всё впитывать. Потом вдруг начинают здорово писать.

Из преданий. В одном кабинете Дворца есть камин, и в нём специально забит досками дымоход, потому что были случаи, когда дети через него исчезали… Это предание я сам придумал.

Дворец пионеров — абсолютно уникальное место не только потому, что он находится на перекрёстке Невского и Фонтанки. Он находится вообще на всех перекрёстках, перекрёстках жизней творческих людей всего Питера, особенно, что качается трёх последних послевоенных поколений.

Я занимался во Дворце пионеров в литературном клубе «Дерзание». Но куда бы я не попал, меня всегда пересекало с людьми, связанными каким-то образом с Дворцом пионеров. В Азии, на раскопках в Туве я встретил девочку, которая оказалась дочкой моего друга по Дворцу пионеров. Встречаешься с каким-нибудь журналистом, редактором, режиссёром, менеджером, успешным или не очень успешным человеком, которого судьба занесла в Москву, в Нью-Йорк, Лос-Анджелес — и выясняется, что он был какими-то нитями связан с Дворцом.

Особая тема — преподаватели Дворца. Например, легендарный руководитель археологического кружка Алексей Виноградов. Быть может он не самый выдающийся археолог, но он смог сконцентрировать столько энергии вокруг себя, создать такую среду! Чего стоит только его поход с детьми в Саяны, похожий по количеству приключений на роман Фенимора Купера — с блужданием без пищи по тайге, встречами с медведями и т. д… Огромное влияние на всех нас оказала Нина Алексеевна Князева, похожая даже внешне на Музу Поэзии.

Рядом с Дворцом пионеров находился Сайгон, немудрено, что, подрастая, многие кружковцы становились его завсегдатаями. В Сайгоне был такой странный человек, хромой Витя Колесников, профессиональный нищий, побиравшийся у церквей, потрясающий рассказчик и тусовщик. Однажды я неожиданно его увидел на одной из годовщин клуба «Дерзание». Он был в белой рубашке, с галстуком, чуть ли не во фраке. Он, чудовищно хромая, подошёл к Нине Алексеевне, встал перед ней на колени и подарил ей огромный букет алых роз. Оказалось, он тоже из Дворца!

Почти все предания о Дворце пионеров связаны с Александром Третьим. Говорят, он любил выпить, но был подкаблучником у своей жены императрицы Марии Фёдоровны. И вот он шёл в свою библиотеку, сделанную в виде готической башни (прекраснейшее местечко во Дворце пионеров), якобы, книжки почитать, а там у него была проведена с чердака тайная трубочка. На чердаке в канистру слуга наливал коньяку или водки, Александр Третий читал книжки и посасывал крепкий напиток, может быть прямо из фолианта. Ещё, конечно, ходили слухи о привидении Александра Третьего, который видел якобы то один пионер, то другой. Ещё были предания о тайном ходе во Дворце, и даже говорили, где он начинается — в комнате, где располагалось машинописное бюро. А куда ведёт ход — никто не знал. Говорили, что вот ход начинается в стене, там ступеньки вниз, и ведёт он… — НИКУДА!

Во времена моего далёкого детства на Новогоднюю Ёлку во Дворец пионеров и школьников имени Жданова попасть могли только какие-то особенные дети. На школу давали несколько билетов для самых круглых отличников и октябрятско-пионерских активистов. Это сейчас всё переведено на коммерческую основу, и попасть во Дворец может любой. Когда я ещё была активным октябрёнком и самой большой отличницей в классе, мне достался такой билет. Я до сих пор помню то ощущение робкого восторга, которое во мне вызвало посещение Дворца пионеров. Это был именно Дворец — начиная с парадного входа, огромных дверей, мраморной лестницы, высоких потолков с лепниной. И чем дальше нас детей вели по залам, тем больше мой восторг нарастал. Особенно меня потряс один зал, чьи стены были покрыты резными панелями из дорогого дерева. В этой волшебной табакерке были какие-то комнатные горки, какие-то необычайно прекрасные игры, так весело и интересно мне никогда не было. Это был самая прекрасная Новогодняя Ёлка моего детства. Новогодние праздники в Домах культуры, построенных в стиле советского минимализма, не давали такого ощущения волшебства и беспричинного счастья.

Я ходил во Дворец пионеров на кружок бокса. При этом я ещё учился в музыкальной школе, в которую ходил после уроков в общеобразовательной. У меня голова болела от перенапряжения. Когда я пошёл на кружок бокса, через несколько занятий у нас начались очень жёсткие тренировки, я всё время получал очень чувствительные удары — и всё время по своему больному месту — по голове. Я взмолился, и родители перестали водить меня на бокс.

В 90-х, в течении трёх лет мы с художником Борисом Коротеевым монтировали витрину Театра марионеток Деммени на Невском. И почти каждый день я встречала у своей витрины согбенную старуху-попрошайку. Она, вся в отрепьях, стояла на коленях, скрючившись, носом в асфальт, приподняв зад, и вся тряслась. Мне было очень жалко эту нищенку, я всегда бросала ей деньги, иногда даже последний рубль, можно сказать.

Однажды я пришла к своей витрине пораньше. К своему изумлению на месте согбенной старухи я увидела стоящую в небрежной позе рослую, пышущую здоровьем красавицу, на плечи которой были накинуты отрепья старухи. Более всего меня возмутило, что эта лженищенка курила мальборо, надменно стряхивая пепел к подножью моей витрины. В то время мало кто мог себе позволить курить мальборо.

Я когда то работал в лучшем здании на Литейном. Потом работал в Интуристе, чьи окна выходили на Исаакиевский. Когда я вышел на пенсию, то понял, что не могу жить без того, чтобы любоваться ежедневно на самые красивые места города. Когда я попал в Театр Деммени, и увидел божественный вид из окон на Невский проспект, я понял, что опять нашёл такое место. Но вскоре я был сильно огорчён. Были времена перестройки, и угол Невского и Садовой представлял собой форменную клоаку. У входа в Театр марионеток постоянно тусовались юные беспризорники — грязные, вшивые. Они не просто здесь дневали и ночевали, они у входа в кукольный театр курили, кололись, нюхали неподобающие вещи, оставляли после себя соответствующие горы мусора. Я звонил во все инстанции, но ничего не помогало. Тогда я предложил открыть на первом этаже компьютерный центр с игровыми приставками. Тогда такого ещё нигде не было. И замысел мой удался. Через год, медленно, но верно, толпа юных наркоманов и оборванцев рассосалась, она незаметно подменилась совершенно другими детьми и подростками, вполне приличными и симпатичными…

Как-то ко мне должен был приехать друг из Москвы. Я решила порадовать его своей красотой, купила в Гостином дворе себе очень красивые чулки с ажурными резиновыми кружевами наверху и одела короткую юбку-шотландку. Мы встретились у поезда и решили прогуляться всему Невскому. Уже у улицы Восстания я заметила, что с одним чулком что-то не так. Он сползал. Я сделала вид, что мне срочно надо купить диск в музыкальном магазине, убежала от друга за стенд и там подтянула чулок. Через минуту он опять стал сползать. Я опять убежала от друга за стенд и подтянула чулок. Продавцы заинтересовались моим поведением, наверное, они подумали, что я хочу украсть диск. Наконец, я смирилась с чулком, и решила идти по Невскому в таком виде, с голой коленкой. Но чулок просто мешал мне идти. Я каждые две минуты задирала юбку и натягивала чулок повыше. Мой друг решил, что это я так кокетничаю с ним, он весь покрылся испариной от изумления, глаза у него замаслились, и он подобострастно улыбался мне. Более того, на моё странное поведение стали обращать шофёры в проезжавших мимо машинах. Они мне то и дело бибикали, некоторые притормаживали, высовывались из окон и кричали что-то приветственное.