Об этой истории никто нигде не писал, но в ней приняли участие тысячи моих ровесников.

— Я являюсь самым большим в городе знатоком Невского проспекта. Назовите мне любой дом, и я вам скажу, чем он замечателен. Например, в доме 54 был магазин «Ленодежда». Будучи маленьким мальчиком я удрал из детского сада на улице Чайковского и самостоятельно добрался до этого дома, там работала моя мама. Этот дом связан с именем фотографа Буллы, здесь Тургенев впервые встретил Полину Виардо… А ещё я создал Малую Садовую. Кошечки, заяц, фотограф с собачкой из бронзы — это всё воплощение моих идей. По адресу Невский 66 скоро появится памятник Верной Вороне. В этот дворик в течение 20 лет прилетает одна и та же ворона, её все местные жители любят. Почему я не борюсь за создание памятника слону из бронзы? Да я боролся — только не за памятник, а за настоящих слонов. У нас даже была партия слонов. В 18 веке в Петербурге жило 18 слонов, сейчас — ни одного. Но наша борьба оказалась проигранной…

Раньше для меня Невский был прежде всего Сайгоном. Это всегда было тусовочное место, между прочим. После войны там находился магазинчик «РОСТАБАК», и там встречались многие любители курения. Сайгон был великолепным местом, где можно было купить маленькую чашечку кофе за 7, 14, 28 копеек. Некоторые умудрялись заказывать кофе за 56 копеек. От него сердце билось как бешеное. Сейчас чашку такого кофе не купить даже за 10 долларов. Превратить «Сайгон» в магазин по продаже унитазов, а затем в пустующее непонятное заведение — это большая глупость властей.

На Невском больше всего мне не нравится стоместка на площади Восстания. Я предлагал архитектору Аникушину сделать там скульптурную композицию, изображающую фигурки людей — бомонд Петербурга, устремляющийся на прогулку в сторону Адмиралтейства. Это было бы так приятно увидеть при приезде в Петербург, гораздо приятнее, чем безликий столб.

Как-то летом, года четыре назад, я приехал очень рано из Москвы и гулял по Невскому. Вдруг ударяет рядом со мной в асфальт струя. Еле отскочил. Стоит на крыше человек мужского пола и справляет свою малую нужду вниз, спокойно так — руки на груди скрестив. Семь утра. Дом — у Аничкова, тот, где «Пропаганда» за углом.

На Невский проспект надо выходить, предварительно начитавшись Кастанеды. Гоголь давно устарел. Неплохо поесть грибов и кактусов, тогда Невский будет восприниматься наиболее адекватно. Однажды я видела идущим по Невскому йога Анатолия Иванова, хотя 100 процентов он в это время находился совсем в другом месте, весьма отдалённом…

Как-то в 5 утра я приехала из Москвы, вышла из Московского вокзала, стала переходить абсолютно мёртвый пустынный Невский. Меня тут же оштрафовал за переход в неположенном месте неизвестно откуда взявшийся милиционер. Он возник как гриб из-под асфальта.

Однажды я с сыном Ваней пошла половить рыбы в Фонтанке, недалеко от Невского. В воде вместо рыбы плавала надувная резиновая женщина. Мы её выловили крючком с удочки, принесли домой. Я её нарядила в своё платье и связала ей шляпку. Только после этого её можно было держать на кухне как артобъект.

На Невском я люблю предаваться знаменитой питерской экзистенции — в белые ночи брести по проспекту с друзьями и громко петь хором. Обычно в хоровом пении участвуют моя подруга Цапля, писатели Александр Ильянен и Николай Кононов, а также философы Виленский и Магун. Громче всех обычно поёт арткритик А.Скидан.

Однажды я белой ночью шёл по Невскому. Было где-то 4 утра, и по проспекту ехала поливальная машина и поливала асфальт. Я попросил, чтобы водитель меня подвёз. Он не только меня провёз по всему Невскому, он дал мне ещё понажимать на кнопочки и пополивать Невский. Это было здорово.

Невский, площадь у Казанского собора. В 1991 году я там простоял не один час, собирая подписи горожан в поддержку переименования Ленинграда в Санкт-Петербург. Я был автором текста на плакате, под которым собирали подписи. «Вернём город святому апостолу Петру! Долой имена палачей с карты нашего города!». Ко мне подходили простодушные совки, подозрительно смотрели на меня и спрашивали: «А кого вы имеет в виду? О ком это вы — что он палач? Уж не о…». Тут начинался ужас на лицах, споры, угрозы. А некоторые очень спокойно относились. Охотно ставили свои подписи. Мне приятно, что в том, что мы сейчас живём в Санкт-Петербурге, есть моя лепта.

Со мной на Невском 6 сентября 1988 года произошла история, наполненная метафорическим смыслом. У меня тогда был плохой период жизни — не было работы, кончились деньги, к тому же я сильно пил у своего друга в квартире на Невском, возле площади Восстания. Ботинки мои совсем развалились, и мой друг Андрей подарил мне свои огромные ботинки, на несколько размеров больше. Вечером вдруг мы ужасно с ним поругались, и я решил уйти от него к своей подруге, которая жила у Адмиралтейства. Он обиделся, и отобрал у меня свои ботинки. Я пошёл босиком по всему Невскому. Это было ужасно: холодно, мокро, жёстко.

Весь продрогший я пришёл к своей девушке, а она, увидев меня в таком виде, рассвирепела, и не пустила меня. Чтобы не погибнуть от холода, я влез на чердак, закутался в какую-то стекловату и грязные газеты, и так провёл всю ночь. Утром моя подруга сжалилась надо мной, пустила к себе, напоила чаем, и мы занялись решением проблемы с обувью. Нашли вдруг абсолютно новые бело-синие полукеды женского размера, я в них как Золушка втиснулся и пошёл по Невскому к метро. Я шёл по Невскому маленькими шажками, как гейша, кряхтя от боли, весь в голубином дерьме и ошмётках стекловаты и понимал, что дарю прохожим радость своим видом. Так за один день мои ноги получили всю палитру дискомфортных ощущений — от ношения обуви не своего размера до длинного прохода босиком…

Мне больше всего запомнился день закрытия Сайгона. На двери предварительно появилась надпись о том, что Сайгон работает последний день, и что он закрывается на реконструкцию. Никто ещё не знал, что это будет навсегда. На следующий день вдруг весь Невский заполнился альтернативной молодёжью. Я никогда ещё не видела такого количества людей, от которых веяло свободой. Мы все шли по Невскому каким-то огромным альтернативным потоком, отличающимся от скучной безликой массы обывателей. От этого веяло чем-то грустным, но и ветром свободы, грядущих перемен. Это было как первая демонстрация нового поколения, которое будет жить по-другому…

Вышли мы как-то с Пашей Крусановым на Невский из дома, где была знаменитая сосисочная и где жил знаменитый писатель Володя Алексеев. И вот мы на Невском. Куда идти — не ведомо. Что делать? Заняться чем? Стоим на Невском, одни, а вокруг — и вечных, и проклятых вопросов — тьмы и тьмы. Вдруг видим — девчушка в платьице ситцевом. На вид лет пятнадцати. Стоит. Дрожит. А на улице ночь. Хоть и лето, да холодно. Подошли, качаясь. Паша тут же к девчушке — с грозными расспросами: «Кто такая? Почему здесь? Зачем в платьишке ситцевом? Иль не знаешь о комендантском часе, мною объявленном?!» Испугалась девчушка, глазками заморгала, ушками захлопала, задрожала вся от ужаса внечеловеческого. Страшен во гневе Павел Васильевич, виртуальный воин Незримой Империи, модератор Небесного Петербурга. Как быть? Кто виноват? Неужто я отдам девицу на поруганье Псам Гекаты, цепным собакам Вечной Тьмы? Пробираясь сквозь толпы сколь вечных, столь и проклятых вопросов, я и не заметил, как модератор небесный куда-то исчез, а я остался один на один с дрожащей девчушкой. В парадняке каком-то, у батареи.