О, Невский! Именно с Невского я однажды угодил в тюрьму!

В 1989 году я только что вернулся из армии и поступил в институт имени культуры, и желание творить толкало меня в разные проекты. В частности тогда мною был организован рок-поп-гоп-стоп-стеб-дуэт «Нервный тик». Артур играл на гитаре, я бил в бубен, и оба мы на два голоса орали актерские песни в переходе у Гостиного двора.

И вот как-то к нам прицепился доблестный страж порядка и попросил нас заканчивать наше выступление, так как петь по его словам здесь было нельзя. Может быть петь там и не разрешалось, но стояла толпа слушателей, которым было действительно интересно наше творчество, и заканчивать (по крайней мере прямо сейчас) не было никакой возможности. Поэтому с шуточками и прибауточками, в полный голос и обращаясь к слушателям, я намекнул доблестному менту о том, что мы, конечно, уйдем, но позже, а вот он может отправляться далеко и надолго прямо сейчас. И он действительно стерся из виду… на несколько минут. А затем вернулся с тремя жлобами, и нас с заломаными руками и с орудиями преступления (гитарой, бубном и чехлом от гитары полным денег) препроводили в ближайшее отделение милиции на улицу Садовую. Где мы и просидели за решеткой три часа. Потом нас естественно выпустили, но, естественно, без денег.

Я была главной Снегурочкой города в 1998 году, и проехала в карете до Казанского собора. Навстречу мне двигался на карете Дед Мороз, и у Казанского мы встретились. По пути я разбрасывала подарки и кричала «Да здравствует Петербург!». Я обещала, что у всех загаданные желания сбудутся. У меня самой они, действительно, сбылись. Я получила в тот год награду за лучшую женскую роль в фильме «Тоталитарный роман». Это была самая восхитительная ночь на Невском.

А ещё с 17 лет я спала на крышах Невского. На Невском в коммуналке жила легендарная семья Пляцковских, давшая городу художников, циркачей, актёров. Там бывали Лев Додин, Вадик Фисон, Спивак, Николай Фоменко. Там я познакомилась со своим будущим мужем. В белые ночи мы брали тюфяки и забирались на крыши, любили встречать восход солнца и наблюдать его закат за Исаакиевским собором…

Дело было в 1965 году. Я, мой друг — гениальнейший художник Вадим Успенский и художник Есауленко зашли в гости к нашему другу, проживавшему на Невском, философу по кличке Сударь. Его так прозвали потому, что он ко всем обращался «сударь». Теперь это известный художник Анатолий Маслов. У Сударя квартира была богата тамиздатом и самиздатом. Мы взяли у него стихи Гумилёва и Рильке, отпечатанные на пишущей машинке, и пошли по Невскому гулять. Вадим Успенский страдал плоскостопием, был высокий и с паутинными тонкими ножками, Есауленко — напротив, русобородый могучий красавец, олицетворение славянской красоты. Его приглашал Тарковский сниматься в «Андрее Рублёве». Возле Гостиного мы встретили трёх лиц кавказской национальности с русскими девушками, одна из девушек пронзительно посмотрела на Есауленко, он на неё, и завязалась ужасная драка. После драки мы с Успенским побитые остались вдвоём, весь осенний Невский был покрыт листками с запрещёнными тогда стихами. Так поэзия попала народу под ноги.

А богатырь Есауленко сбежал.

В 2000 году я прошёл по Невскому в голом виде, на меня был одет мой дом-капля, состоящий из разборного каркаса и ткани, внутри был вмонтирован приёмник, издававший звуки птиц. Таким образом я хотел привлечь внимание к своему изобретению — непотопляемому лёгкому переносному дому-капле, в котором будут жить люди будущего. Мне удалось пронести ощущение леса, пройдя по загазованной городской шумной улице.

Невский — это артерия, по которой люди ходят, чтобы получить свежую информацию и, возможно, деньги. Я тоже хотел, чтобы на меня обратили внимание и дали денег на реализацию своих идей. Но никто мною не заинтересовался. Я согласен с Константином Вагиновым, который писал, что на Невском под капюшоном можно встретить змеиную харю или трупа. Большинство обывателей ко всему непонятному относятся со страхом, без всякого любопытства. Невский — это уличный театр в миниатюре, где каждый показывает свою роль.

Я очень любил играть на Невском в пейнтбол. Мы договаривались с друзьями, и начинали путь навстречу друг к другу в означенный час. Один человек шёл от площади Восстания, другой — от Адмиралтейства. Задача была в том, чтобы заметить первым в толпе другого, и выстрелить в него мячиком первым.

1968 год. Я — студент и шагаю по Невскому, в ушах у меня звучит концерт Чайковского в исполнении Ван-Клиберна. Вдруг я увидел мужчину, стоявшего на коленях перед витриной со старинными канделябрами. Он ужасно был похож на Ван Клиберна. Я подошёл к нему, это действительно оказался сам Ван Клиберн! Я на английском языке стал просить его, чтобы он провёл меня на свой концерт. Он ответил: «О кей!», но тут подбежала какая-то злая тётка и сказала мне: «Пошёл вон, мерзавец! А то попадёшь сейчас сам знаешь куда!». Ну я испугался и ушёл.

Я однажды у Казанского собора увидела очень красивого живого коня. На голове у него была бархатная пунцовая шапочка, и сам он был как шёлковый. Его хозяйка предлагала на нём покататься. Я рассматривала коня, и его красота всё больше меня восхищала. Конь смотрел на меня проницательным карим глазом в чёрных ресницах. Я достала фотоаппарат, и захотела мерина сфотографировать. Он вдруг неприлично возбудился. Я убрала фотоаппарат, мне хотелось снять его в спокойном классическом виде. Конь вернулся к норме. Я опять нацелилась на него фотоаппаратом. Он опять возбудился. Тогда я дала фотоаппарат другу, и когда конь успокоился, попросила снять меня рядом с животным. Конь опять возбудился. Когда он опять отвлёкся от меня, я быстро подбежала к коню и крикнула другу: «Снимай!». Конь мгновенно опять выставил свой огромный конский аппарат. Тогда хозяйка коня сказала мне: «Девушка! Прекратите дразнить моего коня!». Я извинилась и ушла.

Примерно в 1978 году должен был состояться первый грандиозный концерт на Дворцовой площади. Власти впервые пригласили группы «Юрайл хипп», «Санта» и ещё какие-то, в том числе должны были в концерте участвовать наши «Песняры». К назначенному часу вся Дворцовая оказалась запружена многотысячными толпами подростков и молодёжи. Но концерт отменили. Милиционеры кричали в мегафоны, чтобы все расходились, и что те, кто не подчинится приказу, будет осуждён по статье такой-то. Часть многотысячной толпы пошла по Невскому, а другая часть осталась на Дворцовой. Кто-то сел прямо на асфальт, его примеру последовали остальные. Это был такой глоток свободы — не слушаться властей, орать что-то, валяться на асфальте. Тогда нас стали сбивать поливальными машинами, ходившими по кругу и сокращавшими радиус при каждом витке. Одному парню отдавили ногу, и тогда милиция изменила тактику. Я присоединился к тем, кто шёл по Невскому. Это было восхитительное чувство — идти по зову своего сердца в огромной протестующей толпе ровесников!

Милиция стала отрезать хвост демонстрации, ловить всех подряд и увозить в отделения милиции. Мне удалось убежать в районе улицы Рубинштейна. Я забежал в драматический театр и попросил вахтёрш, чтобы меня спрятали. Они меня пожалели, вскоре в театр зашли милиционеры и обыскали его. Меня не нашли. Я чувствовал себя настоящим революционером.