— Послушай, Майк, кто тебя обидел? Мы во всем разберемся. Ты только скажи. Кто? Гришин? Я?

— Все бесполезно, между нами пропасть, — меланхолично проговорил Майк и по лбу его пробежала цепочка зеленых огоньков, — Я и он — мы существа разной породы. Я — одно, а он — совершенно другое.

— О ком это ты?

— …я для него всего лишь бессловесный слуга, раб, преданный до гроба… А он, мой господин, мой повелитель, не хочет даже поговорить со мной, взглянуть мне в глаза, чтобы увидеть, как я страдаю.

Майк вдруг покачнулся, словно в безысходном горе, и Вектор на какую-то секунду похолодел. Происходит что-то жуткое, Майк явно перестал быть машиной. Но и не человек же это! О ком он говорит?

— Майк! О ком ты говоришь?

— Я недостоин его. Я всего лишь бедный маленький робот.

«Господи, скорей бы уж его прорвало!»

— А он только смеется мне в лицо и оскорбляет нецензурными словами.

«Так, все ясно. Гришин».

— Майк, это Гришин? Молчание.

— Гришин? Отвечай. Только он здесь манипулирует «нецензурными словами». Молчишь? Хорошо, я сегодня же накажу его. В твоем присутствии. Сурово накажу.

«Что он на это скажет? Я предлагаю ему месть. Это лучше самоубийства, это должно подействовать».

— Нет.

— Что нет?

— Не надо. Пусть он живет в неведении счастливом. Пусть лучше я из нас двоих умру. Мы оба недостойны его.

«Ну и ну, шпарит, как по писаному. Оригинальный поворот: оба мы, значит, недостойны, один Гришин — агнец божий. Несчастная любовь. Стоп! Вот оно! Вот оно, черт бы его побрал!..»

— Майк!

— Да.

— Ты помнишь тот день, когда тебя ударило током? — …Помню.

— Что ты делал тогда?

— …Пломба в отсеке ядерного реактора…

— Не то.

— Течь в системе гидропривода… — Тоже не то.

— Ремонт силового трансформатора.

— Так.

— Замыкание. Вспышка. Вспышка. Вспышка…

— Стоп! Потом, вспомни, что ты чинил потом. — …Не помню. Нет… не помню.

— Подумай, Майк. Ты кончил чинить трансформатор. Поставил кожух. Собрал инструменты. Пошел. Куда?

— Пошел… пошел… к Гришину.

— Та-ак.

— Да. Вызов от Гришина.

— Классифицируй.

— Ремонт киноустановки.

— Вот как? Ну и что, ты починил?

— Да.

— А потом?

— Я остался. Контроль ремонта.

— Какой фильм смотрел Гришин? — …цветок… «Цветок горькой любви».

— Так, узнаю его вкус Ну, и что потом?

— Потом… ничего.

— Что значит, ничего?

— Фильм кончился, я ушел.

— Значит, говоришь, «Цветок горькой любви»?

— Да, про бедную маленькую сиротку…

— Ладно-ладно, не надо. Это я уже понял. И ты смотрел весь фильм вместе с Гришиным.

— Да, контроль ремонта.

— Прекрасно. А та сиротка… она что, так и не вышла замуж?

— Нет. Она хотела утонуть, но потом родила от него ребенка.

— Вот как?

— И он стал ей опорой в жизни.

— Кто, ребенок?

— Да.

— И ты, значит, решил последовать ее примеру?

— Не понял?

— Решил утонуть?

— Наши судьбы очень похожи.

— А если… Если бы… если бы и у тебя появился ребенок?

— Он стал бы мне опорой в жизни.

Вектор почувствовал, что у него от напряжения подкашиваются ноги. Господи, какая чушь! И как все, оказывается просто.

— Майк!

— Да.

— Сейчас я выйду. Ты Останешься здесь. Через пять минут я вернусь, понял?

— Да.

Вектор выскочил из техбассейна и, подгоняемый озарившей его идеей, пулей помчался по коридору. Свернув за угол, он проскочил в жилой отсек и, на ходу отсчитав восьмую дверь справа, влетел в свою каюту. Захлопнув за собой дверь, он вдруг замер на пороге. А что, если не получится? Если ничего не выйдет? Бедная маленькая сиротка. Черт бы его побрал! А-а, плевать. Не получится, тогда буду думать.

Вектор бросился к кровати и рывком выдернул из-под нее свой чемодан. В следующую секунду по каюте полетели носовые платки, носки, рубашки. Наконец, Вектор выхватил то, что искал. Огромная, нарядно одетая кукла. Подарок для дочери. Вектор наклонил куклу вперед, и та отчетливо произнесла:

— Ма-ма.

То, что надо. Вектор удовлетворенно хмыкнул и, зажав куклу под мышкой, бросился обратно по коридору.

Дверь в техбассейн была приоткрыта. Майк стоял все в той же позе, руки по швам. Вектор взял куклу, словно это было живое дитя, и вошел в техбассейн. Подойдя к Майку, он бережно протянул ему куклу и торжественно произнес:

— Вот, возьми. Это его ребенок. Его, Гришина. Береги его. Теперь он твой.

Некоторое время Майк стоял неподвижно, и Вектор, холодея, подумал, что затея провалилась. Вдруг Майк растерянно замигал всеми лампочками, протянул к Вектору руки и осторожно взял девочку. Кукла наклонилась и отчетливо произнесла:

— Ма-ма. Ма…

Майк застыл, прижимая ее к груди, потом неловко повернулся и, мягко пришлепывая своими еще влажными подошвами, вышел в коридор.

Одевая в тамбуре скафандр, Вектор приплясывал, как мальчишка. Включив рацию, он прищелкнул к плечам шлем и тут же услышал в наушниках сопение Гришина.

— Гришин, але? Ты еще жив?

— Жив, жив, чтоб тебе провалиться. Ты что, решил устроить себе медовый месяц?

— Все в порядке, я уже одеваюсь.

— Что ты говоришь? А я дурачок, думал, что ты уже пришел обратно.

— Але, Гришин.

— Что?

— Все в порядке.

— Что в порядке?

— Я нейтрализовал Майка.

— Наконец-то. Отключил?

— Нет.

— Что значит — нет?!

— Тише, тише. Не шуми. Теперь ему ты уже не нужен.

— Серьезно? Ну, спасибо, старина. А как ты это сделал?

— Очень просто. Я сделал тебя отцом его ребенка.

— Что?!

— Але! Але, Гришин! Молчание.

— Але, Гришин!

— Что тебе надо, кровопийца?

— Гришин, честное слово, я сделал лучшее из того, что можно было сделать.

— Да, ты нашел поразительно удачное решение.

— Не кипятись. Ты ведь ничего не знаешь. Я подсунул ему куклу. «Говорящую Машу».

— Какую Машу, черт бы тебя побрал? Ну, Вектор, ну, идиот!..

— Ладно. Я не Майк, я тебя прощаю. Думаю, к моему возвращению ты образумишься.

Когда Вектор вернулся на станцию, было уже семнадцать пятнадцать. Все время, что он работал на корабле, его сопровождал мстительный голос Гришина, безостановочно перечислявший казни, которым он подвергнет Вектора по его возвращении. Ремонт оказался несложным. К тому же Вектора очень развлекало богатство гришинской фантазии по части пыток, самой легкой из которых было «привязывание к стулу за кончик гнусного языка и гонение вместе со стулом по лестницам и коридорам».

Пока Вектор переодевался, Гришин был занят стартом. Вектор же, снедаемый любопытством, пошел разыскивать Майка. Он нашел его на складе кислородных баллонов. Майк сидел на большом металлическом ящике и, склонившись над куклой, нежно мигал ей своими огоньками.

«Порядок, — подумал Вектор. — Теперь я спокоен. Можно отдыхать». Он осторожно прикрыл дверь и, напевая на манер марша старую колыбельную песню, отправился в свою каюту. Однако, на полдороге он вдруг передумал и, круто свернув в боковой коридор, толкнул дверь в кинозал. Включив свет и пробравшись через нагромождение стульев к шкафу с кассетами, Вектор раскрыл дверцу и долго шарил взглядом по полкам, пока наконец не выхватил с довольным урчанием темно-синюю коробочку с надписью «Цветок горькой любви». Сунув ее не глядя в щель видеомагнитофона, Вектор погасил свет и развалился на стуле. По экрану побежали титры, полилась тихая музыка в восточном стиле. Вектор хмыкнул. Гришин, наверное, был в восторге от этого фильма. На экране стремительно развивалось действие: бедная маленькая сиротка не решалась излить своих чувств великолепному принцу. Рвали сердце струны неведомого восточного инструмента. Слезы лились то робким ручейком, то бурным потоком. Под конец и сам принц, к великому удовольствию Вектора, разрыдался, размазывая по щекам гримерную тушь. Дело близилось к развязке. Бедная маленькая сиротка вот-вот должна была отправиться топиться в заброшенном старом пруду. В предвкушении этого момента Вектор, позевывая, крутил на животе большими пальцами рук. Однако, пережить это острое ощущение ему не удалось. Неожиданно в зале вспыхнул свет, а сиротка с перекошенным от горя, а может, и от радости, что наконец-то покинет этот мерзостный мир, лицом неподвижно застыла на экране. Вектор обернулся. Прямо перед ним, уперев руки в бока и яростно сверкая глазами, стоял Гришин.