— Значит, здесь ты и работаешь, милый? — ласково проговорил Афиноген.

— А вы, ребята, я вижу, за добавкой пришли? — ответил Куликов.

Вся тяжесть последних дней слетела вмиг, и он снова чувствовал по-мальчишески веселую злость.

— Перестань, парень! — раздраженно сказал Афиноген. — Мы сегодня к шуткам не расположены.

— Отдай кассеты, шушера! — прохрипел говорун.

Он не успел еще поднять свою трубу, как уже падал спиной, раскинув руки, в смотровую яму, с грохотом обрушивая кучу металлолома. Аркадий, вместо того чтобы идти ему на помощь, метнулся в глубь депо. Куликов — за ним. Аркадий вскочил в темный салон одного из трамваев и полетел к противоположному концу вагона на соединение с молчуном, который громко топал где-то в той стороне.

— Петруха! Ты что там шумишь? — услышал вдруг Куликов глухой голос Петренко из-под трамвая. Очевидно, именно под этим вагоном он и устраивался на ночь. «Еще не хватало!» — подумал Куликов. Аркадий перескочил в другой трамвай, потом в третий: они кружили невдалеке от освещенной конторки. Где-то рядом носился и молчун. Почти настигнув наконец Аркадия, Куликов отчаянно сжал цилиндр и попытался сбить его с ног. Аркадий ловко ушел от удара и неожиданно напал сам, пришла пора защищаться Куликову.

— Петренко! — заорал он. — Сиди в яме и не высовывайся!

Очевидно, Аркадий настраивал себя всерьез. Куликов несколько расслабился, выкрикивая предупреждение Петренко, и тут же на него обрушился целый вихрь быстрых, не всегда точных ударов. Один пришелся в боковое стекло, которое треснуло и обрушилось. Но у Аркадия не было Прибора и ему не помогал Парс, мастер ментального боя. Аркадий не мог выйти победителем.

— Петруха, держись! — услышал Куликов, но уже совсем в другой стороне, у конторки. Петренко, видно, сообразил что к чему, только не сориентировался спросонья в темноте и побежал на свет. «Но там же крепыш с Афиногеном!» — промелькнуло у Куликова в голове. Два яростных удара — и Аркадий, распластавшись, лежал на сиденье. Сквозь разбитое стекло трамвая Куликов видел свой стол с видеомагнитофоном, кресло и крепыша с Петренко, которые совсем сблизились: один — с дубинкой, другой — с гаечным ключом. Афиногена не было рядом: по всей вероятности, он почел за лучшее убраться подальше. И вдруг Куликов вспомнил: «Смотри, Петренко, береги голову!» Врач! Операция! На него по темному салону беззвучно надвигался молчун. «Выпрыгнуть в окно? Броситься к ним? Нет, не успею!» Все это он успел продумать в одно мгновение. Молчун был совсем близко. «Не успею!» И тут он ощутил в руке тяжесть цилиндра. Да, оставался только один выход. Петренко неуклюже размахивал гаечным ключом, а крепыш поднимал дубинку, точно как молчун в двух шагах от Куликова. «Береги, Петренко, голову!» Цилиндр, пущенный словно снаряд, решил дело. Никогда самому Куликову не удалось бы бросить его так сильно и так точно, но Парс был настоящим мастером. Крепыш упал, а у Петренко вырвалось изумленное восклицание. Все! Теперь Парс ему, Куликову, больше не подмога. Он повернулся к молчуну и сжал кулаки. Теперь одна надежда оставалась — на собственные силы.

К счастью, молчун тоже изумился и повернул голову на возглас Петренко. Собрав всю свою силу в кулак, Куликов ударил — по-простому, без хитростей. Молчун удивленно охнул и тяжело осел, роняя дубинку.

Это была настоящая победа! Его, не Парса!

Он подходил к конторке, гордо улыбаясь.

— Ну ты даешь! — восхищенно приветствовал его Петренко. И вдруг закричал, указывая пальцем за спину Куликова: — Петруха! Осторожнее!

Тот обернулся.

Говорун пришел в себя, вылез из ямы и прихрамывая подкрадывался к Куликову сзади. Он был в ярости, и кусок ржавой трубы покачивался в его руке.

Смотреть дальше Парс не мог. Он выключил изображение. Все это он уже видел, когда в первый раз просматривал пленку. И мертвого Куликова видел — там, на Земле, в тот вечер. Появился Парс слишком поздно; успел только удалить камеру и ликвидировать Прибор — искать его не было времени. Он уничтожил следы своего пребывания и исчез.

С того вечера прошла ровно неделя. Монтаж был закончен, свою задачу Парс решил. Насколько приблизился он при этом к «настоящему кино», Парс не мог знать определенно. Но одну дедовскую заповедь он помнил. «Если у фильма счастливый конец, — говорил дед, — то надо хорошенько подумать, прежде чем причислить его к подлинному искусству». Скорее всего, за деда тут говорило раздражение: с появлением сканнера Трепса концовки фильмов не блистали разнообразием. Все фильмы завершались торжеством того героя, в которого входил мастер менбиа. Без сомнения, несчастливая развязка еще не служила гарантией качества ленты. Но, по крайней мере, Парс мог утешать себя тем, что на один шаг приблизился к таинственному «настоящему кино».

Правда, это не только не утешало теперь Парса, но, наоборот, служило поводом к тягостным раздумьям. Он взглянул со стороны на свои действия и признался себе, что с самого начала желал подобной развязки. Он подталкивал Куликова к подобной развязке; он заставил его впутаться в такие дела, которыми Куликов всегда брезговал; он дал Куликову Прибор и тем самым до предела обострил ситуацию. Он, Парс, виноват во всем, что случилось, — вот та мысль, которой он мучился последние дни.

«Что за несуразности? — уговаривал себя Парс. — Что значит виноват? Кто такой Куликов? Инструмент, которым я воспользовался для достижения намеченной цели. Неужто мне жаль его, пустого заносчивого парня, который забыл свои принципы во имя денег и того, чтобы порезвиться с глупой игрушкой?»

Но все было напрасно. «Я должен был сразу понять, что задача мне не по плечу», — думал Парс. Теперь он вспомнил, как смутное беспокойство тревожило его еще в то время, когда события только развивались. Куликов ему сразу понравился, а симпатия к человеку, которого собираешься использовать в качестве безликого инструмента, — не слишком удачный помощник. Он не прислушался тогда к своим чувствам, он самоуверенно их проигнорировал. И теперь за это расплачивался. Неделя, проведенная в видеозале наедине с отснятой лентой, довершила дело. Куликов стал для Парса близким человеком. Парс решил задачу, но потерял уверенность и покой.

Один вопрос преследовал Парса неотступно: почему Куликов бросил цилиндр? Ведь бросить его — значило обезоружить себя. С Прибором в руках Куликов оставался неуязвимым, без Прибора он мог рассчитывать лишь на собственные силы. И ради кого? Ради этого жалкого, бесполезного алкоголика, с которым Куликов и двумя словами не обмолвился? «Впрочем, нет, было однажды, — вспомнил Парс, — решал задачки для его сына». Он включил поиск, и через минуту-другую на экране появился Петренко. Вот он сидит на табурете. Взгляд смущенный и робкий. Вот он, неуверенно улыбаясь, протягивает листки. Куликов раздражен, но помочь обещает. Петренко уходит. Куликов лениво принимается за задачи, оживляется и скоро уже пишет не отрываясь. Остается последняя. Куликов теперь не видит ничего вокруг, так он увлечен. Грызет карандаш, начинает быстро записывать, останавливается, сердито все перечеркивает. За спиной у Куликова появляется он, Парс, заглядывает в листки. Забавная задачка!

Для Парса эта детская штучка никакой сложности не представляла. Он решил ее мгновенно, еще тогда, в парке. Теперь он вспомнил условие и снова шутя получил ответ. Но какая-то слабая неясная мысль беспокойно зашевелилась у него в голове. «Интересно, осилил он задачу или так и, бросил нерешенной?» — подумал Парс. И снова включил «поиск». На экране высветилась комната, диван, видеомагнитофон Николая и Куликов с листком в руке. Задачка не выходит. Куликов берет в руки Прибор и, сжав его в ладони, снова ищет решение. «Нет, парень, нет, — подумал Парс, — тут я тебе помочь не в силах. Такого прибора, что передавал бы еще и способности интеллекта, мы пока не создали. Вот ведь как: оказывается, он все-таки вспомнил про Петренко. А я-то считал, что, заполучив Прибор, он ко всему на свете интерес потерял». Неясная мысль уже начинала принимать определенные формы, уже поднималась, требуя, чтобы ее наконец заметили. Парс встал и подошел почти вплотную к экрану, стараясь разобрать, что пишет Куликов. «А ведь он сейчас решит!» И наконец та мысль: «Погоди, погоди… А какое здесь эффектное может получиться преобразование!» Зазвенел телефон. Куликов вышел из комнаты и, вернувшись, за задачки больше не брался. Но Парс вдруг забыл и про Петренко, и даже про Куликова. Он быстро ходил взад-вперед по своему видеозалу с креслом посередине и огромным экраном в полстены. «Какое эффектное преобразование!» — повторял он про себя, потирая ладони и улыбаясь. Подобное возбуждение он испытывал крайне редко, лишь когда чувствовал, что он на пороге нового открытия. Вдруг он остановился как вкопанный и взглянул на часы. Как раз сейчас время очередной встречи с Куликовым. Ровно неделя прошла, и лимит энергии еще не исчерпан. «Конечно, — удивляясь своему оживлению, думал Парс, — конечно, я думал об этом все последние дни, только об этом — потому и обнаружил преобразование». И впервые в жизни Парс поступил необдуманно. Он всегда с особой тщательностью взвешивал, анализировал догадку, прежде чем проверить ее на практике. Но теперь времени на размышления не оставалось.