— Колдун сказал, что до начала танцев тахи вы уже уйдете с Ки-Нтот, не беспокойся.

«Вот-те раз, — подумал Скрибнер, — что же этот знахарь затеял?»

И задал еще один вопрос:

— Почему нельзя выходить в море без тахи?

— Ай, что ты за бестолковый человек, — в голосе Ду-лализе послышалось легкое раздражение. — Если на лодку нападет большая рыба — что будешь делать без тахи? Если ветер, волны сильные — как спасешься?

Адриан Антонович решил, что, пожалуй, довольно расспрашивать о тахи, как бы старик не рассердился по-настоящему, тогда уж не поговоришь.

— Ясно, — сказал он. — Конечно, ты прав. Без тахи лучше в море не лезть. А почему ты ничего не сказал моему товарищу, он к тебе приходил недавно?

Ду-лализе тихонько засмеялся, покрутил головой.

— Э-хе, — вздохнул он, — розовый… Хочешь понять, вижу, а только все равно не понимаешь. Я не знаю, почему Карпацико-тин не разрешает рассказывать вам, — но я знаю то, что сказано давно, еще Лорпи-са сказал. Он сказал: «Нельзя наказать человека за то, что он сделал в возвращенном прошлом. Сделанное в прошлом не существует в нынешнем дне». Это всем известно, и Карпацико-тину — тоже.

— Возвращенное прошлое… — Скрибнер подумал и спросил:

— А откуда ты знаешь что сейчас — прошлое?

— А ты разве не видишь? — старик широким жестом указал на черно-белое окружение.

— Ну, хорошо, — Скрибнер не думал сдаваться. — Но какой сейчас день, ты знаешь?

Ду-лализе вместо ответа позвал внука:

— Наза-ло! Иди сюда.

Мальчик вошел, остановился возле двери, глядя вопросительно на деда.

— Орехи когда у нас в доме кончились? — спросил его старик. — Вчера?

— Два дня назад, — хмуро ответил Наза-ло. — И я позавчера наколол их на неделю вперед, а вот теперь снова приходится… — и ушел.

— Значит, сегодня — позавчера, — сказал Ду-лализе. — Понимаешь? Все вернулось в позавчера. А когда прошлое кончится — исчезнут те орехи, которые Наза-ло собрал сегодня, а те, которые были раньше в доме, — появятся.

Адриан Антонович попытался разобраться, но решил, что лучше обдумать все это позже, — и поинтересовался:

— Зачем же колдун запретил рассказывать? Чего он боится, как ты думаешь?

— Я не думаю, чтобы Карпацико-тин чего-то боялся, — неторопливо сказал Ду-лализе. — Он очень сильный колдун, и очень давно живет на свете. Он был учеником Лорпи-са.

— Что?! — Скрибнер в изумлении уставился на старика. — Как это — учеником Лорпи-са? Ведь с тех пор умерло много поколений.

— Да, это так, — согласился Ду-лализе. — А Карпацико-тин живет. Может быть, он просто бессмертен, а может быть, берет в себя души молодых учеников… ученики у него почему-то умирают часто, наверное, он свою короткую жизнь в них вкладывает, а их длинную забирает… так старые люди говорили.

— А если не давать ему учеников? Старик рассмеялся.

— Чудак ты, розовый. Кто посмеет отказать колдуну? Он говорит — этого я беру в ученики. И все. А откажись отпустить сына или внука — колдун тебе тахи не даст. Твой тахи умрет, а нового не будет. Тогда ты не выйдешь в море за рыбой, а в лагуне рыба не всегда есть. И никогда не сможешь побывать на других островах. Колдун может даже всех тахи прогнать с острова, тогда остров погибнет. Все пальмы, дома, люди, — все погибнет, все унесет большой ветер, вода смоет. С колдуном нельзя спорить. А рассказывать вам, я думаю, потому не велел, что опасается, как бы вы на наших островах огородов не насадили, — куда уйти нам тогда? У вас, розовых, память короткая, вы давно про эти огороды забыли, вы все забыли… а расскажи, напомни — опять за старое возьметесь?

— Не возьмемся, — пообещал Скрибнер. — Тодит и на нас нападают, мы хотим их уничтожить, тогда на большом острове можно будет жить. Но вот интересно, что колдун с нами сделать намерен?

— Наверное, хочет диких тахи с вашего острова выманить, он умеет, — и тогда вас вода смоет.

Старик говорил спокойно, видно было, что его совершенно не беспокоит судьба розовых, — ну, смоет их вода, и что с того? Никого это не интересует.

— Скажи, Ду-лализе, — спросил Скрибнер, — а вы хотели бы вернуться на большой остров? Если там не будет тодит, конечно.

Старик хитро улыбнулся, покачал головой.

— Ты, розовый, сколько живешь? Скрибнер никак не ожидал такого вопроса.

— Я сорок девять лет, а что?

— А сколько еще проживешь?

— Откуда я могу знать? — удивился Адриан Антонович. — Ну, еще лет восемьдесят, наверное.

— Вот! — старик всем видом выразил презрение к такому малому сроку жизни. — А мы здесь живем два раза по сто. Правда, тот, кто ссорится с колдуном, живет все же мало… меньше других, — уточнил Ду-лализе. И продолжал: — А на большом острове мы жили в три раза меньше. А почему? — и сам ответил на свой вопрос. — А потому, что здесь прошлое возвращается часто, и дни, проведенные в прошлом, прибавляются к будущему, к нашей жизни. Так объясняет Карпацико-тин. Кто захочет уйти с островов и потерять длинную жизнь? Тахи не станут жить на большом острове, а без тахи прошлое не вернешь. Так говорит Карпацико-тин.

А откуда он знает?

— Карпацико-тин знает все и никогда не говорит неправды, — отрезал старик. — Поэтому он великий колдун.

— Ладно, — Адриан Антонович решил, что на сегодня довольно. — Спасибо тебе, Ду-лализе. Теперь ты мне вот что скажи — как мне на Ки-Нтот попасть? Могу я сейчас в море выйти?

— Не можешь, конечно, — сказал Ду-лализе. — Сейчас не выйти в море, оно в другом дне сейчас.

— А если, например, ты мне дашь тахи?

— Не дам, — сказал старик, — и никто не даст. А если бы у тебя был свой тахи — все равно он тебя не пустил бы сейчас никуда. Ты сиди спокойно здесь, пока прошлое не уйдет, — потом домой отправишься.

— Но ведь никто не знает, сколько это прошлое продлится?

— А недолго, — равнодушно сказал старик. — Дольше семи дней не бывает, и то редко. Думаю, через три дня дома будешь.

— Ясно, — сказал Скрибнер и встал. — Ну что ж, Ду-лализе, я очень рад, что с тобой встретился и поговорил.

Распрощавшись со стариком, Скрибнер направился к дому Гике-та.

Спокойная гладь черной воды расстилалась до самого горизонта, огненно-белая Лацца бесстрастно освещала контрастный мир, но людям было не до красочных эффектов — внезапно само собой отключилось поле усиленной штормовой защиты. О подобных фокусах аппаратуры Винклеру никогда не приходилось слышать. Он и Сергиенко вызвали аварийные автоматы и принялись разбираться в причинах сверхнеобычайного явления. Ланской и Тронхэйм оставались в рубке, хотя пользы от их присутствия было немного. Одновременно с защитным полем отключился и автомат связи, дающий постоянный вызов Скрибнеру, — но это заметили не сразу. Только через полчаса после того, как командир и Сергиенко занялись аппаратурой защиты, Тронхэйм подошел к пульту, чтобы дать Скрибнеру дополнительный сигнал, — и увидел, что на табло погасли все лампочки. Машинально Тронхэйм щелкнул тумблером — и автомат заработал, как ни в чем не бывало. Тронхэйм сказал об этом Винклеру. Тот, не долго думая, стукнул кулаком по кнопке штормовой защиты — и поле накрыло лагерь.

— Н-да, — сказал Винклер, проверив датчики. — Дела… Сергиенко сказал:

— По всем параметрам выходит, что поле не отключалось. Оно просто не было включено.

— Просто не было… — Винклер замолчал на полуслове.

В этот момент Ипполит Германович случайно посмотрел туда, где почти никто и никогда не останавливал взгляда, зная, что там все в порядке. — на окошко таймера. И почувствовал, как по спине скользнула холодная струйка пота. На шкале местного времени стояло третье апреля. Тронхэйм подошел к таймеру, постучал ногтем по датчику. Третье апреля. Земное время оставалось точным.

— Саймон… — Тронхэйм откашлялся. — Саймон, посмотри сюда…

Винклер подошел и наклонился над шкалой, всматриваясь в цифры.

— Не понял, — сказал он наконец. — Здесь что, тоже поломка?