В свою очередь, австро-венгерская кавалерия подразделялась:

имперская армия — 42 полка 6-эскадронного состава: 15 драгунских, 16 гусарских и 11 уланских полков;

австрийский ландвер — 41 эскадрон: 6 уланских полков, 1 дивизион (3 эскадрона) конных Тирольских стрелков, 1 дивизион (2 эскадрона) конных Далматинских стрелков;

венгерский ландвер — 60 эскадронов: 10 гонведных гусарских полков.

Всего — 353 эскадрона.

Германская кавалерия: 110 полков 5-эскадронного состава. В военное время пятые эскадроны остаются для формирования резервных и запасных частей для своего полка:

10 кирасирских полков (только прусские);

4 тяжелых конных (саксонские и баварские);

28 драгунских (кроме Саксонии и Баварии);

21 гусарский (Пруссия, Саксония, Брауншвейг);

26 уланских (кроме мелких государств);

13 конно-егерских (только прусские);

8 легкоконных (только баварские)[37].

В отличие от союзников и противников русская кавалерийская дивизия имела негибкую организацию. Так, русская кавдивизия — две бригады двухполкового состава по шесть эскадронов в каждом; французская и германская кавдивизия — три бригады двухполкового состава по четыре эскадрона. То есть силы равны — по двадцать четыре эскадрона, но германская и французская кавалерийские дивизии более гибки и удобоуправляемы как войсковые организмы. Практика войны подтвердила, что войсковая единица должна состоять из трех элементов — два эшелона и резерв. В ходе военных действий на трехполковой состав перешла пехота, а затем стала переходить и конница, хотя в русской армии консерватизм оказался слишком велик, и даже «реформа Гурко» зимы 1917 года все еще предполагала образование четырехполковых пехотных дивизий.

Русская кавалерия представляла собой огромную силу, ведь в военное время русские выставляли в поле почти столько же кавалерии, сколько все прочие великие державы Европы (не считая Великобритании), вместе взятые. Так, Россия — до 1500 эскадронов и сотен, Франция — 587, Германия — 528, Австро-Венгрия — 395, Италия — 177. К октябрю 1917 года русская конница насчитывала 100 регулярных и 161 казачий полк, сведенные в 52 дивизии, в том числе 25 казачьих, и 3 отдельные бригады. Сколь велики эти цифры? Можно сравнить опыт двух мировых войн. Перед Великой Отечественной войной в насыщенной танковыми частями РККА все еще насчитывалось тринадцать кавалерийских дивизий (в том числе — горно-кавалерийские дивизии). Но в эти кавдивизии входили танковые, артиллерийские полки, ряд пехотных подразделений. К концу 1941 года в связи с большими потерями в технике в Действующей армии уже состояло восемьдесят четыре легкие кавалерийские дивизии по три тысячи сабель. К концу 1943 года и до конца войны в РККА состояло двадцать шесть кавалерийских дивизий, в состав которых входили три конных, танковый и артиллерийский полки. Дивизии объединялись в восемь кавалерийских корпусов. Наиболее эффективное использование конницы — совместно с механизированными и танковыми корпусами в составе временных оперативных объединений — конно-механизированных групп. «Но в целом опыт войны подтвердил потерю кавалерией значения как рода войск и бесперспективность ее дальнейшего существования»[38].

Слабым местом русских общевойсковых соединений являлось отсутствие сильной войсковой конницы, которая должна была прежде всего нести функции разведки. Перед войной предполагалось увеличить каждую кавалерийскую дивизию на два полка (5-й и 6-й), которые должны были с открытием военных действий образовывать войсковую конницу. То есть, с одной стороны, эти полки сразу же подразумевались как не действующие в составе дивизии, но, с другой стороны, корпуса и пехотные дивизии получали регулярную конницу для разведки, а не второочередные казачьи части. Но провести данную реформу, относившуюся к известной «Большой программе», которая должна была быть выполнена к 1917 году, не успели. В итоге войсковая конница армейских корпусов составляла один казачий полк и одну казачью сотню из казаков 2-й и 3-й очереди.

Правда, в первых операциях августа 1914 года корпуса не имели такого количества казачьих подразделений.

В свою очередь, в Германии каждая пехотная дивизия имела по одному кавалерийскому полку (4 эскадрона) войсковой кавалерии. В Австро-Венгрии — по 3 эскадрона. Во Франции — каждый армейский корпус имел по восемь эскадронов плюс один резервный эскадрон на пехотную дивизию. При этом если русская войсковая конница составлялась отнюдь не из лучших людей (казаки старших возрастов), то в Германии, напротив, пехотные дивизии и корпуса получали лучших кавалеристов. Немцы справедливо рассуждали, что лучше обеспечить общевойсковое соединение надлежащей разведкой, нежели дать победу своей кавалерии над русской кавалерией. Тем более немцы и не собирались вести противоборство с русскими в конных боях: кавалерия немцев, как правило, уклонялась от предлагаемого конного боя, предпочитая действовать в пеших порядках против русской кавалерии. Германская конница уходила за фронт своей пехоты и использовалась исключительно против флангов неприятеля в общевойсковом бою. То есть действовала именно так, как того требовало современное дальнобойное оружие, вынудившее кавалерию в львиной доле случаев отказываться от конной атаки — «шока» — на неприятельскую пехоту. Помимо того, германская и французская кавалерии действовали при постоянной пехотной поддержке, причем пехота перебрасывалась на автомобилях[39].

Перед Первой мировой войной в русской армии состояло пятьдесят семь полков регулярной кавалерии, из которых двадцать два были драгунскими, семнадцать — уланскими и восемнадцать — гусарскими. Регулярная конница сводилась в шестнадцать кавалерийских дивизий и три отдельные бригады. Пятнадцать дивизий имели по одному уланскому, драгунскому, гусарскому (с соответствующими номерами) и казачьему полку. Еще три драгунских полка составляли Кавказскую кавалерийскую дивизию. Еще шесть полков входили в состав отдельных кавалерийских бригад. Исключение составляли гвардейцы: 1-я гвардейская кавалерийская дивизия имела четыре регулярных полка по четыре эскадрона каждый, а 2-я гвардейская кавалерийская дивизия — четыре регулярных полка по шесть эскадронов. 41 казачий полк, 3 конно-инородческих полка, 5 Заамурских пограничных полков. Всего к началу войны — 117 полков, 24 дивизии и 8 бригад, отдельные полки. Общее число шашек — около 140 000 человек. За годы войны это число возросло почти вдвое, причем в львиной доле за счет казаков.

Каждый конный полк состоял из шести эскадронов (сотен); эскадрон по штату насчитывал пять офицеров, двенадцать унтер-офицеров, три трубача и сто двадцать восемь рядовых нижних чинов. Согласно штатам при каждой дивизии состояла конно-саперная команда, которая должна была иметь восемь мотоциклов и один легковой автомобиль. На практике этого усиления как средства разведки не было. В свою очередь, немцы усиливали свои конные соединения велосипедистами-пехотинцами. Это позволяло немцам при столкновении с русской конницей (а германцы принимали бой с русскими только в пешем строю) иметь огневое превосходство. Другое дело, что слабость дорожной инфраструктуры Восточного фронта не позволяла использовать велосипедистов (самокатчиков) по полной программе: «Как часть, усиливающая могущество огня конницы, самокатчики были желательными в ней и не раз оказывали существенную помощь последней… Но самокатчики — «рабы дорог», так же, как и автомобили, а потому в мировую войну на русском фронте отставали от конницы, оказываясь обыкновенной пехотой, загруженной к тому же самокатами»[40].

Усиление конницы пехотными соединениями в центральных державах предусматривалось еще до войны. Так, во время больших императорских маневров 1910 года в Австро-Венгрии каждая кавалерийская дивизия получила по самокатной роте. Уже в начале войны неприятельская конница усиливалась пехотой. В ходе боев под Варшавой и Ивангородом (сентябрь 1914 года) австро-германская кавалерия (8-я немецкая и 1-я австрийская кавалерийские дивизии) имела по стрелковому батальону на дивизию, который являлся «опорой для маневрирования». Действия при поддержке пехоты позволяли противнику сберегать силы кавалерии. В кампании 1915 года борьба в спешенных строях совместно с пехотой, которая придавалась кавалерийским дивизиям и бригадам, для австро-германской стороны стала правилом. Как пишет В. Микулин, летом 1915 года, «действуя по-пехотному, ввиду слагавшейся обстановки, германские кавалерийские дивизии показали здесь свою высокую приспособляемость к последней и достаточную техническую подготовку при ведении не только оборонительных, но и наступательных боев в пешем строю, сохранив при этом — что особенно важно — порыв к действиям на коне. Этот период операций интересен вообще в том отношении, что свидетельствует о необходимости для конницы уметь отлично действовать в пешем строю, независимо от ближайших перспектив ее работы, хотя бы последние и намечались в форме маневренной войны на малокультурном театре; эти предпосылки были здесь налицо, и тем не менее пришлось отсиживаться под конец в окопах и брать в штыки деревни»[41].