Командарм-11 ген. В.В. Сахаров не нашел ничего лучшего, как придать свою единственную кавалерийскую дивизию 17-му армейскому корпусу ген. П.П. Яковлева. Тем самым штаб армии фактически снял с себя ответственность за действия конницы в развитии прорыва. Разумеется, что комкор-17, всецело озабоченный подготовкой собственной атаки, не думал о том, как использовать конницу, считая, что сначала еще надо прорвать неприятельский фронт. В итоге Заамурская конная дивизия ген. Г.П. Розалион-Сошальского была отведена назад, так как ее командир посчитал, что пехота не сумела пробить достаточную брешь в обороне противника. Комкор-17 согласился с генералом Сошальским. Поэтому, когда 25 мая сопротивление неприятеля под Сопановом было сломлено и враг стал отступать к Бродам, конница 11-й армии оказалась в тылу и не смогла принять участие в развернувшемся сражении.

Лишь в 7-й армии ген. Д.Г. Щербачева 2-й кавалерийский корпус, которым командовал брат императора великий князь Михаил Александрович, был введен в бой сравнительно вовремя. То есть — уже в ходе общего прорыва. Однако здесь получилась, что называется, «обратная картина»: русская 9-я кавалерийская дивизия ген. князя К.С. Бегильдеева оказалась брошенной вперед еще до того момента, как оборона противника была окончательно прорвана. То есть вместо ввода конницы в «чистый» прорыв кавалерийские полки атаковали сильно укрепленную австрийскую позицию у Порхова. Здесь оборонялась 2-я австрийская кавалерийская дивизия, сражавшаяся в пешем строю, ибо австро-венгерское командование уже к лету 1916 года спешило свою кавалерию (напомним, что и против 4-го кавалерийского корпуса ген. Я.Ф. Гилленшмидта оборонялись спешенные венгерские кавалеристы). Австрийцы были изрублена, взяты важные высоты 371 и 402, но потери были существенно выше ожидаемого. Характерно, что в этом бою дивизией командовал не князь К. С. Бегильдеев, а генерал Мошнин. А.А. Керсновский считает, что эта атака имела большое значение. Современный исследователь Ю.Ю. Ненахов также полагает, что «этот бой стал едва ли не единственным фактом грамотного применения русской кавалерии в мировую войну»[326].

С нашей точки зрения, данная оценка боя у Порхова является несколько преувеличенной. Участник этого сражения сообщает, что 9-я кавалерийская дивизия атаковала одновременно двадцатью двумя эскадронами и сотнями (то есть в резерве оставались лишь два эскадрона). При преследовании опрокинутого противника было изрублено немалое число врага и взяты орудия и пленные. Трофеями русских кавалеристов стали две гаубицы, пять зарядных ящиков, один пулемет, 2591 солдат и 37 офицеров. Собственные потери составили двадцать три офицера и пятьсот семь нижних чинов. В приказе по дивизии сообщалось: «27 мая дивизия в полном своем составе в семь с половиной часов вечера по моему приказанию пошла в атаку на стойкую пехоту противника, залегшую в окопах восточнее деревни Порхово. Полки дивизии и дивизионы конной артиллерии лихо вырвались вперед и понесли смерть и поражение противнику, засевшему в окопах, и вынудили его очистить позицию, что дало возможность нашей пехоте занять ее. Тысячи убитых и раненых лежали на поле сражения… лишь темнота ночи остановила дальнейшее преследование…»[327].

Однако австрийцы сумели отойти за реку Стрыпа и, пользуясь недостатком сил у генерала Щербачева (с началом наступления войска 7-й армии имели примерное равенство с противостоящей ей Южной армией неприятеля, при почти двухкратном превосходстве врага в мощи артиллерийского огня), сдержали порыв русских. Возвращаясь же непосредственно к сражению у Порхова, нельзя не отметить, что потери русских тоже были большими. В итоге развить тактический успех пехоты кавалерия 7-й армии так и не смогла. Ведь коннице пришлось атаковать укрепления врага, то есть не развивать успех вглубь после образования коридора прорыва, а всего лишь дополнить победу пехоты. Проще говоря, 2-й кавалерийский корпус лишь усугубил тактическое поражение австрийцев в сражении за оборонительные полосы, но в результате этого оказался совершенно выключенным для производства задачи по развитию тактической победы в оперативный прорыв. Вдобавок атака была проведена в вечернее время. Так что сражение русской конницы у Порхова действительно стало единственным выдающимся моментом русских кавалеристов в первом периоде Брусиловского прорыва, но давать ему такую оценку, что дается Ю.Ю. Ненаховым, на наш взгляд, было бы преувеличением.

Еще факт: судя по всему, вторая дивизия 2-го кавалерийского корпуса — Сводная кавалерийская дивизия — в прорыв не пошла. Во-первых, об этом не говорят исследователи, отмечая лишь блестящие действия 9-й кавалерийской дивизии. Во-вторых, далеко впоследствии один из офицеров вспоминал, что в Георгиевскую Думу, членом которой он состоял, поступило представление от начальника одной из кавалерийских дивизий (офицер не называет, ссылаясь на давность лет) на два с лишним десятка офицерских крестов Св. Георгия. Далее этот офицер сообщает, что подразделения данной дивизии вовсе не участвовали в развитии прорыва, ограничившись лишь конвоированием пленных в тыл. А потому Георгиевская Дума единогласно отклонила сразу все представление: «Всем было совершенно ясно, что эта дивизия ничего «геройского» не совершила, но хотела только воспользоваться блестящим успехом нашей пехоты, чтобы «примазаться» и урвать и себе кое-что (всего лишь около двадцати крестов!)». Не называя номера этой дивизии, автор заметки говорит лишь, что данная кавалерийская дивизия должна была атаковать вслед за прорывом неприятельской обороны Карским пехотным полком на реке Стрыпа. В мае 1916 года на местности успешного прорыва 7-й армии действовал 188-й пехотный Карский полк 47-й пехотной дивизии (ген. В. В. Болотов) 16-го армейского корпуса (ген. С.С. Савич) 7-й армии ген. Д.Г. Щербачева. Именно этот успех развивала 9-я кавалерийская дивизия князя Бегильдеева. Так как 9-я кавалерийская дивизия в развитии прорыва, безусловно, участвовала, то очевидно, что речь идет именно о второй дивизии корпуса — Сводной кавалерийской дивизии князя Н.П. Вадбольского. Более того, цитируемый выше офицер далее указывает, что через несколько месяцев в Георгиевскую Думу уже другого корпуса пришло это же самое представление, и махинация не удалась лишь потому, что этот офицер (в конце статьи, кстати, указаны только инициалы Г.Р.) уже знал об этом деле. О вероятном подлоге было немедленно сообщено всей Думе, но князь Вадбольский фактически имел все шансы на успех награждений, и ему не повезло только потому, что один и тот же офицер случайно оказался в составе обеих Георгиевских Дум. Разумеется, представление было отклонено и на этот раз, но уже с окончательным решением. Все дело в том, что начальник дивизии не сообщил, что представление уже однажды отвергалось, хотя был обязан сделать это. Так что автор статьи пишет о данной дивизии: «Ей все же повезло в том, что Дума не возбудила вопрос о производстве расследования и о привлечении начальника дивизии к ответственности за попытку скрыть от Думы полученный ранее отказ»[328].

От себя заметим лишь, что части Сводной кавалерийской дивизии впоследствии доблестно дрались, и речь здесь может идти лишь о нечистоплотности начальника дивизии — по нашему предположению, именно Сводной кавалерийской дивизии.

В 9-й армии, казалось, взяли пример с 8-й армии. Поразительно, что столь удивительным образом совпали планы командования обеих армий, имевших главные задачи в наступлении Юго-Западного фронта. Так, 3-й кавалерийский корпус ген. графа ФА. Келлера обеспечивал наступление 9-й армии с левого фланга, будучи отправлен в окопы напротив Черновиц, располагавшихся на противоположной стороне реки Прут. Такое использование конницы в качестве прикрытия вообще не лезет ни в какие ворота, ибо граф Келлер не получил никакого приказа на удар. Конечно, 9-я армия не имела резервов, но, наверное, проще было бы совсем бросить эти окопы, чем забивать их конниками: все равно австрийцы не имели возможности для контрнаступления через линию реки Прут.