Однако этого не произошло. И проведение маневров в довоенный период отчетливо выявляет тенденцию, о которой мы говорили, — лучшая в Европе подготовка войск на низшем уровне (солдатский и обер-офицерский уровень) и худшая — на уровне высшем (со штаб-офицерского уровня). Это относится, конечно, к общевойсковым маневрам, где каждый род войск действовал как бы сам по себе, без осознанного понимания того простого факта, что в бою все рода войск будут драться бок и бок и, следовательно, они должны уметь сражаться таким образом. Но условия маневров готовились так, что победившей стороной считался не тот общевойсковой командир, кто сумел организовать победу, а тот, кто в максимальной степени использовал сильные стороны каждого рода войск по отдельности. Участник войны, гвардеец, вспоминал: «…дело с тактической подготовкой нашей кавалерии вообще обстояло несколько хуже, нежели в пехоте, ибо с конницей у нас весьма часто занимались меньше, чем следовало бы […] невольно досадуешь на то, сколько времени и труда тратили мы на освоение техники встречных лобовых конных атак, производимых всегда в сомкнутом развернутом строю, когда с пиками наперевес вихрем налетали друг на друга целые кавалерийские бригады и даже дивизии, сшибаясь друг с другом врукопашную. Разомкнутым строем атаковывали лишь пехоту. Такие картинные бои конницы были уместны, быть может, столетие назад, но при современной технике и вооружении вряд ли можно было ожидать практического применения подобной тактики в условиях настоящей большой войны. А между тем ни одно наше учение на военном поле, ни одни маневры никогда не обходились без подобных атак, коими традиционно завершались всякие маневры, будь то бригадные, дивизионные или даже корпусные»[23].

Таким образом, если пехота училась, в первую голову, вести огневой бой с пехотой противника, а артиллерия — контрбатарейной борьбе, то конница готовилась прежде всего к конному бою с кавалерией противника. Приведем громадную цитату из В. Рогвольда, который в своих работах, посвященных его личному опыту войны, усиленно исследовал именно этот вопрос — предвоенную подготовку русской кавалерии. В отношении обучения конных частей В. Рогвольд пишет: «Здесь прежде всего готовились к поединку с неприятельской кавалерией, который представлялся, как столкновение конных масс исключительно в конном строю. Все было направлено к тому, чтобы иметь на своей стороне всевозможные выгоды в таком столкновении, которое большей частью представляли себе как встречный бой». Выгоды:

быстрота развертывания походных колонн;

искусство выстраивания в оптимальный боевой порядок полков, бригад и дивизий;

умение менять направление и фронт в боевом порядке;

темпы и четкость спешивания войск и их посадки на коней;

соблюдение строгого порядка в частях;

соблюдение молчания вплоть до столкновения.

«В отношении движения и маневрирования больших масс конницы дошли до виртуозности: было обычным явлением, что кавалерийская дивизия двигалась и перестраивалась на полевом галопе по знаку шашкой своего начальника… В итоге русская кавалерия представляла страшное оружие на случай конных столкновений, но при условии действовать в сомкнутых порядках, в зрительной связи между частями. Как только зрительная связь нарушалась, отдельные начальники, не приученные действовать самостоятельно и согласованно для достижения указанной общей цели, терялись, не проявляли должной инициативы или задавались своими целями, ждали приказаний, бездействовали или старались восстановить зрительную связь в зависимости от характера данного лица. Обучение не приучало к поддержанию связи между частями, не давало необходимых навыков и привычек ни старшим начальникам, ни подчиненным; это было очень просто при зрительной связи и нормальных боевых порядках и совершенно не удавалось, как только боевой порядок расчленялся на самостоятельные группы, действующие на больших расстояниях друг от друга»[24].

Как видим, именно одиночная подготовка всадника и коня перед войной стояла на большой высоте. Предвоенные маневры заключались в конном столкновении на заранее избранной ровной местности. В итоге по условиям игры побеждал тот, кто успевал раньше развернуться. Подвижные же сборы, проводимые в приграничных округах, были редки и непродолжительны. Но и здесь военачальники не умели организовать взаимодействие конницы с пехотой и артиллерией, причем потому именно, что это было бы минусом для инспекторов, которых зачастую возглавлял великий князь Николай Николаевич.

Что значит «настоящий кавалерист» по восприятию идиом начала двадцатого века? Это тот боец, который превосходно использует особенности своего оружия. Именно так и воспитывались русские кавалеристы. То обстоятельство, что данный подход берет свое начало в первой половине Средневековья, когда один конный рыцарь вполне мог разогнать целую толпу пехотинцев, не учитывался. Не в последнюю очередь благодаря тому, что, как уже говорилось, конница считалась самым аристократичным родом войск. И это несмотря на то, что наиболее великий полководец Европы, с которого брали пример и который на протяжении десятилетий успешно противостоял всем европейским монархиям, вместе взятым, все же являлся артиллеристом.

Критиковать предвоенную подготовку стали уже по окончании войны, когда стало ясно, что велась она не так, как того требует современная война. Соответственно, те теоретические установки, что проповедовались высшими начальниками (личный опыт русско-турецкой войны 1877 — 1878 гг.!), неизбежно накладывались и на молодых офицеров: «Перед Первой мировой войной мы все еще испытывали романтическое отношение к ярким сражениям прошлого. Хотя огромное количество времени было отведено изучению пеших боев, упор делался на сражениях в седле. Вот почему мы так легкомысленно относились к занятиям по тактике и всему тому, что имело отношение к современной войне. В конечном счете нас постигло жестокое разочарование, но зимой 1913/14 года считали, что основным оружием кавалериста является лошадь»[25].

А что значит лошадь как основное оружие кавалериста? Это понималось примерно так же, как перед Второй мировой войной существовало увлечение танками «поддержки пехоты». То есть не танковые силы сами по себе, как могучая сила современной операции, а огневая поддержка пехоты (немцы решили эту проблему созданием такого рода подвижной артиллерии, как штурмовые орудия). То есть лошадь являлась тем фактором, что позволял кавалеристу добиться победы. Это и понятно: ведь каждому коннику было ясно, что в бою сабля против винтовки пехотинца все-таки уступает. Поэтому считалось, что конница, если ей придется действовать против пехоты, должна как можно быстрее домчаться до последней и принудить к бою холодным оружием. Странно только, что данная точка зрения могла господствовать в то время, когда все европейские армии активно насыщались таким страшным оборонительно-наступательным оружием, как пулемет. Тем не менее изжить консерватизм не удалось. Участник войны вспоминает: «Конница перед мировой войной упорствовала в своем излюбленном способе конной атакой искать решающего успеха даже над нерасстроенной пехотой, почему практическое обучение конницы далеко отставало от совершенно правильных выводов военно-научной теории. Стремление уменьшить время губительного действия огня, пока шашки переносятся к противнику, быстрота движения — вот тот прием, который был избран конницей для состязания с пехотой наших дней»[26].

Уже после войны ее участники и исследователи в отношении подготовки и действий кавалерии столкнулись в спорах о вопросе использования опыта Гражданской войны в США в 1861 — 1865 гг. В этой войне активно использовались большие конные массы, которые благодаря географии сыграли большую роль в ведении военных действий. Опыт этой войны был взят европейскими странами на вооружение, в том числе и в России. Другое дело — каким именно образом он был взят. Так, А.А. Керсновский справедливо пишет: «Увлечение ковбоями американской междоусобицы — Шерманом и Шериданом — повлекло за собой то, что мы по опрометчивости сделали второй шаг, не сделав первого, — стали заводить стратегическую конницу, упустив создать войсковую». Но дело даже не в этом. Дело в том, что под влиянием Гражданской войны в США русские кавалерийские руководители взяли лишь то, что для Европы являлось совершенно неверным — использование конницы как ездящей пехоты (не надо забывать, что сами американцы считали важнейшим оружием конного боя не саблю, а револьвер). То есть опыт Гражданской войны в США, по правильному замечанию старого конника М. Баторского, учил «двум весьма существенным вещам: первое — массирование конницы и второе — действиям на тыл противника как самостоятельным актам»[27].