После благословения сажают молодых на первое место за стол, на коем давно лежат приготовленные пироги, калачи, сайки, ватрушки и пряные коврижки; вино, мед и пиво стоят в больших склянках. Молодых потчуют прежде, а там гостей, в числе коих бывает священник со своим причетом. Дружка и сваха заботятся об угощении. Спустя несколько времени открывают обед, который бывает довольно сытный и разнообразный: в числе их холодные, приправленные кореньями, щи и жаркое. Едят деревянными ложками из муравленых чаш. Оловянные ложки встречаются у одних зажиточных. Жаркое, изрезанное в куски на деревянной тарелке, берут пальцами. При крестьянских столах поныне не употребляют тарелок и вилок, как бы не находя в них надобности. Недавно начали подавать полотенца для утирания рук, а прежде обтирали их об полу и сапоги. Сидят на лавках вокруг стола. Едят и пьют досыта, и та свадьба славная, где всего было вдоволь. В конце стола дружка разрезает каравай и первый кусок подносит молодым, а другую часть несет в холодную спальню молодых и кладет под подушки. Другие оставляют в кадке с зерновым хлебом. Этот каравай едят молодые поутру. Та свадьба считается счастливою, на коей бьют посуду. Иные нарочно бьют тарелки, рюмки, чашки и стаканы[59]. После обеда угощают орехами, пряниками, коврижками, медовыми маковиками, яблоками, изюмом и сахаристыми закусками.

Когда гости поразгуляются, тогда появляются лицедеи и музыканты: первые в шутовских одеждах открывают пляску; вторые — музыку. Волынка и бубны раздаются неумолчно; гудок и флейта разносят свой звук по всей окрестности: свистят и пищат невыразимо отчаянно; но громогласное одобрение гуляющих ободряет продолжать свист и писк. Скрипач, который ни от кого не слышит себе похвал, бьет по струнам во все стороны: и пальцами, и руками, и режет смычком напропалую. Все устают от плясок, но музыканты дерут! Вообще веселое расположение возбуждает во всех охоту к новым пляскам. Молодые и не робкие парни выходят из-за толпы; гости расступаются и дают им простор. Молодец, надев шапку набекрень, выходит на середину, расхаживает спесиво и посматривает на красных девиц. Одна, которая ему давно нравится, составляет предмет его поисков — он ищет ее, он нашел ее здесь, подходит к ней и, сняв шапку правой рукою, с важностью просит наклонением головы начать с ним русскую. Выходит де вица-душа — молодец первый начинает плясать. Подбоченясь одной рукою, он пламенными телодвижениями выражает любовь свою: то манит к себе, то прижимает свою руку к груди, мысленно обнимает и расстается печально. Но вдруг он изменяется весь: веселится, скачет и забывает ее — он манит другую красавицу, другую уже полюбил! Его девица-душа выходит вперед медленными шагами и с грустной душою: на ее лице тоска и горе, в движениях безнадежность. Она упрекает его в непостоянстве и, ука зывая на свое сердце, которое так долго любило неверного, уверяет его, что он и теперь ей дорог — но он безмолвен! Она рисуется пред ним задумчивой картиною: то поднимает руки вверх, то опускает их со вздохом и, остановясь, подумав немного, складывает руки на грудь и плывет с поникшей головою, словно горемычная лебедка, с тяжелой кручинушкой: посматривает со вздохами и опускает голову. Однажды сердце любит, и она решается это высказать ему: прикладывает еще раз руку к сердцу, показывает, как оно бьется и забилось только для него; напоминает ему, что он может полюбить другую, но не любит и той изменит. Кто раз изменил, тот изменяет всегда! Она закрывает лицо руками, плачет по своей любви и как одинокая голубка воркует с одним горем: для нее уже нет милого на свете. Опустив обе руки вдоль сарафана и склонив горемычную головку, она трепещет и доплывает с очаровательной задумчивостью до того места, где стоит ее молодец. Парень потряхивает черные свои кудри, выставляет ногу вперед и потом выходит ей навстречу: он прижимает ее с приветствием любовным, она — в неописуемой радости! Она отвечает ему любовью, и оба, взявшись за руки, делают круг посредине и раскланиваются друг другу. Общее одобрение раздается повсюду. Вызывают других охотников еще пройти русскую. Невозможно описать этого народного танца: он постоянно изменяется самими пляшущими, которые разнообразят ее до бесконечности, потому что всякий выражает то, что у него на душе. После русской начинается разнородное веселие: скачут и поют, а музыканты играют безумолчно. Веселие продолжается до полуночи.

Еще во время веселия уводят молодых в холодную комнату, а гости остаются пировать, нередко до рассвета. Новобрачных провожают сваха и сват; их кладут на ржаных снопах; в углах постели ставят, однако не повсюду, свечи, которые были на венчании: их ставят в кадки, наполненные пшеницею и рожью. Молодую раздевает сваха и одна из молодых женщин. Всю ночь ездит дружка верхом на лошади вокруг сенника с обнаженной саблею. Наутро приходят к молодым с поздравлениями сваха, сват и дружка. Сваха, осмотрев белье невесты, объявляет о ее непорочности. После молодые отправляются в баню; потом кормят их кашею и жарким с караваем. В тот же день молодые ходят на поклоны к своим родителям, которые угощают их по-домашнему. Сюда уже не приглашают посторонних: все свои родные и родственники.

Верховая езда дружки, хождение в баню и кормление не везде теперь в обыкновении; однако некоторые доныне считают необходимым выполнение старинных обрядов.

Совершение свадьбы не только в больших городах, но и в деревнях обходится дорого. Угощение и приготовление веселия обходится не менее 50 руб. серебр., не считая подарков от невесты и жениха новым своим родственникам, дружкам, свахам, боярам и поезжаным, что обходится до 30 руб. сер. Обыкновенные свадебные расходы не простираются менее 30 руб. серебр., а поселянину это чрезвычайно дорого, и все бы не казалось дорогим, если бы не были чрезмерные поборы священников за венчание.

В Псковской губернии, особенно в Торопце, заступают места сватов между зажиточными людьми нередко сами священники. Если жениху понравится девушка, то он объявляет об этом своему отцу, прося женить его. Отец просит священника своего прихода высватать понравив шуюся ему девушку. Священник отправляется в дом невесты и заводит разговор: сначала о посторонних предметах, потом намекает отцу невесты, что он приехал посмотреть товар или что у него есть купец на их товар. Родители, понимая его речь, отвечают ему: «Мы, батюшка, теперь непоисправились» или «Мы, батюшка, теперь неисправны, нам надобно подумать; это дело вечное, а не часовое. Мы поговорим и посоветуемся с нашими родными, и спросим согласия нашей дочери». Невеста, как бы ни любила жениха, и самые ее родители сколько бы ни желали объявить свое согласие с первого раза, но по заведенному исстари обыкновению откладывают дело на несколько дней, чтобы лучше обдумать и не обидеть своих родственников, не спросясь у них, хоть из приличия, их совета. Священника потчуют вином или угощают чашкою кофе и чаю и просят его приехать за ответом в назначенный ими день. Обо всем этом он дает знать родителям жениха. В определенный день приезжает священник в дом невесты и после обыкновенных приветствий он говорит, что теперь уже ожидает, чтобы они порешили его. Если родители и родственники не согласны, то обыкновенно отвечают: «Нет, батюшка, мы не намерены выдать свою дочь; наша невеста еще молода, мы еще неисправны и не богаты, и нашей невесты годы не уйдут — найдутся женихи». Если родители согласны, то говорят: «Что же, батюшка, мы согласны выдать свою дочь; она не выходит из нашего повиновения, покорна нашей воле». Тогда священник просит, чтобы ему показали товар, его нареченную прихожанку. Родители зовут свою дочь, сидящую с девицами в особой комнате. Она выходит, священник благословляет и спрашивает: «Елизавета Петровна! Вы согласны выйти замуж за Андрея Григорьевича?» — «Да, батюшка». — «Вы его знаете?» — «Да, батюшка, — он кажется неглупый человек и хороший».