…— Фельдфебель Бородин, почему до сих пор не встал?! Пятьдесят секунд на одевание! Сорок девять! Сорок восемь!
Полковник, стоя в дверях Сифовой комнаты, прекратил отсчёт на сорока шести и принялся с удовольствием наблюдать, как толком даже не проснувшийся подросток вскочил и начал торопливо одеваться. Проснулся он уже в процессе, похлопал глазами и выдавил сиплым со сна голосом:
— Доброе утро, ваше-скородие.
— Доброе, Сиф, доброе, — кивнул старший офицер. — Оказывается, проще тебя сначала поднять, а затем уже разбудить. Запомню… Как спалось?
Воюя с пуговицами на рубашке, Сиф пробормотал в ответ что-то про глючные мухоморные мультики.
— Я уже сажусь завтракать, — уведомил Заболотин. — Присоединяйся, — и, устало потерев виски, вышел из комнаты. Ночь прошла скверно. После появления Кота сны стали спокойнее, но тема всё та же: засады, столкновения, марши. Рота. Грязь, гарь и кровь. Как будто всё это было ещё вчера. Бывают же такие дрянные ночи! К навкиной их… бабушке…
Голова свинцовая — словно не спал вовсе. Оттого кажется, что утро идёт с переменной скоростью: бесконечно долгий завтрак, бесконечно долгий шум воды в ванной комнате — это умывается Сиф, и моментальный рывок — Заболотин уже в коридоре, размышляет, хочет ли он отправиться пешком или взять у Сифа ключи от машины. Нет, какая машина, путь уж лучше своими ногами полчаса, пока свежий весенний ветер разом не выметет все эти воспоминания из головы. Апрель выдался таким же ветреным, каким март был холодным.
«Чем ближе май, тем чаще кошмары. Я волнуюсь?» — подумал Заболотин, запахиваясь в шинель. До мая ещё две недели. Интересно, так же ли переживает Сиф?
Ветер налетел у подъезда, подтолкнул вперёд и помчался дальше, торопясь всюду заявить о себе. Неуверенно пытающиеся зазеленеть деревья закачали ветвями с маленькими упругими почками, в которых дремала жизнь. Буйная, весенняя… спящая пока.
— Здравия желаю, ваше высокородие! — нагнал полковника на подходе к Управлению Котомин, ныне поручик, а шесть лет назад — прапорщик из его роты.
— Доброе утро, — кивнул на приветствие Заболотин, невольно подлаживаясь под широкий шаг Алексашки.
— Что же вы не сказали, что в командировку уезжаете, ваше высокородие? — укоризненно спросил Котомин. — Этак мы вас проводить не успели бы!
Они шли вдоль проспекта, и мальчишки, идущие мимо них в школу, нет-нет, да оборачивались, провожая завистливым взглядом двух офицеров. Чем младше мальчик, чем дольше до грозных слов «воинская обязанность», тем больше восторгов вызывают военные. Тем сильнее хочется стать такими же, как шагающие мимо два офицера с нашивками Лейб-гвардии.
— До моего отъезда ещё целых две недели. Успеете, — успокоил Заболотин, поглядывая на детей. — А что, приказ опубликовали только сейчас?
— Вчера вечером. А Сиф, вечный фельдфебель, с вами? — Котомин ловко поднырнул под шлагбаум, а Заболотин-Забольский предпочёл обойти по тротуару, как положено серьёзному офицеру средних лет.
— Со мной, со мной. Куда я без ординарца, — продолжил он разговор уже у дверей в Управление.
— Ну, возвращайтесь скорее, — вздохнул поручик, оставляя запись в журнале дежурного. — Всё-таки, как на курорте там себя не почувствовать… Особенно всем нам.
Да уж, командировка не в курортные страны…
— Ничего, переживём. Чай, не барышни, — Заболотин улыбнулся вслед Александру, который уже нацелился на следующего собеседника, и по лестнице поднялся к себе.
— Да уж, постараюсь вернуться побыстрее, — пробормотал полковник, входя в кабинет и снимая на ходу шинель. Остановившись у стола, он припомнил строчку из полузнакомой военной песни:
— На губах та же пыль, то же солнце в глаза,
Солнце слепит, оно здесь злое.
Я когда уходил — я решил: «Не вернусь!
А вернусь — так земля ведь взвоет»,
А вернулся — и к земле покатилась слеза…
И земля — не взвыла.
И озёра застыли слезою…
… На столе ждало письмо от генерала Итатина. На компьютере, в электронной почте, ждало письмо от непосредственного начальника, генерал-майора графа Савлова. Заболотин посидел неподвижно некоторое время, взвешивая все «за» и «против», прислушиваясь к своим желаниям и решая, какое письмо прочитать первым, затем потянулся за бумажным. Генерал-майор совсем недавно перешёл в этот отдел Управления и пока что никак себя не зарекомендовал, разве что как человек, который по возможности не вмешивается в дела подчинённых. Его письмо может подождать, пока Заболотин прочтёт послание от Итатина.
Из конверта выпало сложенное открыткой приглашение на завтрашний вечер в доме Итатиных «среди узкого круга знакомых». Узкого. Это на принятом в высшем свете языке вот таких вот приглашений значило, что, помимо обычной светской беседы, обещает пойти разговор на более важную тему. Возможно — насчёт Забола. Ведь кроме поездки в Забол, по сути, ничего Итатина с Заболотиным не связывает.
Полковник с тяжким вздохом убрал приглашение в ящик стола. Вот уж чего ему всегда для счастья не хватало — так это возможности избежать политических дрязг. Увы, Итатин — персона, с которой глупо спорить. Генерал не оценит юмора.
Значит, придётся пойти, несмотря на мрачные мысли о том, что помимо всякой политики сам великосветский вечер — это парадный мундир, вяжущий привкус этикета и полунамёков и прочие, досадные, неприятные Заболотину мелочи. В гостях он появляться не любил до зубовного скрежета — выбирался изредка к старым знакомым семьи, и ему этого на целый год хватало. Да и то, опять же, — только и исключительно по настоянию отца, с которым спорить полковнику хотелось ещё меньше, чем с Итатиным.
А ещё Савлов… Увы, его письмо было гораздо длиннее. Граф, похоже, сидел и по пальцам подсчитывал, сколько вопросов надо задать Заболотину. А когда пальцы кончились — написал. Да на такое по электронке отвечать даже неудобно.
Ага, в конце письма как раз и значится приглашение зайти в свободное время в кабинет Савлова. Вот и отлично. Заболотин уже встал, чтобы пойти к графу, но тут в кабинет, постучав предварительно, вошёл Котомин с ворохом бумаг.
— Вот, ваше высокородие. На подпись, по поводу комиссии по…
— Я один такой продвинутый компьютерный пользователь, умею пересылать всё по электронке и ставлю электронную же подпись? — не дал ему договорить Заболотин, которого совершенно не вдохновляла перспектива всё это читать и подписывать.
— Никак нет, ваше высокородие! Но вот так уж вышло, — Александр виновато пожал плечами. — Мне просто по дороге было, вы не думайте…
— Но вот так уж вышло, что я, по всей видимости, единственный, кто помнит, что с точки зрения закона электронная и ручная подпись равносильны.
Котомин ещё немного помялся на пороге, затем подошёл, сложил бумаги на стол и прищёлкнул каблуками:
— Разрешите идти?
— Иди. И передай, если тебе снова по дороге окажется, что в следующий раз вместо подписи напишу: «А какую подпись вы ставите в электронном журнале у дежурного на первом этаже?»… А можешь не передавать пока. Всё равно я ухожу к Савлову и прочитаю эти бумаги нескоро.
Котомин вышел, следом за ним вышел и Заболотин, не дожидаясь новых визитёров. Документы остались укоризненной кипой лежать на столе, как памятник человеческой нелюбви к всевозможным бумагам.
Перед кабинетом графа сидели несколько офицеров с весьма деловым видом, более присущим чиновникам, чем людям армейским. Полковник, которого это совсем не порадовало, доложил, что пришёл.
— Вы задержались, — недовольно сообщил граф, не вставая из-за стола.
— Простите, ваше сиятельство. Бумаги принесли из комиссии, — доложил Заболотин, мельком думая, что недовольно поджатыми губами граф напоминает капитана Аркилова. А ведь в письме говорилось про свободное время…
— Отчего же ими не занялся ваш ординарец? — поинтересовался Савлов, долгим недовольным взглядом окидывая подчинённого.
