Разумеется, прошлого тысячелетия и, желательно, черно-белый. Ибо сейчас для русландского кино намечено только одно направление, туда, где темно и дурно пахнет.

На огромном вспаханном поле бригада гастарбайтеров из средней Азии устанавливала декорации средневекового замка. За ними хвостом ходила молодая особа, затянутая в латекс, и раздавала указания.

— Не сюда! Вон туда тащите. А это здесь оставьте, идиоты! — девушка взмахнула пачкой бумаги, на которой напечатан сценарий, и заорала во все горло. — Кто-нибудь, приведите сюда переводчика! Эти остолопы ни бельмеса не понимают. Я скоро с ума сойду с ними!

Мимо нее протопала рота солдат, одетых в форму времен Октября. Где-то послышалось лошадиное ржание. Заместитель режиссера по декорациям плюнула под ноги и быстрым шагом поспешила к боссу. Тот с важным видом и в костюме от Юлдашкина сидел на раскладном кресле, на спинке которого английскими буквами написана его фамилия «BONDARGEK», и потягивал свежевыжатый апельсиновый сок.

— Феодор Сергеевич, радость наша, ну когда уже начнем? Замок третий раз ветром сдувает. Уже троих им пришибло насмерть. Мы так массовки не напасемся.

Режиссер потянулся.

— Оленька, кинематограф — искусство тонкое, тут нельзя все с кондачка решать. Закат еще нужного цвета не подоспел, — Он махнул рукой. — Видишь вон ту березу? Ее надо пересадить левее, чтобы луну не загородила.

— А если камеру передвинуть? — поинтересовалась декоратор.

Бондаргек презрительно фыркнул.

— Не понимаешь ничего в кино — не лезь. Отсюда нужный ракурс и освещение, это во-первых, а во-вторых, мне тут не дует и телефон лучше берет, — Он поднялся с кресла, взял со спинки громкоговоритель и крикнул. — Внимание, начинаем съемку через минуту. Всем приготовиться.

Оператор встал за камеру, мастера по свету включили гигантские прожектора. Вперед выбежала худенькая девушка с «хлопушкой» и протороторила.

— «Что получится», сцена первая, дубль первый.

Раздался хлопок, и режиссер снова крикнул в мегафон.

— Экшен! Танки пошли!

Воздух сотрясся от гула дизельных двигателей и грохота бронетехники.

Небо заволокло густым, черным дымом. Все присутствующие на площадке закашлялись. Бондаргек ухмыльнулся и продолжил отдавать команды.

— Хорошо! Теперь дети! Запускаем школьников!

Перед камерой промаршировал небольшой отряд пионеров-карликов с барабанами и горном.

— Камера на девочку! На ту, что упала! Не поднимайте ее, пусть топчут, так больше драматизма! Хорошо! Теперь кошка!

Девушка-декоратор принесла откуда-то вздыбленное животное, которое располосовало ей весь латексный костюм, и бросила его под ноги пионерам.

Рыжая бестия зашипела на камеру и припустила по полю в направлении танков, которые дали залп. Земля содрогнулась.

— Отлично! — радовался режиссер. — Теперь рыцари! Раз есть замок, то и они должны быть! Снега побольше!

Громыхая бутафорскими доспехами протопали представители Тевтонского ордена. Свиньей, как положено, распевая песню про Августина.

Оленька через голову оператора бросала муку, изображая метель.

Над съемочной площадкой появился алеющий закат, а на небо выползла луна, но скрылась за березой. Бондаргек рассвирепел.

— Эй, в танках, жахните по ней, чтоб экспозицию не портила!

Прозвучал залп. Взрывом дерево подняло аж на десять метров, и оно рухнуло прямо у ног оператора, обдав всю съемочную группу волной земли, заляпав 3D камеру.

— Отлично! Пошли уланы! — крикнул деятель киноиндустрии. — Где уланы, мать вашу?!

Никто не ответил. Голоса смолкли, и только рев бронемашин разлетался по округе. Режиссер посмотрел на декоратора, нахмурил одну бровь, поднес громкоговоритель к губам и прорычал.

— Стоп камера! — потом опустил мегафон и спросил. — Я не понял, уланы где?

Девушка испуганно стала озираться по сторонам, ища поддержки у коллег по искусству. Но все отвернулись и потупили взоры, водя носками ботинок по траве. Бондаргек снова поднял громкоговоритель и прокричал декоратору в ухо.

— Где уланы?! Где, мать вашу?!

Бедняжка потрясла пальцем в ухе.

— Это не ко мне, а к ответственному за массовку. Я специалист по неодушевленным предметам, Феодор Сергеевич, а его уже второй день нет. Я одна не справляюсь.

— Хорошо, хрен с ней, с кавалерией, — режиссер устало опустился в кресло.

— Пусть кто-нибудь другой всякое говно про уланов снимает. Лучше моего отца все равно никто не сможет, даже я. Так… А где главный герой? Где Круценко? Где Размаш? Где мой племянник? Где все?! Уже гонорары в Баден-Баден просаживают? А сниматься за них кто будет, я? Мне это нафиг не нужно! Мне Государство на фильм сто миллионов империалов налогоплательщиков выделило. Я одних костюмов пошил хрен знает насколько! Кстати, кто-нибудь знает на сколько? Где смета? Где главный бухгалтер? Черти что! — Он вскочил и принялся нарезать круги вокруг оператора. — Почему снимаем на 3D камеру? Это же безумно дешево! Я не Кэмерон, не Питер Джексон, — и, чуть подумав, добавил. — Я круче! Что, ни у кого мобильного нет? Посмотрите «Ведьму из Блэр»… Вот где креатив!

Откуда, вообще, взялись солдаты? Что они делают в кадре? Дайте мне сценарий!

Все та же девушка в порванном латексном костюме бросилась к шефу с пачкой бумаги.

— Вот, Феодор Сергеевич.

Тот вздохнул и перелистал чистые страницы.

— Стоп! Оленька, я запутался, — Бондаргек резко «остыл» и подобрел. — А мы что, собственно, снимаем? Драму или комедию?

— Я не знаю. Это секрет. Вы же сами сказали, снимаем что получится…

— О как… Ну и ладно, главное, затраты отбить и перед продюсером отчитаться. Несите пленку в монтажную. У меня еще с прошлых съемок и видеоклипов невостребованный материал остался. Сейчас по-быстрому что-нибудь сляпаем, название покрасивее придумаем, «Обитаемый полуостров-3», например, и в прокат запустим. А провалимся, ну и хрен с ним…

Узкие коридоры освещались тусклыми кварцевыми лампами, что очищали воздух от всякой заразы. Напротив входа в отделение, на посту, оглушающее храпела медицинская сестра, прикрыв лицо газетой месячной давности. Бедная женщина работала уже вторую декаду без выходных, чтобы заработать внучке на пластилин и цветные карандаши в школу. Естественно, что и телевизор смотреть времени не хватало, а свежую прессу она не читала принципиально.

Предпочитала узнавать обо всем задним числом. Переживала за больное сердце.

Марья Ивановна надеялась уйти на пенсию через неделю, когда ей стукнет шестьдесят пять. Будь она чуточку любопытней, то знала о новом принятом законе. Собрала бы из больничных шкафов всю имеющуюся наркоту, толкнула бы барыгам за углом и укатила с дочерью и внучкой в Баден-Баден на ПМЖ. Но женщина не поступалась принципами.

Очнулась сестра от еле слышного скрипа входной двери и едва тут же не «сыграла в ящик», схватившись за сердце. Прямо на нее двигалась… сама СМЕРТЬ. Полы ее темно-коричневого плаща мели, и без того выдраенный Марией Ивановной до блеска, пол, а на ее плече, в свете кварцевых ламп, поблескивало лезвие.

— Ох… — схватилась за сердце женщина. — Уже?!

— Успокойтесь, — сказала Смерть. — Я не к вам. Юморист Мавсисян в какой палате лежит?

— Фу…. Прям от сердца отлегло! Дошутился, злыдень. Посмотрим, как теперь он посмеется. В шестой, супостат. Ви Ай Пи, мать его за ногу. Направо тебе, коллега. Постой, у тебя ж вроде коса должна быть, а не эта железяка, — медсестра кивнула на оружие самураев.