— Только что смотрел, нету надписей, — ответил Кремнев. — Да и как ему писать — руки-то все время должны быть на виду.

— А как еще сообщение передать, ногами, что ли? — удивился Кирпичников.

— Точно, ногами! — обрадовался Сальников и упал на колени. — Сергей Николаевич, смотрите!

Кремнев не стал бухаться на колени, а просто наклонился.

На грязном полу большими кривыми буквами было выведено — «Лигово».

— Что это? — спросил Кирпичников.

— Сдается мне, это адрес, — сказал, поднимаясь с колен и отряхивая холщовые наколенники, Алексей Андреевич. — Но какой-то слишком приблизительный.

— Лигово... что же, весьма похоже, — согласился Аркадий Аркадьевич. — Кажется, Скальберг говорил, что малина у Белки именно в том направлении.

— Как вы собираетесь искать малину в Лигово без точного адреса? — спросил Сальников. — Там больше сотни дворов, еще больше заброшенных дач. Я там был недавно, удручающее зрелище.

— Если потребуется — весь поселок прочешем, — сказал Сергей Николаевич. — Мы Скальберга потеряли, агентами такого уровня разбрасываться нельзя.

— Там что — один из наших? — спросил Кирпичников.

— Лучший из наших.

Когда они вернулись на Лассаля, Кремнева уже ждали.

— Сергей Николаевич, — сказал дежурный. — Звонили из Лигово, с железнодорожной станции, какой-то Пантелеев. Мокрое, красное.

Кремнев бросился к телефону и потребовал связи.

— Алло! Там у вас наш человек. Да. Пантелеев? Ты нашел? Прямо дом? Таллиннское? А незаметно подобраться можно? Что?! Давно? Оружие есть? Тогда жди нас на станции, отправляемся немедленно!

Кошкин, стоявший рядом, спросил:

— Белка?

— Да, — кивнул Кремнев. — Там Перетрусов. Он сообщение отправил.

Ни один мускул не дрогнул на лице Кошкина.

— Остается лишь дежурная группа, — громко объявил он. — Остальные — проверить оружие и по машинам. Командовать буду сам.

Несмотря на то что день начался из рук вон, Белка окончательно убедился в своем фарте. Подумать только — мог валяться сейчас на Лиговке с отрезанной башкой, если бы у Тоськи, царство ей небесное, не лежала под матрасом волына. А ведь сам Белка еще и недоволен был: мол, что за дела, зачем? Век за тебя, Шило, бога молить буду.

А теперь Белка точно король! Конечно, фраер этот, купец, миллион вряд ли притащит. Но триста пятьдесят косых — всяко разно. Одна малина — не жить им. Сегодня у Белкина настроение не то. У него сегодня личная жизнь не сложилась.

Хотя, если подумать, племянница у старьевщика очень даже ничего себе. Да и Белка сам, несмотря на синяки и ссадины, не самая худшая пара. Да что там — худшая! — любая баба жизнь отдаст за право называться подругой Ванюрика.

На берегу было тепло и спокойно. Затихла в заводи расплескавшаяся было щука, из трубы в доме только-только повалил сизый дым. Все это навевало на Белку романтическое настроение.

— А что, милая, может, ну его в пень, твоего женишка? — спросил Белка, войдя в дом и присаживаясь на диван рядом с напуганной Евой.

— В каком смысле?

— Да ты не бойся, я не обижу. Все знаю, что я с бабами обхождение ценю. Ты меня послушай — зачем тебе этот дрищ сдался? Его соплей перешибешь. Ты держись лучше меня, я мужик надежный, не бедствую, в обществе уважаемый.

— Как вы смеете!

— Да ты не гоношись, подумай лучше. Все равно ж так и так моя будешь, зачем удовольствие себе портить? А не будешь ломаться, мы твоему студентику ничего не скажем.

Ева вжалась в угол.

— Погоди, может, тебе выпить лучше? Я знаю — трезвые-то бабы все ломаются, будто королевы. А винца хлопнут — и тут уже сам не знаю, куда от них деваться, прям на части рвут. Мерин, притащи вина, у нас тут романтика!

Мерин ушел в другую комнату, позвенел посудой и принес бутылку красного.

— Ну, чего стоишь? Открой и выйди, не видишь — барышня стесняется!

Ударом ладони в дно бутылки Мерин выдавил пробку из горлышка. Ухватившись крупными, как у лошади, зубами за пробку, он со звонким чпоканьем откупорил вино и поставил его на стол.

— Предупреди там, чтоб нам не мешали, — велел Белка, и Мерин, закрывая дверь, сально улыбнулся.

Белка взял бутылку со стола и вытер горлышко рукавом.

— Учишь его, учишь, а он обязательно брылами своими всю бутыль обслюнявит, — пожаловался он и сделал большой глоток. — На, пей.

— Я не хочу, — сказала Ева.

— Пей, говорю, не то силой залью! Ну?!

Ева, давясь, сделала несколько глотков.

— Так-то лучше, — Белка бухнулся на диван рядом с Евой и положил руку ей на плечо. Ева попыталась освободиться, но Ванюрик держал крепко. — Да не трепыхайся ты, я ж ведь даже не начал еще. Выпей пока что, самой легче станет.

— Отпустите меня. Я никому-никому не расскажу.

— Милая, я бы отпустил, но вот эти быдланы — они против будут. Мы люди лихие, у нас вся добыча поровну. Меха, тряпки, цацки, бабы — все общее. Нет, конечно, если ты любишь компанию — это я только рад. Но мне обидно будет, если ты им ласку подаришь, а меня вот так грубо отошьешь. А меня обижать ой как опасно! На, выпей еще. Да больше, больше!

Девушке вновь пришлось сделать пару глотков.

— Видишь, ничего ведь страшного, — полушепотом сказал Белка и прижал Еву к себе. — Ну, поцелуй меня. Да не бойся ты, не отравишься!

Сграбастав отбивающуюся девицу, Белкин впился губами в ее рот и принялся шарить по телу прекрасной заложницы руками. И вдруг замер, сжимая в руках упругий кусок ткани.

Дикий вопль страха и негодования пронесся над старицей. Дверь домика с грохотом распахнулась, и на дощатый настил выпала пленница бандитов. Бандиты недоуменно смотрели на своего пахана, ожесточенно трущего губы рукавами и брезгливо отплевывающегося.

— Че, Ванюрик, кусается краля? — спросил кто-то. Все заржали.

— Завали хлебало! — окрысился Белка. — Это не баба, это переодетый мужик.

С этими словами Белкин подошел к поверженной пленнице и сорвал у той с головы парик. Под париком остался ежик светлых волос. Все ахнули, кто-то начал креститься:

— Тьфу-тьфу-тьфу, грех какой!

Вряд ли Эвальд думал, избирая способ маскировки, что может когда-нибудь попасть в такую ситуацию. Даже во время бегства из Зимнего он не чувствовал себя в большей опасности.

— Не трогайте меня, я все объясню!

— Что ты нам объяснишь, паскуда? Что честных мужиков позоришь, племя содомское? — гневно ревел Белка. — Да тебя за это на кол посадить мало.

— Да я же и не напрашивался, — оправдывался Эвальд, отползая от надвигающихся на него мужиков. — Не я же целоваться лез.

— Ах ты мразь! — рассвирепел Белка. — Дай мне, Сеня, финку... Эх, даже жаль, что хахаль твой этого не видит. Посмотрел бы я на его харю.

— Он знает, — сквозь слезы ответил Эвальд.

— Чего?! — обомлели бандиты. — Вы что, совсем, что ли?! Режь его, мужики!

— Да вы не поняли! Не хахаль он мне! — заорал Эвальд. — Когти надо рвать отсюда, это мент был!

Белка вскинул руку вверх — стоп!

— А какого ляда ты его раньше не сдал?

— Думал, от вас убежать сумею.

— Он нас за дураков держит, мужики! Режь его!

— Убьете меня — не видать вам денег!

— Какие деньги?! Сам говоришь, что это мент.

— Да он вам все равно ничего бы дать не смог. Вся ценность в цацке!

— Ага, рассказывай!

— Да послушайте меня, идиоты! — срываясь на визг, выкрикнул Эвальд, и эхо от его голоса разнеслось по всей старице. — Вы все можете стать богатыми, как Рокфеллер, только уходить надо отсюда! Я все объясню, но не здесь!

— А чем здесь плохо? Твой мент только через семь часов приехать должен, время есть.

— Думаете, он до полуночи ждать будет? Он уже весь поселок прочесывает, наверное!

Бандиты посмотрели на пахана. Белка задумчиво теребил подбородок. Потом сказал:

— Нам терять нечего. Объясняй сейчас, пять минут погоды не сделают. Но попробуешь обмануть — мы тебя щуке на прикорм оставим, понял?