Сказать по правде, Ленька о своем обещании помочь уголовке забыл сразу. Мало у него своих дел, что ли? В Питер со всех сторон тек самогон, его поток требовалось остановить. Только перекроешь один канал, как тут же открывается два других. А тут еще эти казаки-разбойники.

Прошло два дня, но на третий совесть вдруг взыграла. В конце концов, голова у него действительно варит, и он найдет то, что уголовке требуется. И не такое находил.

Значит, вот что дано. Платформа номер два, с обеих сторон под парами пригородные поезда — до Красного Села и до Ораниенбаума. Разница в отправлении — десять минут. Поезд до Красного трогается, в тумане агенты уголовки теряют своего стукача. Думают, что тот запрыгнул с бандитами в поезд до Ораниенбаума, и пытаются проникнуть в вагон. Кондуктор возмущен, появляются транспортники, вяжут ментов, одному из ментов удается остаться в поезде, он осматривает пару вагонов, прежде чем его догоняют кондукторы и чекисты. Мента снимают с поезда на станции Дачное.

Вопрос: на каком поезде бандиты увезли пацана?

Путей решения было несколько. Можно, например, опросить всех кондукторов, которые работали в тот день на маршрутах. Это задача разрешимая, хотя вряд ли они что-нибудь скажут. Времени-то почти месяц прошел, народу в вагонах вечно битком, даже непонятно, куда они все едут. Всех не упомнишь. Не вариант.

Можно проехать по всем станциям в обоих направлениях. На перронах всегда трутся одни и те же лица — бабки с семечками, железнодорожники, те же патрульные, — они могут вспомнить что-нибудь. Но это надо проехать три станции в одном направлении и семь — в другом. Опрашивать кучу народа, а народ не очень любит, когда его расспрашивают. Да и кто Леньке даст раскатывать туда-сюда? Вариант, конечно, но очень затратный.

А можно подумать. С тех пор как он подержал в руках петуха и ощутил то сказочное состояние ясности мысли, Ленька постоянно пытался у себя вызвать такое же. Или хотя бы его подобие. Он отрешался от всего мира и думал.

Вот два паровоза. Они отправляются по своим маршрутам, судя по расписанию — пять раз в день. А по времени отправления совпадают только эти два, у остальных интервал уже больше. Что же получается? Бандитам нужно убедиться, есть слежка или нет. Потому и два поезда. Один трогается, платформу заволакивает паром, и тебя не видно. Можешь запрыгивать на уходящий, можешь прошмыгнуть в стоящий. Но почему поезда идут в разных направлениях? Ораниенбаум — на запад, Красное Село — на юг. Может, если нет слежки, они пересаживаются? Сел на красносельский поезд, проверился насчет хвоста на Дачном или в Лигово — и поехал в Ораниенбаум.

Или все еще проще? Ленька представил себя бандитом. Вот он вскакивает на подножку красносельского поезда и через десять минут соскакивает с подножки на платформу Дачного. Вместе с ним выходят еще несколько человек, но Ленька не торопится, он ждет ораниенбаумского поезда. Все, кто вышел с ним вместе, покидают платформу, подходит ораниенбаумский состав, Ленька садится в него, добирается до Лигово, снова проверяется — и в случае, если хвоста нет, спокойно спускается с платформы и идет на малину.

А что, вариант!

Сначала он поехал на Дачное. Скучная двухпутная платформа, народу никого, если не считать инвалида на тележке.

— А что, братишка, давно здесь сидишь? — спросил Ленька, доставая из кармана портсигар.

— А как построили в четырнадцатом, так и сижу, милай, — ответил мужик. — Мне паровозом ноги отчикало.

— Эк оно... — покачал головой Ленька, размял папиросу и закурил. — Будешь?

— Не, милай, я тогда и бросил. Денег на курево не хватает, а снова начинать и неохота. А вот продать кому-нибудь могу. Дашь парочку?

— Бери все.

— Вот благодарствую! — Калека спрятал папиросы в картуз и надел на голову. — Чего спросить хотел?

— Тут давеча, месяц примерно назад, мужика одного с поезда снимали.

— Помню, помню, был случай. Его, болезного, ведут, а он кричит: «Свой я, свой!» Увели, бедного.

— А еще кого-нибудь видел?

— А кого ж тебе надо, милай?

— Мальчонку, лет четырнадцати, без пальцев, вместе с мужиками.

— Нет, милай, не было таких.

— Точно не было?

— Не, милай, бандиты здесь не ходют.

— Почему — бандиты?

— Да у тебя, милай, на лбу написано — легавый.

— А тебя легавые обидели?

— Ни в коем разе. Потому и говорю, что нету здесь бандитов. Видишь, пусто кругом. Ты лучше на Лигово поезжай, вот там — самое логово.

— Прям логово?

— Может, и не логово, а только свояк мой там сапоги не чистит. Тебе, кстати, не надоть? Папиросы отработаю.

Калека перекинул со спины на живот суму и достал сапожные щетки. Тут как раз свистнул ораниенбаумский поезд.

— Спасибо, уже отработал, — сказал Ленька.

— Ну, как хотишь, было бы предложено. На Лигово выйдешь — к кому попало не суйся, шушеры там много. Там бабка одна милостыню просит, на выходе со станции, у нее спрашивай. Она все видит.

Поезд остановился и выпустил пар.

— А бабке-то чего дать? — крикнул Ленька, запрыгивая в вагон.

— Привет от меня. Мать это моя.

Бандитским логовом станция Лигово не казалась. Народу здесь, конечно, болталось не в пример больше, чем на Дачном, но на бандита не походил ни один. Хотя и спрашивать о чем-то не хотелось никого. Все были нарочито скучные, поинтересуешься у такого, а он: «Что я, справочная?» Даже мандат им показывать бесполезно.

Старушку-нищенку Ленка нашел у арки выхода.

— Здрасьте, бабуля.

— Здравствуй, касатик. Дашь чего?

— Все сыну вашему отдал, на Дачном.

— Как он там?

— А вы что же, и не видитесь с ним?

— На Пасху ежли только. Ему до меня ехать тяжело, мне для него тоже никакого гостинцу не привезти.

— Привет вам передавал.

— Спасибо, милай. Хотел чего?

— Мальчонку молоденького потеряли. Пальцев нет на одной руке, с мужиками взрослыми должен был идти.

— Мальчонку-то видала, а вот мужиков не было. С ним такие же шли, совсем молоденькие.

Есть! Нашел!

— Только ты туда один не ходи, — предупредила старушка.

— Куда — туда?

— Так они известно куда ходют все — в самый конец улицы, вертеп у них там.

— И что же? Все знают и все молчат?

— А кому говорить-то? Дачи все, почитай, пустуют, никому оне там не мешают, одне над Дудерхофкой. Да и бывают там нечасто. А только все равно не ходи. Дьяволы оне, как есть дьяволы.

— А как туда пройти?

— Ему стрижено, а он — брито. Не ходи, говорю.

— Надо, бабуля.

— Ну, коли уж надо... — Старушка перекрестилась и стала показывать: — По Эльсфорта до речки иди, до Дудерхофки, а потом в сторону Петергофского по Таллиннскому. По левую руку, сразу за лесом, дачу увидишь заброшенную. Так то она и есть.

— Спасибо, бабуля.

— Иди с богом.

Идти было недалеко. Примерно на полпути до Петергофского шоссе, оставляя Лигово по левую руку, Ленька увидел обсаженную деревьями старицу реки и рядом — дом с мезонином, к которому от шоссе вела насыпная дорога. С виду дом казался нежилым, и Ленька свернул к нему, чтобы проверить — есть там кто или нет. Оружия с собой у Леньки не было, поэтому он выворотил из насыпи камень поувесистей и с ним пошел на разведку.

Вокруг дачи имелся забор, поваленный чьими-то заботливыми руками, внутри ограды валялись бутылки, консервные банки и обрывки газет, раскисшие от влаги.

— Есть кто-нибудь? — громко крикнул Ленька.

Никто не ответил. Это, конечно, не означало, что внутри никого нет, но Ленька надеялся, что пронесет.

Мусор был разный — и старый, и совсем новый, может, дней двух-трех. Кто бы сюда ни приходил, делал он это регулярно.

Дом внутри оказался изрядно загажен. Не похоже было, чтобы кто-то мог в таких условиях гулять и веселиться. Где же у них тогда малина собирается?