Вернувшись домой, я составил отчет для Коко Дансени. Настоящее барахло. Все, что она могла с ним сделать, — это вытереть им посуду.

Эдуар Бреда.

Это закон серийности. Все катастрофы происходят одновременно. Утром в редакции журнала на моем столе меня ждали две повестки в суд высшей инстанции Нантерра. Под предлогом защиты от вмешательства в свою частную жизнь низкопробные звезды стремились выторговать себе за это большие суммы. Все время одна и та же песня: сначала они умоляют, чтобы не забыли их похлопать по плечу, затем они блеют, как бедные овечки, которых обижают, а потом требуют крупную сумму себе в утешение через органы правосудия. Здесь был уже достигнут предел лицемерия. Сначала Кристиана Марешаль. Она приехала вся в слезах к входу отеля «Мажестик» в Каннах, у которого стоят на вахте три десятка фотографов, а потом испытала «чувство стыда, печали, даже отчаяния, затронутая до глубины своей чувствительности», обнаружив в журнале «Сенсации» снимки своего страдания, столь интимного, что его следовало выставлять на набережной Круазетт! И правосудие должно было непременно отреагировать на это лицемерие, достойное Тартюфа: актриса отправляется на самый известный в мире кинофестиваль, рыдает средь бела дня прямо перед фотокамерами, а потом оказывается потрясенной до самых тайных глубин своей души, потому что фотокамеры не отворачиваются от нее, полные стыдливости и уважения к ее королевскому сплину. Понимаю, что у сына Каролины проблемы с наркотиками, он хочет уйти от той жизни, которую может навязывать ему такая дива. Что касается нее, то, едва осушив свои слезы, она потребовала за них денежного возмещения. И не только она. Вторая жалоба была столь же сюрреалистической. На этот раз все происходило в Монте-Карло, двумя неделями позже. Итак, представьте: телеведущий Ромен Ретц предъявил нам претензии, потому что мы опубликовали снимки, на которых он запечатлен вместе со своей Дульсинеей, бывшей мисс Франции. Встречались ли они при звуке цикад под укрывающей все тенью сосен в ботаническом саду? О нет, они прогуливались около стендов в конюшнях «Формулы-1» перед этапом Гран-при. Там находились в качестве свидетелей их времяпрепровождения всего лишь пятьсот — шестьсот журналистов. Теперь Ретц требовал огромную сумму в качестве возмещения убытков, а также право на опровержение, в четыре раза превышавшее по длине ту надпись типа романтического комментария в приподнятом тоне, который сопровождал фотографии. В их жизни этим людям подают только сладкий оршад, но когда они считают, что им дали горький лимон, они требуют, чтобы его превратили в тонизирующий лимонад. А правосудие идет им навстречу! Причем мисс Франции первая должна знать, в каких местах следует позировать для своего драгоценного портфолио, любуясь закатами солнца. На прошлой неделе она объявила одной из наших журналисток о своем отъезде с Ретцем в Сан-Ремо, где они приобретут новую «сигарету», морской болид, который они поставят на века на якорь в порту Сен-Тропе. Подразумевалось следующее: «Если вы приедете, вы сделаете отличные фотографии со мной. При условии, конечно, что Ромен ничего об этом не узнает». Потому что, конечно, он принимал ее за святую, в то время как она у него за спиной приводила в движение свой позолоченный ореол, как работник аэропорта Орли руководит маневрами самолетов на взлетно-посадочной полосе люминесцентной палочкой. Я ее не упрекаю. Бывшая мисс Франции — это не самая очевидная профессия. Все средства хороши, чтобы продолжать оставаться персонажем масс-медиа. К несчастью, наш адвокат никогда не использует такие аргументы. По его словам, это усугубило бы наш случай. Почему же? Загадка. Во всяком случае, я никогда не понимаю ни слова из того, что он рассказывает. Никогда не видел, чтобы человек говорил так быстро. Между тем, как он два раза моргнет, он произносит пять фраз. Он набрасывает на наши дела такую пелену из слов, концепций и юридической абракадабры, что никто у нас в журнале уже больше не знает, с какой стороны к нему подойти. Можно сказать, высший пилотаж. Его акробатические трюки скользят по нам, как коньки по льду. Думаю, я быстрее пойму теорию черных дыр, чем его блистательные рассуждения. Если абстрагироваться от этого, останется сказать, что он очень красив, и все надеются, что это поможет нам в отношениях с системой правосудия, где женщины составляют большинство. По правде говоря, сомневаюсь. Лично я нанял бы лучше в качестве адвоката старую героиню Сопротивления, которая бы летаргическим тоном вспоминала о том, какие бои велись, чтобы гарантировать свободу слова. Не стоит и говорить, что я придерживаю эти рассуждения при себе. «Сенсации» — журнал правой ориентации: мы принимаем людей такими, как они есть, и никого никогда не выгоняем. В «Либерасьон» или в «Телераме», там бы уже давно из социальных или из христианских соображений выгнали такого адвоката пинком под зад. Ну, ладно, кончаю плакаться. Страницы, посвященные звездам, занимают только десять процентов площади журнала, и в целом, к своему большому облегчению, я их почти не касаюсь. Тем более что от звезд не убудет, если они подождут. Я собирался вскоре распять на кресте крупную звезду: этого дражайшего Брюса. Он не ускользнет от нас, как Роберт де Ниро, которому представили извинения после того, как судья осмелился расспрашивать его о проститутках, к которым он часто ходил в Париже. Я был в этом настолько уверен, что между делом позвонил Аньес. Чтобы узнать, как ее дела.

Странным образом, в парижский воздух еще ничего не просочилось об этой истории. Адвокаты, судьи, врачи, близкие Аньес, фирма «Континенталь», я, некоторые другие — мы все знали, но обет молчания не нарушался. Даже появление номера «Вэнити фэйр» не подожгло пороха в пороховницах. В обычных случаях пресса должна была бы вцепиться в такую добычу. Как рыбы-прилипалы, которые плывут вслед за акулой и пируют остатками после устроенной хищницой резни, пресса обычно поджидает появления следов крови. Чтобы «Паризьен», «Франс суар» или «Вот так!» не пошевелились, это было чудом. Коко, должно быть, вела большую игру. Я уже отсюда представлял, как она без малейших угрызений совести дискредитирует Аньес и активно обещает репортажи, фотосессии и путешествия для прессы тем журналистам, которые будут держать язык за зубами. Что касается меня, то Коко, несомненно, каждое утро втыкала иголки в символизирующую меня восковую фигурку. Госпожа Дансени, должно быть, листала номера «Сенсаций» с такой же осторожностью, как работают с плутонием. Я решил немного ускорить ход вещей. Не говоря публике ничего об этом деле прямым тестом, я сделал интервью с мэтром Дело-ром. Предлог: спросить его об уголовных и гражданских последствиях для пользователей Интернета, которыми чревато несоблюдение нового закона о фотокопировании и о пиратской загрузке тех музыкальных записей, что распространяются на компакт-дисках. Поверьте мне, перед интервью я тщательнейшим образом проинструктировал нашего журналиста, и тот быстро стал задавать адвокату вопросы о частной жизни звезд, которые, как известно, составляют основную клиентуру Делора. И интервьюер заставил Делора сделать признание: он представляет светскую даму-француженку, которая предъявила иск к одной из крупнейших американских звезд, певцу, за насилие и насильственные действия. Результат выполненного поручения? Сообщение появится через два дня. Кости были брошены. Я больше не мог ждать. С тех пор как я вытащил Аньес со дна пропасти, от нее не было ни ответа ни привета. Складывалось впечатление, что я больше для нее не существовал. Сейчас номер журнала был уже в типографии, поэтому я ей сам позвонил. И тут закон серий пришел мне на память. Аньес стала говорить траурным тоном.

Я думал, она сейчас заплачет. Ложная тревога: она еще не дошла до крайностей, но была близка. Она больше не знала, она сожалела, она задавала себе вопросы… В ее семье никогда ни на кого не доносили в полицию. Зачем выносить этот конфликт на публику? Если бы я послушался своего внутреннего голоса, я бы бросил трубку. Однако, конечно, не стоит вести себя так с женщиной, которую я надеялся заключить в свои объятия. К тому же зачем расстраиваться? Пока фазы, когда она была в отчаянии, приносили мне, скорее, успех. Я предложил Аньес сейчас же с ней встретиться. Она была в Лувре. Я встретился с ней там.