При всех успехах рекламного дела до сего дня в торговле спасением душ еще не создано более действенной рекламы, чем принадлежащая перу Элмера Гентри поэма в прозе, помещенная в одном из субботних номеров журнала «Спарта уорлд-кроникл» в декабре 1919 года:

Там же, в Спарте, Элмера застал общегосударственный сухой закон, давший церковным ораторам столь богатый и красочный материал для проповедей. И в Спарте же Элмер задумал и провел свою величайшую политическую кампанию.

Явно подходящим и респектабельным кандидатом на пост мэра Спарты был некий Христианский Бизнесмен, пресвитерианин, владелец фабрики резиновых галош. Правда, его обвиняли в том, что в принадлежащих ему же зданиях помещаются самые низкопробные публичные дома и тайные питейные притоны города, но все это было вполне убедительно объяснено: несчастный джентльмен не смог выкинуть на улицу своих съемщиков; к тому же почти все свои доходы с недвижимого имущества он отдает на миссионерскую работу в Китае.

Его соперник был человек, с точки зрения Элмера, во всех отношениях неприемлемый: еврей-адвокат, радикал, обвиняющий церкви в неуплате налогов, гоняющийся за сенсацией и дешевой славой, бесплатно защищающий в суде профсоюзы и негров. Элмер посоветовался с членами своего приходского совета, и те единодушно согласились, что поддерживать надо только пресвитерианина. Что же касается еврея-радикала, то, как отметил совет, его беда заключается в том, что он не только радикал, но еще и еврей!

И все же Элмер не успокоился. Да, он, возможно, и не так уж много имел против домов терпимости, как можно было заключить по его речам с кафедры. Да, он, безусловно, одобрял позиции пресвитерианина, заявившего, что «не следует пускаться на опасные эксперименты в управлении страной, разумнее стойко придерживаться испытанной политики и методов ведения хозяйства, существующих при нынешней администрации». Но, беседуя с прихожанами, Элмер обнаружил, что простой народ (а надо сказать, что простой, самый простой народ и составлял наибольший процент его паствы) ненавидит пресвитерианина и, как ни странно, души не чает в еврее.

— Он очень добр к бедным людям, — говорили прихожане.

И Элмера: как он выразился сам, «осенило». «Чистая публика вся, как один, будет за этого типа Мак-Гарри, — размышлял он. — Но будь я проклят, если не победит еврейчик! Тот, кто его поддержит, после выборов будет на коне…»

Он выступил за еврея — и как! Газеты подняли шум, пресвитериане призывали на его голову громы и молнии, раввины только посмеивались.

Элмер вел бой не только с высоты своей кафедры, его речи гремели то на одном, то на другом предвыборном митинге. Однажды его закидали гнилыми яйцами в одном из залов поблизости от района, где были расположены злачные заведения. В другой раз на него полез с кулаками какой-то торговец запрещенными спиртными напитками и доставил этим Элмеру истинное удовольствие.

Торговец, пузатый и разгневанный, вскарабкался на церковный помост и двинулся на Элмера, размахивая кулаками и рыча:

— Ах ты подлая церковная крыса! Ну, я тебе покажу, брехун проклятый!..

Пастор исчез, и на его месте вновь загорелось забытое светило тервиллингерской команды. Элмер был спокоен, как в схватке на футбольном поле. Он шагнул вперед, оценивающим взглядом наметил подходящую точку на нижней челюсти детины и нанес точный, мощный удар. Торговец грохнулся на пол. Не удостоив его даже взглядом, Элмер повернулся к кафедре и продолжал свою речь как ни в чем не бывало. Вся аудитория поднялась на ноги и разразилась восторженными аплодисментами, а Элмер Гентри стал на секунду самым знаменитым человеком в городе.

Газеты признали, что он заметно влияет на ход кампании; одна из них перешла на его сторону. Он с такой доблестью защищал добродетель и женскую чистоту, так гневно клеймил пьянство, что возражать ему значило признать себя распутником.

На деловом собрании его прихода разгорелись жаркие споры по поводу его деятельности. Когда главный попечитель, друг пресвитерианского кандидата, объявил, что уйдет из прихода, если Элмер не прекратит свое участие в кампании, какой-то старичок сторож крикнул:

— А если преподобный не будет продолжать, то уйдем мы все!

Раздались веселые и непочтительные аплодисменты. Элмер сиял.

Кампания приняла столь воинственный характер, что в Спарту наехали репортеры зенитских газет и в их числе знаменитый Билл Кингдом из зенитской «Адвокат-таймс». Элмер любил репортеров. Они писали о нем по всякому поводу, начиная от преподавания закона божьего в школе и кончая мандатом на Армению[167]. Он предусмотрительно называл их не «ребята», а «джентльмены», не хлопал слишком часто по плечу, угощал превосходными сигарами и каждому говорил:

— Боюсь, что не смогу беседовать с вами, как полагается священнику. Этого с меня хватает и по воскресеньям. Я буду говорить как простой американец, которому хочется жить и воспитывать своих детишек в городе, где нет грязи.

Биллу Кингдому он, в общем, понравился, и на третьей полосе зенитской «Адвокат-таймс» — Громовержца штата Уиннемак[168] — появилась статья о «священнике-крестоносце» и фотография Элмера с выброшенной вперед и сжатой в кулак рукою, словно наносящей сокрушительный удар всем сластолюбцам и злодеям на свете.

Спартанские газеты перепечатали эту статью и ссылались на нее с благоговением.

Кампанию выиграл еврей.

И сразу же вслед за этим — хотя до конференции 1920 года оставалось еще добрых шесть месяцев — Элмера вызвал к себе епископ Тумис.

— На первых порах, — сказал епископ, — я боялся, что вы делаете большую ошибку, ввязываясь в эту предвыборную кампанию в Спарте. В конце концов наша миссия состоит в том, чтобы проповедовать чистое евангелие и спасение во Христе, а не в том, чтобы баловаться политикой. Но вы добились такого успеха, что вас можно простить. Итак, настало время… На ближайшей конференции я смогу наконец предложить вам церковь здесь, в Зените, и церковь очень большую, но такую трудную, что от вас потребуется поистине героическая энергия. Я имею в виду старую Уэллспрингскую церковь, что на углу Стэнли— и Додсворт-авеню, в так называемом Старом городе. В свое время это была самая модная и деятельная методистская церковь Зенита, но затем этот район пришел в упадок. И при нынешнем пасторе — вы его знаете — это старик Сирир, благородный христианин и высокой души человек, но скверный оратор, — число прихожан сократилось с тысячи четырехсот человек примерно до восьмисот. Я вовсе не уверен, что на утренней службе присутствует хотя бы человек сто. Позор, Элмер, стыд и позор, что великолепный храм, предназначенный для того, чтобы нести духовную пищу такому множеству душ, приходит в упадок и даже ни цента не дает на наши миссии! Вот я и подумал: не сможете ли вы его возродить? Съездите, посмотрите церковь, оглядитесь по сторонам и скажите, что вы решаете. Быть может, вы предпочтете остаться в Спарте. Жалованье в Уэллспринге у вас будет меньше, чем в Спарте. Вы получаете четыре тысячи в год, верно? Но если вы поднимете церковь, то, конечно, приходский совет вознаградит вас по заслугам.