— Нет, спасибо. — Больше в то утро он не сказал ни слова.
Элмер вернулся в половине одиннадцатого. Джима не было. Вещи его тоже исчезли. (Вещей, правда, было не так уж много: три чемодана с платьем, да охапка книг.) На столе лежала записка:
«Поселился до конца года в студенческой гостинице. Думаю, Эдди Фислингер не откажется переехать к тебе. Как раз что тебе надо. Очень трогательно было наблюдать, как ты стараешься остаться честным кутилой, но быть свидетелем того, как ты превращаешься в духовного вождя праведников, — это уж, пожалуй, будет чересчур трогательно.
Дж. Б. Л.».
Элмер бушевал, но от этого в комнате все-таки не становилось менее одиноко…
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
I
Его убеждал ректор Кворлс.
Став священником, Элмер — как знать, — возможно, прославится на весь мир. Какая честь для Тервиллингер-колледжа, для всех храмов Гритцмейкер-Спрингс!
Его убеждал Эдди Фислингер.
— Подумай! Ты же пойдешь куда дальше меня! Я уже вижу тебя председателем баптистского конвента!
Элмер по-прежнему недолюбливал Эдди, но Джима Леффертса он теперь старался вообще не замечать. Встречаясь на улице, они раскланивались со сдержанной яростью. Ну, а ведь надо было, чтобы хоть кто-то восхищался его добродетелями…
Его убеждал декан колледжа — бывший священник.
Где еще он найдет профессию, которая даст ему такое превосходное положение в обществе? Его будут слушать тысячи людей… Приглашения на званые обеды… И насколько легче, чем… то есть не то чтоб легче: все духовные лица трудятся ревностно — жизнь, полная самопожертвования… постоянная готовность проявить сострадание, оказать помощь… героическая борьба с пороком — но вместе с тем, какая интеллигентная, благородная профессия — жить в окружении книг, возвышенных идей, вращаться в избраннейшем дамском обществе… И на учение тратишь куда меньше, чем, скажем, будущий юрист. При стипендии, при возможности дополнительно подработать в местных храмах трехгодичный курс обучения в Мизпахской богословской семинарии обойдется Элмеру почти даром. Ну, а есть у него другие планы насчет выбора профессии? Ничего определенного? Но ведь это не иначе, как знамение божие! Нет, положительно! Итак, будем считать вопрос решенным. Может быть, ему удастся выхлопотать Элмеру стипендию даже на первом курсе…
Его убеждала мать.
Она писала ему ежедневно: она ждет, молится за него, она плачет…
Элмер и сам себя убеждал.
Какие у него перспективы? Скучнейшая служба в захудалой юридической конторе в Толуке (штат Канзас), принадлежащей его дальнему родственнику?.. Теперь, когда рядом не было Джима, единственное, что еще удерживало его от окончательного решения стать пастором, это мизерное жалованье, которое получают лица духовного звания, ну и еще то обстоятельство, что со священниками, уличенными в пьянстве или распутстве, обычно поступают довольно круто. Жалованье — это еще куда ни шло, он, разумеется, пойдет далеко и тысяч восемь или десять в год заработать, наверное, сумеет. А вот насчет развлечений… Он думал об этом так много, что в конце концов не выдержал, сорвался в Кейто и вернулся навеки (временно, разумеется) исцеленным от нечистых побуждений.
Самым сильным аргументом «за» служило воспоминание о том, как он овладел аудиторией в церкви, как покорил ее звуками своего голоса. Потрясать сердца… Вот это жизнь! Его так и подмывало говорить — неважно кому, неважно о чем, только сейчас же, сию минуту! И слышать гром аплодисментов!..
Теперь он уже так вошел в роль будущего праведника, что, нимало не смущаясь (к тому же этой язвы Джима теперь бояться было нечего), так и сыпал в беседах с ректором или Эдди самыми высокопарными богословскими и морально-философскими выражениями. Без тени усмешки произносил он громогласно-драматические речи о том, что «долг каждого — привести ближнего своего в лоно христианства» или об «исторической роли баптизма как единственного истинно евангельского вероучения, признающего обряд крещения посредством погружения в воду, согласно учению самого Христа».
И вот, наконец, он убежден. Он уже видел себя молодым проповедником со светлым челом и лучистыми очами, одетым в новый, с иголочки сюртук; он стоит на кафедре, и сотни прелестнейших женщин рыдают от умиления и бросаются к нему, чтобы пожать его руку…
Но оставалось еще одно препятствие, и весьма серьезное. Все кругом твердили ему, что он пока еще сырой материал, хотя и отмечен богом, что, прежде чем он примет окончательное решение, ему надлежит познать некое мистическое озарение, известное под названием «Глас Господень». Сам господь должен явиться ему и призвать его в слуги свои; а между тем Элмер, вполне сознавая теперь свои силы, а также величие баптистской церкви, все-таки ощущал присутствие господа поблизости не более, чем в самые черные дни своей жизни во грехе.
Он спрашивал и ректора и декана: ну, а они-то слышали этот самый Глас? Как же! Разумеется! Но ни тот, ни другой не смогли дать четких практических указаний, как вызвать Глас, как узнать его, если и услышишь ненароком. Обращаться к Эдди было неохота: уж этот-то наверняка не поскупится на советы, да еще, чего доброго, пожелает преклонить вместе с ним колена и помолиться, будет болтать всякую муть, охать и ахать, липнуть к нему — словом, Эдди лучше не трогать.
Одна неделя сменяла другую, а Гласа все не было. Вот и пасха прошла, а Элмер так и не решил окончательно, что ему делать на будущий год.
II
В прерии — весна; весна в разгаре! Щербатый кирпич и облупленная штукатурка учебных строений потонули в пышной сирени, сплошной и пестрой стеной встала таволга, а с канзасских полей струились мягкие ветерки и пение жаворонков.
Студенты торчали у окон, переговаривались с приятелями внизу, гоняли мяч на плацу, разгуливали с непокрытой головой и писали бессчетное множество стихов. Баскетболисты Тервиллингера нанесли поражение команде Фогельквист-колледжа,
А Гласа Божия все не было.
Днем, сражаясь в кеч, слоняясь без дела, затевая возню с товарищами, распевая «Никогда не забыть нам счастливые дни и тебя, старый, добрый Тервиллингер…», сидя на ограде (которая — так хотелось верить студентам — была совсем как ограда в Йельском университете), одиноко бродя в тополевой и ивовой рощице на берегу Тэнкер-Крик, Элмер дышал полной грудью вместе с ликующей природой и был счастлив.
Зато ночью начинался сущий ад.
Он чувствовал себя виноватым в том, что господь не призывает его. В середине мая он опять обратился за советом к ректору.
Доктор Кворлс с задумчивым видом изрек:
— Брат Элмер, я меньше всего хотел бы создавать видимость того, что Глас Господень услышан вами, если это не соответствует истине. Это было бы противно духу священнослужения; это напоминало бы те нечестивые галлюцинации, что навязывают этим злополучным страдальцам — приверженцам католицизма. Баптистский священнослужитель должен быть в первую очередь свободен от иллюзий; он должен основываться в своей работе на строгих, твердо установленных научных фактах, фактах доказанных и проверенных — фактах библии. А также на факте искупительной смерти Христа, истинность которого подтверждается практически, подтверждается жизнью. Но иллюзии — нет, ни в коем случае. И в то же время я уверен, что господь, несомненно, призывает вас, вам нужно только услышать его. И я хочу помочь вам рассеять туман мирской суеты, которая, несомненно, и поныне застилает ваш духовный слух. Приходите ко мне домой завтра вечером. Мы обратимся с молитвой к господу.
Вышло все это, в общем, достаточно кошмарно.
Стоял ласковый весенний вечер, свежий ветерок шелестел в листве платанов. Ректор Кворлс наглухо закрыл все окна гостиной, опустил шторы. Вся комната была увешана пастельными портретами достойных баптистов, уставлена красными плюшевыми стульями и застекленными составными книжными шкафами, хранящими светские творения священников, склонных к поэзии. Принять участие в молитвах были приглашены наиболее пожилые и солидные преподаватели колледжа из бывших пасторов, а также самые елейные златоусты из ХАМЛ во главе с Эдди Фислингером.
