Лондонский Тауэр, который должен был держать горожан в благоговейном страхе, был построен Вильгельмом Завоевателем около Сити, в стороне от Вестминстера. Отчасти поэтому он недолго держал их в страхе. При Стюартах он уже не мог из-за своего изолированного положения служить Вестминстеру и Уайт холлу защитой от оскорблений со стороны лондонской толпы. При Анне Тауэр использовался в качестве главного арсенала, из которого грузились на корабли пушки и порох для заморских войн. Кроме того, в нем находился Монетный двор, в котором чеканились деньги королевства. Во главе Монетного двора стоял Ньютон. Наружные стены Тауэра окружала сеть улиц, населенных чиновниками этих двух учреждений. При случае Тауэр служил еще и государственной тюрьмой. Однако он имел и более отрадное назначение, так как был зоологическим садом и музеем столицы. Посетителям показывали коронные драгоценности и недавно законченную оружейную палату, в которой были выстроены в боевом порядке фигуры ряда английских королей. Львы и другие дикие животные содержались здесь еще с тех пор, когда Тауэр был любимой резиденцией средневековых королей; их коллекция пополнялась за счет подарков, сделанных королеве Анне монархами североафриканской «Берберии», с которыми английские купцы вели торговлю, а английские военные – завоеватели Гибралтара – заключили союзные договоры против Франции и Испании.

Между Тауэром и Темпл Баром простиралось собственно Сити. В ширину оно шло к северу от реки только до заставы Смитфилда, Холборна и Уайт-Чепла. Однако наступление кирпича и извести разрушило муниципальные границы, главным образом в западном направлении, в сторону местопребывания национального правительства в Вестминстере. Юрисдикция Сити начиналась от Стрэнда. Но муниципальные привилегии Вестминстера не являлись соперниками привилегий Лондона. Ни Лондон, ни королевский двор, ни парламент не хотели иметь дело с лорд-мэром Вестминстера. Таким образом, Вестминстеру никогда не позволялось пользоваться правом самоуправления или приобрести корпоративный характер. Он управлялся двенадцатью горожанами, назначенными пожизненно лордом-сенешалем, и даже их власть была скоро заменена властью мировых судей и представителей различных приходов. Верно, что избирательное право было в Вестминстере демократическим и в то время, когда большая часть городов имела весьма ограниченный круг избирателей. Но само местное управление Вестминстера было простой бюрократией, если только оно вообще представляло собой что-либо лучшее, чем анархию соперничающих юрисдикций.

С другой стороны, лондонское Сити пользовалось правом полного самоуправления, проявлявшегося в необычайно демократической форме. В то время лишь очень немногие английские города – таким исключением являлись, пожалуй, лишь Ипсвич и Норидж – были столь же свободны от элементов олигархии. В Лондоне около 12 тысяч домовладельцев, уплачивающих налоги, участвовало в своих кварталах в выборах 26 олдерменов и 200 муниципальных советников. Эти налогоплательщики городских кварталов были почти идентичны привилегированным членам 89 гильдий и компаний; тем удобнее они могли контролировать старинный и сложный механизм лондонского самоуправления.

Лавочники выбирали в муниципальный совет главным образом людей своего класса, а не крупных торговых тузов, известных в финансовом и политическом мире. Магнаты Сити чаще избирались на должности олдерменов. Серьезные столкновения между крупными биржевыми дельцами и мелкими лавочниками предотвращались благодаря общему для тех и других чувству гордости привилегиями и могуществом Лондона и ревнивой заботе о его независимости. Иногда, правда, бывали трения, и в период правления Анны у демократического муниципального совета стала обнаруживаться склонность к торизму, а у мэра, олдерменов и богатых магнатов Сити – к вигизму.

Юрисдикция выборных муниципальных советников Лондона не ограничивалась территорией их собственного Сити. Их власть не распространялась на Вестминстер, но существовала во всех окружавших его районах. Они занимали должности шерифа в Мидлсексе и бейлифов в Саутуорке. Они управляли лондонским портом и облагали его налогом. Лорд-мэр был членом управления охраны реки на протяжении свыше шестидесяти миль – от Грейвсенда и Тилбери до Стейнс-бриджа. Лондон взимал пошлины на уголь на территории радиусом в двенадцать миль и установил свою торговую монополию в радиусе семи миль.

Собственно Сити было наиболее густонаселенной территорией Англии. Тогда его не покидали в сумерках на «кошек и сторожей»; крупные купцы и мелкие лавочники вместе со своими семьями ночевали в помещениях, расположенных над их конторами или лавками. Слуги и ученики спали на чердаках, а носильщики и посыльные – где-нибудь в подвалах или на складах.

В еврейском квартале и особенно на Бейзингхолл-стрит были расположены дома некоторых из богатейших людей Англии. Но вельможи уже покидали свои родовые дворцы, находившиеся в многолюдном Сити и на Стрэнде, где быстро исчезали сады. В течение лондонского сезона знать жила около Ковент-гардена, Пикадилли, Блумсбери, Сент-Джеймс-сквера или в некоторых районах Вестминстера. Сельские джентльмены, различные чиновники, члены парламента и лица свободных профессий имели меньшие дома, расположенные вокруг особняков знати в тех же самых районах. Таково происхождение многих знаменитых лондонских «скверов» (кварталов).

Богатые купцы еще продолжали жить в своем излюбленном Сити, как из деловых соображений, так и из чувства привязанности. Кроме того, они имели и загородные дома, и виллы среди лесов, полей и приятных деревушек в пределах 20 миль от Лондона. В этих загородных жилищах, расположенных по берегам рек – в Хэмстеде, Уэст-Хэме, Уолтемстоу и ниже Ипсом Даунс, а особенно вдоль зеленых берегов Темзы вверх от Челси, – богатыми лондонцами было, возможно, выпито и съедено столько же, сколько и в самом Сити. Более бедный люд совершал в праздничный день загородные прогулки по излюбленным местам, подобным Долвичу.

Река была наиболее людной проезжей дорогой Лондона. Лодки с пассажирами с трудом пробирались среди крупных торговых судов под аккомпанемент потоков обычной брани и болтовни, которыми обменивались лодочники и матросы. На северном берегу, между Лондонским мостом и Парламентской лестницей, было по крайней мере тридцать пристаней, у ступеней которых лодки ожидали пассажиров, чтобы переправить их через реку. Сановники и священники, переезжавшие в Ламбет, или подмастерья и начинающие адвокаты, отправлявшиеся по более легкомысленным делам в Кьюпидс-гарден, переправлялись туда на лодках. Для перевозки карет и лошадей существовали паромы. До постройки в 1738 году Вестминстерского моста Лондонский мост являлся единственной дорогой через реку. Проходившая через этот мост улица была после опустошений, причиненных Великим пожаром, отстроена в более современном стиле, но выступавшие над водой старые быки моста все еще препятствовали движению по реке и подвергали опасности торговый флот. «Проскочить под мостом» все еще было смелым предприятием. Говорили, что Лондонский мост был построен для того, чтобы умные люди передвигались по нему, а глупцы – под ним.

Крупные торговые суда не могли поэтому подниматься по реке выше моста, но ниже моста река была покрыта целым лесом мачт. Подобную картину можно было наблюдать еще разве только в Амстердаме. Фарватер был особенно людным, так как больших доков, за исключением доков в Детфорде, тогда еще не было, а единственный док в Блэкуолле предназначался только для судов Ост-Индской компании.

Среди лугов на берегу Темзы стоял в величавом одиночество госпиталь Челси, в котором четыре сотни солдат, пенсионеров, участников сражений при Седжмуре, Лэндене и Бойне, жили, обсуждая еженедельные известия об операциях Мальборо с профессиональной серьезностью. Невдалеке находилась деревня Челси, в которой несколько светских людей вздумали устроить себе приют, настолько же удаленный от шума Лондона и Вестминстера, как и сам Кенсингтонский дворец.