Джосиа Веджвуд (1730-1795) является характерной фигурой того периода, когда промышленность, уже начинавшая выпускать массовую продукцию, еще не порвала с хорошим вкусом и искусством. Он типичен для утонченного английского буржуазного общества XVIM века. Средний класс предпринимателей, даже расширяя свои дела в большом масштабе, находился еще в тесной личной связи со своими рабочими; многие из предпринимателей принимали активное участие в развитии культуры и искусства этого периода.

Импортные товары английской и голландской Ост-Индских компаний уже побудили Европу соперничать с Азией в области производства художественных изделий из фарфора. И Англия не осталась в этом состязании позади. Фарфор из Челси, Боу, Дерби и Вустера соперничал с изысканными произведениями Севра и Мейсена. Все это, правда, были предметы роскоши, недоступные англичанину среднего достатка. Но Веджвуд из своих стаффордширских мастерских доставлял для всех классов фаянсовые и яшмовые изделия, создавая обширный рынок и внутри страны, и за границей. Он был одинаково удачлив в производстве как необходимых предметов потребления, так и предметов роскоши. С одинаковым рвением он трудился и над отысканием новых типов красоты, знакомясь с классическими образцами искусства, недавно найденными при раскопках Помпеи, и над расширением и удешевлением своего производства. Веджвуд беспрерывно испытывал новые научные методы, искал новые формы и узоры. Он неутомимо поощрял сооружение каналов и хороших проезжих дорог для того, чтобы уменьшить транспортные издержки и процент поломок при перевозке товара, и для того, чтобы связать свои отдаленные стаффордширские гончарни, построенные в глубине страны, с Корнуоллом – месторождением фарфоровой глины – и с заморскими рынками, которые он надеялся использовать. В период между 1770 и 1790 годами он наводнил своими изделиями не только Англию, но и Европу и Америку. В течение этого периода оловянная посуда вышла из общего употребления и была заменена глиняными тарелками и сосудами, так что еда и питье стали более гигиеничными и более приятными. В следующем поколении люди уже не говорили больше об «обыкновенной оловянной посуде», но об «обыкновенном Веджвуде». Так, например, одна радикальная газета писала сатирически о «лордах и леди», как о тонких фарфоровых безделушках нации, стоящих гораздо выше простой веджвудовской посуды – народной массы.

Наиболее значительный и характерный этап всего промышленного переворота – момент соединения железа с углем – еще только наступал. Со времени царствования королевы Анны ряд поколений семьи Дерби внедрял в производство метод использования кокса вместо древесного угля при выплавке чугуна. В! 779 году третий из Абрахамов Дерби закончил постройку первого в мире железного моста через Северн, поблизости от фамильных заводов в Коулбрукдейл, в Шропшире. Значительное развитие производства железа, которое последовало за этим открытием с возрастающей скоростью, особенно в начале XIX века, имело место главным образом в Южном Уэльсе, Южном Йоркшире и в Тайнсайде – в тех районах, где уголь и железо находились вместе, – там, где железо находилось близко от моря, или там, где до него можно было добраться по рекам и каналам. Однако «век угля и железа» нельзя датировать временем, более ранним, чем период наполеоновских войн.

В 1769 году Аркрайт взял патент на гидравлический станок, а Джеймс Уатт – на свою паровую машину; 1769 год, следовательно, был годом рождения механической движущей силы в хлопчатобумажной промышленности и технике. И Уатт, и Аркрайт жили в особой атмосфере беспокойного севера, увлеченного разработкой проектов механизации производства. В последовавшую за 1760 годом четверть века было выдано больше патентов, чем за предыдущие полтора столетия.

Постоянный рост английской промышленности и заморской торговли в течение всего XVIII века зависел от наличия денег для этих целей. Найти же их было тогда не так легко, как в более поздние времена: правительство являлось сильным конкурентом в займах. Но техника денежного рынка в Лондоне совершенствовалась. После упадка Голландии Сити стало «центром мировых финансов, где капитал было получить легче, чем в любом другом месте земного шара». Методы акционерных компаний были дискредитированы после того, как в 1720 году лопнул мыльный пузырь «Компании Южных морей», но они пережили свой позор, и люди научились быть в будущем несколько благоразумнее. Акционерная компания действительно удивительно подходила к социальной структуре этого аристократического, но коммерческого по своему духу столетия, так как земельные магнаты могли, не превращаясь при этом в отвратительных «лавочников», встречаться на заседаниях правления Сити с банкирами, действовать совместно с ними, соединяя свое политическое влияние с их деловым рассудком.

Но в еще большей степени, чем акционерные компании, финансировали промышленный и аграрный переворот растущие повсюду провинциальные банки. Они создавались семьей или одним лицом и, следовательно, не всегда были достаточно надежным кредитором, но в целом были в состоянии удовлетворить необходимыми фондами нужды расширяющихся предприятий.

Ведущую роль в делах Сити и банковского мира Англии стали играть также евреи и квакеры, принося туда свои специфические достоинства.

За время, прошедшее от изгнания евреев при Эдуарде I до возвращения их при Кромвеле, англичане научились самостоятельно вести свои собственные финансовые и деловые предприятия. Поэтому здесь не было опасности иудейского преобладания и ответной реакции антисемитизма. В ганноверский период Англия была достаточно сильна, чтобы перенести умеренный наплыв евреев. Когда процветание Голландии пошло на убыль, многие из евреев двинулись из Амстердама в Лондон и занялись здесь маклерством. Во время Семилетней войны Гидеон Сэмпсон был в Сити важным банкиром; в следующем поколении выдвинулись Голдсмиты, а в 1805 году Натан Ротшильд основал самый известный из всех еврейских банкирских домов в Лондоне, выгодно связав его с предприятиями семьи в других европейских странах. Но наряду с такими известными евреями Сити существовал также низкий тип иудейского ростовщика, к которому (и не без основания) питали отвращение его жертвы – бедняки и расточители всех классов.

Квакеры также становились силой в финансовом мире. Они занимались банковскими делами, и много сделали для установления в этой области лучших английских традиций; честные, спокойные, либеральные и миролюбивые, они оказывали сдерживающее влияние на неистовую жестокость и джингоизм финансового мира.

Если Англия XVIII века при руководстве аристократии была страной искусства и изящества, то этому способствовала ее социальная и экономическая структура. В те времена в стране еще не наблюдалось значительного развития фабрик с их массовым производством товаров для оптовой торговли, губящим мастерство и художественный вкус их производителей и резко отделяющих рабочих от нанимателей. Большая часть наемных рабочих состояла из искусных ремесленников, часто столь же образованных, состоятельных и занимавших такое же социальное положение, как и мелкие предприниматели и лавочники.

При таких благоприятных обстоятельствах умелыми руками ремесленников создавались для обычного рынка товары, так художественно выполненные и такого высокого качества – фарфор, стекло, серебряные блюда, книги, прекрасно изданные и переплетенные, чиппендейлские стулья и шкатулки, всевозможные предметы, служащие для украшения и бытового употребления, – что до сих пор они высоко ценятся знатоками и коллекционерами. Даже самые обычные высокие стоячие часы, показывавшие время на кухне деревенского дома, были просты и выразительны по рисунку, что являлось результатом сочетания традиции и индивидуальных вариаций бесчисленных мелких фирм.

В архитектуре развивался незамысловатый английский стиль, известный теперь как «георгианский». В те дни все здания, сооруженные в городе или деревне, от городских холлов и сельских особняков до ферм, деревенских домиков и садовых беседок, радовали глаз, потому что правила пропорции в расположении дверей и окон по отношению к размерам всего здания были тогда понятны обычным строителям. Эти простые люди хранили секрет, утерянный позднее претенциозными архитекторами Викторианской эпохи, которые отказались от простого английского георгианского стиля, чтобы следовать сотне экзотических фантазий – греческих, средневековых и т. п., – и были достаточно сведущи во всем, касающемся их работы, кроме ее существа.