Был сделан правильный выбор, хотя и с глубокими опасениями со стороны шотландцев. При королеве Анне, как первом суверене нового государства – «Великобритании», – уния объединила парламенты и торговые системы двух наций в одно целое, в то время как их церкви и законы остались различными. В действительности уния 1707 года означала, что Шотландия шла на прекращение деятельности своего парламента, но зато выигрывала взамен полное равенство на рынках и в колониях Англии. Эта привилегия открыла перед ней возможность избавиться наконец от угнетающей ее вечной бедности.

В течение жизни одного поколения или даже больше выгоды унии сказывались медленно. Но после ликвидации в 1745-1746 годах якобитской проблемы Шотландия быстро двинулась вперед к более счастливым дням. Ее земледелие, которое было до последней степени устаревшим и жалким, могло, до конца столетия, служить примером для английских лендлордов. Шотландские фермеры, садовники, инженеры и врачи пришли на юг и многому научили англичан. Англичане начали посещать Шотландию и восхищаться и ее горами, и ее людьми. Шотландцы принимали большое участие в торговле, в колониальных и других войнах Британской империи, в управлении Индией.

Освобожденная из тюрьмы бедности, где она томилась в течение веков, Шотландия вспыхнула неожиданным блеском. Ее религия утратила многие мрачные стороны и фанатизм, оставаясь в то же время живой и демократической. Гений ее сыновей увлек за собой философскую мысль всего мира: Юм, Адам Смит, Робертсон, Дугальд Стюарт распространили свое влияние не только на всю Британию, но и на салоны континентальных философов, в то время как Смоллет, Босуэлл и Бёрнс прославили родную страну в литературе, а Рейберн – в искусстве. Таким образом, в последнюю треть XVIII столетия начался золотой век Шотландии, продолжавшийся и в течение второго славного поколения, когда Вальтер Скотт своими песнями и романами распространил шотландские идеи по всей Европе.

Чтобы ясно представить размер и характер перемен, которые произошли в Шотландии в Ганноверскую эпоху, я в этой главе опишу ее сначала такой, какой она была ко времени унии, заключенной в царствование королевы Анны, а затем такой, какой она стала в середине царствования Георга III.

I Шотландия ко времени заключения унии 1707 года

Со времени Бёрнса и Вальтера Скотта англичане восхищались шотландскими преданиями и историей как горных местностей, так и долин, доходя иногда до сентиментальности. Они приезжают в Шотландию, чтобы восхищаться ее пейзажами, и признают, не без зависти, достоинства ее сыновей. Но в царствование Анны невежество еще порождало враждебность и презрение. Связь между двумя народами была непрочной и по большей части несчастливой. Шотландцы все еще искали свое счастье главным образом на континенте Европы, а не в Англии. Якобитские изгнанники жили в Италии и Франции. Пресвитерианское духовенство и юристы отправлялись в голландские университеты заканчивать свое образование у первоисточника кальвинистской теологии и римского права. Шотландские заморские купцы имели дело с Голландией и Скандинавией, но были отстранены от английских колоний. Англичане, которые пересекали Чевиот, направляясь на север по делам, были немногочисленны, исключая пограничных жителей, питавших традиционную враждебность ко всему шотландскому; завистливые нортамберлендцы обычно предупреждали путешественников с юга, что Шотландия – «наиболее варварская страна в мире». Шотландские гуртовщики продавали свой скот на ярмарках Северной Англии, но в других отношениях деловая связь между двумя странами была настолько слаба, что лондонский почтовый мешок иногда доставлял в Эдинбург всего одно письмо.

Возможно, не более десятка англичан посещало ежегодно Шотландию ради удовольствия. А из этих немногих более слабые быстро возвращались из-за недостатка удобств в неряшливых гостиницах, где хорошее французское вино и свежая лососина не могли компенсировать отсутствие каких-либо других аппетитных продуктов и чрезвычайную грязь помещения. Английский путешественник не только жаловался на отношение к нему самому, но не менее был огорчен и тем, что его лошади отводили помещение, едва ли пригодное для свинарника, где бедное животное заставляли жевать солому вместо сена. Правда, если бы эти туристы приезжали, запасшись рекомендациями, и могли воспользоваться шотландским гостеприимством в доме джентльмена, как это делали местные джентри во время своих путешествий, они были бы накормлены не так скверно.

В Шотландии не было ничего такого, что могло бы привлечь искателя прекрасного, как оно понималось в те дни. Пейзаж был почти безлесен, не был пересечен изгородями, лишен, исключая непосредственного соседства с Эдинбургом., прекрасных особняков и парков, хорошо построенных ферм и величавых приходских церквей, которые путешественник привык видеть в своей собственной стране. Что касается гор Северной Шотландии, то те немногие англичане, которые по своим собственным делам или по служебной обязанности проникали когда-либо в эти глухие места, называли их «ужасными», «страшными» и «особенно неприятными тогда, когда цветет вереск».

Шотландец был или якобитом, или пресвитерианином, и в обоих этих случаях вызывал отвращение у четырех из каждых пяти англичан. И англичанин любой религии или вообще неверующий возмущался или забавлялся суровостью светской дисциплины шотландской церкви. Солдаты Кромвеля в дни, когда он господствовал в Шотландии, насмехаясь над порядками церкви, часто садились на «позорный стул» в приходских церквах; а во времена Анны это орудие морального преобразования было так же чуждо свободному духу английских диссидентских сект, как оно было чуждо скромному авторитету англиканского деревенского священника. Кэлами, вождь английских нонконформистов, во время своей поездки, предпринятой в 1709 году с целью сближения с шотландскими пресвитерианами, оскорбил церковную ассамблею, назвав некоторые ее действия «возрожденной инквизицией». И независимо от всех вопросов политики и религии лишенному воображения англичанину казалась смешной национальная и личная гордость шотландца, если она сочеталась с бедностью. Для английского купца, носившего одежду из тонкого сукна, казалось абсурдом, что джентльмен может быть гордым, хотя он и бедно одет. И шотландец, когда он на каждом шагу сталкивался с этим вульгарным презрением, становился только более молчаливым и более непреклонным.

Шотландцы действительно смотрели на англичан с угрюмым отвращением, как на кичившихся своим богатством и спесивых соседей. Народная поэзия, традиция, история, имевшие сильное влияние на одаренную воображением и эмоциональную расу, – все указывало на Англию как на древнего врага. Постоянно возобновляющиеся на протяжении четырех веков войны с южанами составляли сюжет шотландских легенд и баллад. Едва ли в древнем королевстве найдется селение, жители которого не могли бы рассказать, как англичане его сжигали.

Эдинбургский парламент никогда не имел большого значения в социальной жизни и воображении народа, хотя он и приобрел несколько большую важность после революции. Он проводил свои сессии в большом зале на Хай-стрит, известном как дом парламента; после унии дом был передан юристам столицы и до сих пор остается наиболее знаменитым помещением в Шотландии. Здесь, под его высокой деревянной крышей, заседали вместе вельможи, бароны и горожане; они считались тремя отдельными сословиями, но обсуждение и голосование проводились совместно, в одной палате.

Бароны или депутаты от графств, непохожие на своих коллег в английской палате общин, не избирались всеми свободными держателями, обладавшими годовым доходом в 40 шиллингов (как это было в Англии); каждый депутат выбирался несколькими десятками джентльменов, которые случайно оказывались в глазах старого шотландского закона непосредственными держателями земель короны. Городки были все такими же «гнилыми», как наиболее гнилая часть английских городов. Представительный элемент был, следовательно, в шотландском парламенте слабее, чем в английском; такое представительство народа, какое здесь действительно существовало, вернее было бы назвать «реально возможным». Вельможи были наиболее могущественным элементом в палате. Это они главным образом руководил и ее дебатами, возглавляли ее партии и формулировали ее акты и политику.