Точно так же в 1695 году Гибсон в своем издании кемденовской «Британии», комментируя описание оксфордширских холмов, «покрытых лесом», сделанное этим елизаветинским исследователем старины, пишет: «Все здесь так сильно изменилось в результате последних гражданских войн, что немногие места, исключая Чилтерн, теперь могут соответствовать этому описанию». Так как в этой местности очень мало топлива, оно обычно продается на вес не только в Оксфорде, но и в других северных частях графства. Но в Оксфорде горожане и лица, принадлежащие к университетской корпорации, все же могли пользоваться для обогревания своих помещений и приготовления пищи углем, доставленным баржами по Темзе, «тогда как для городов в северных частях графства» недостаток топлива был более серьезным вопросом.
Угля не хватало даже для приготовления пищи, и поэтому в течение последующего столетия все более широким слоям рабочих семей приходилось питаться лишь хлебом с сыром; в зимние времена в жалких хижинах бедняков, надо полагать, было ужасно холодно. В тех частях страны, где между веком дерева и веком угля имелся временный разрыв, много страданий приходилось на долю бедняков и кое-какие неудобства на долю богатых. Но даже до появления шоссейных дорог уголь можно было бы доставлять в глубь страны по дорогой цене на далекие расстояния от угольных шахт, если бы обслуживание потребителей угля было хорошо организовано. Фьеннс описывает движение барж с «морским углем»: из Бристоля они шли вверх по реке через Бриджуотер к месту, находящемуся в трех милях от Тонтона, «где уголь выгружали из барж, засыпали в мешки и в них на вьючных лошадях доставляли в города и окрестные селения. За один раз каждая лошадь перевозила два бушеля, которые в месте разгрузки барж стоили 18 пенсов, а после доставки в Тонтон – уже два шиллинга. Дороги были забиты такими караванами вьючных лошадей, движущимися в обоих направлениях».
Рост Лондона (1600-1900)
Лондон в своем росте все больше и больше обгонял другие города, и после Реставрации это продолжалось непрерывно. Около 1700 года в столице проживало значительно больше десятой части всего населения Англии, достигшего пяти с половиной миллионов [47]. Бристоль и Норидж, по величине первые города после Лондона, насчитывали каждый по 30 тысяч жителей. Пропорционально шире была и торговля Лондона. В 1680 году таможенная портовая администрация Лондона обходилась в год в 20 тысяч фунтов стерлингов, Бристоля – 2 тысячи фунтов; Ньюкасла, Плимута и Гулля – по 900 фунтов стерлингов. Порт Ньюкасл жил за счет экспорта угля, причем три четверти этого экспорта приходилось на долю Лондона; Гулль расцвел благодаря охоте на китов и рыбному промыслу, а также благодаря своей роли главного гарнизонного города Северной Англии: Плимут, так же как огромный Бристоль и развивающийся Ливерпуль, стал процветать благодаря росту торговли с американскими колониями и своему значению как западной базы королевского флота.
В Уитби, Ярмуте и Харидже развивалось кораблестроение. Но много других городов морского побережья, такие, как Линн и небольшие портовые города Восточной Англии, приходили в упадок, так как центры торговли все больше и больше перемещались к устью Темзы или на запад, для того чтобы охватить и торговлю с американскими колониями. Целью Навигационных законов было покровительствовать колониальной торговле Англии за Атлантическим океаном и сократить ее внешнюю торговлю со скандинавскими и балтийскими странами в ущерб всем портам восточного побережья, за исключением Лондона. И даже на западе небольшие порты, такие, как Фови и Бидефорд, приходили в упадок вследствие того, что для заокеанского дальнего плавания теперь пользовались лишь кораблями огромного размера. Кроме того, лондонские купцы и лондонская столица контролировали торговлю других городов.
Жизненная и обновляющая сила Лондона, непрерывно питающегося притоком эмигрантов и богатств извне, подверглась серьезному испытанию вследствие чумы и пожара (1665-1666) – бедствий, не имеющих себе равных, которые, однако, почти не отразились на могуществе, изобилии и росте населения столицы.
Знаменитая «лондонская» чума была последней и, может быть, не самой опустошительной из всех вспышек на протяжении трех столетий. В промежутке между сражениями при Креси и Пуатье «черная смерть», появившись с далекого Востока из какого-то неведомого источника, быстро пронеслась над всей Европой с силой, присущей новым явлениям. Многим, даже самым уединенным, хижинам не удалось избежать ее. Считается, что примерно треть – а возможно, и половина – молодых соотечественников Боккаччо, Фруассара и Чосера погибла в течение трех лет. Бациллы «черной смерти», прозванной чумой, остались в почве Англии. Никогда снова она не охватывала всю страну одновременно, но постоянно вспыхивала в различных местах, особенно в городах, в портах и в прибрежной полосе, где размножались крысы – носители блох. В Лондоне при Ланкастерах и Тюдорах чума в течение длительного времени имела эндемический и почти непрерывный характер; при Стюартах она появлялась редкими, но сильными вспышками. Торжества в Лондоне по случаю коронации Якова I были приостановлены вспышкой чумы, унесшей 30 тысяч человек. Восшествие на престол Карла I явилось сигналом для другой, не менее опустошительной вспышки. Более слабая вспышка была также в 1636 году. Затем для Лондона наступил тридцатилетний период сравнительного иммунитета – период, во время которого произошли другие события, заставившие людей забыть разговоры об ужасах чумы, от которой пострадали их отцы и деды. В 1665 году разразилась последняя вспышка, и, хотя она не унесла больше лондонских жителей, чем некоторых из ее предшественниц, чума произвела большее впечатление, потому что теперь она появилась во времена более развитой культуры, комфорта и безопасности, когда о таких бедствиях меньше вспоминали, меньше их ожидали; за ней тотчас же – как бы по божьему велению – последовала другая катастрофа, равной которой не было в самых древних анналах Лондона [48].
Великий пожар 1666 года свирепствовал в течение пяти дней и уничтожил весь район Сити между Тауэром и Темплом; но все же он лишил крова не более половины населения столицы. «Слободы» за городскими стенами были лишь слегка затронуты, а в них находилась значительно большая часть населения, Лондон рос за последние 60 лет с невероятной быстротой. Его население достигало почти половины миллиона. Во всех других городах Англии население все еще дышало деревенским воздухом, в условиях, которые мы сейчас назвали бы полугородской-полудеревенской жизнью. Только в Лондоне условия жизни имели другой характер, становились все более специфичными условиями большого города и во многих отношениях приобретали исключительно отвратительную форму. Бедняков вытеснили из Сити и трущобные районы на задворки «слобод» в Сент-Джайлс, Крипплгейт, Уайт-чепл, Степни, Вестминстер, Ламбет, где, несмотря на огромную детскую смертность, число их чрезвычайно быстро росло.
Пожар и реконструкция Лондона немногим улучшили санитарные и морально-бытовые условия населения трущоб. Рассадником чумы всегда были «слободы», окружавшие Сити, в которых жили бедняки. Так как эти районы не сгорели, то их и не перестраивали. Поэтому в 1723 году Дефо заявил, что «они все еще в том же положении, в каком были раньше». Отсюда ясно, что «реконструкция Лондона», вызванная пожаром, не являлась главной причиной прекращения в Англии чумных эпидемий после ее последней большой вспышки.
От пожара в Лондоне пострадал жилой и деловой квартал в центре самого Сити: большие торговые дома, где работали и жили купцы со своими благонравными и упитанными домочадцами. Эти обители богатства, торговли и гостеприимства, возникшие в средние века, с их садами, раскинувшимися позади, и с двором внутри, по-прежнему были обращены своими дощатыми или оштукатуренными стенами на кривые и узкие улицы; двухскатные крыши иногда настолько выступали над фасадом лавки, что подмастерья, работавшие на чердаках, могли пожимать друг другу руки через улицу. Когда благодаря ветру огонь стал быстро распространяться, эти старые и шаткие здания оказались прекрасный материалом для пламени. И только в немногих местах, где огонь встретил преграду в виде каменных стен, он был вынужден замедлять свой бег и с трудом пробивать себе путь. Купцы воспользовались случаем для того, чтобы на месте старых домов построить новые, каменные дома, более гигиеничные, хотя и не столь живописно выглядящие с улицы. Санитарное состояние самого Сити было улучшено вынужденной перестройкой большого числа очень старинных зданий.
