В течение XV столетия Кембридж сделался серьезным соперником Оксфорда. Хотя в 1382 году церковь и государство успешно очистили более старый Оксфордский университет от ереси Уиклифа («уиклифизма»), благочестивые родители, выбиравшие университет для своих детей, все еще считали его подозрительным прибежищем ереси. Отчасти по той причине число оксфордских студентов сократилось, а число студентов в Кембридже возросло, и в течение следующего столетия королевская власть покровительствовала открытию колледжей по берегам реки Кем, на которую до сего времени не обращали внимания. К концу столетия большая часть епископов состояла из окончивших Кембриджский университет. Хотя этот более молодой университет быстро развивался как учебный центр – росло число его студентов, богатство и значение, – но ни Кембридж, ни Оксфорд не внесли много нового в развитие идей и наук до появления «новой образованности» в первые годы Тюдоров. Теоретизирование и развитие наук должны были быть ортодоксальными, а ортодоксальность уже не была больше проявлением творческого духа, как во времена крупных средневековых схоластов.

В течение этого консервативного века в Англии прочно укрепилась система колледжей и тем самым был положен конец безнадзорной и недисциплинированной жизни средневекового студента. Тенденция всех движений – заходить Слишком далеко при первом успехе, и студенческая дисциплина в XV и в XVI веках стала в некоторых отношениях непомерно строгой; по крайней мере, это должно было быть, если бы все правила, издававшиеся для колледжей университетов во времена Йорков и Тюдоров, действительно проводились в жизнь, потому что в таком случае со студентами обращались бы, как со школьниками. Одно из постановлений разрешало порку, не применявшуюся до того в университете. Это тем более удивительно, что возраст студентов имел тенденцию повышаться; во время пребывания Эразма в Оксфорде и в Кембридже там было больше студентов семнадцати лет, чем четырнадцати, как это было во времена Уиклифа. Но всегда очень трудно установить, в каких пределах и как часто правила применялись на практике, и, по-видимому, в каждом отдельном случае дело зависело от обстоятельств. Во всяком случае, безвозвратно миновал времена, когда академической дисциплины не существовало. Уже в конце XV столетия была создана раз и навсегда основа структуры колледжей Оксфорда и Кембриджа.

Каковы же были те книги, которые читались все увеличивающимся числом читателей, окончивших школы и университеты? Большой спрос был на божественные и религиозные труды, но Библию знали мало. Приобретение Библии на английском языке без разрешения рассматривалось церковными властями как косвенное доказательство причастности к ереси. Лоллардизма, оторванного теперь от образования и руководства, придерживались лишь бедняки. Он бы запрещен и загнан в подполье, но был еще жив и готов снова расцвести, как только изменятся времена. В XV век заживо было сожжено десятка два еретиков, еще больше число отреклось, чтобы избегнуть костра; многие остались не обнаруженными или, по крайней мере, избежали ареста.

Кроме божественных книг, латинских классиков, изучавшихся в школах, тяжелых фолиантов ученых трудов для подлинных эрудитов, наиболее распространенным видом литературы среди сельского дворянства и горожан были английские и французские хроники в стихах и в прозе, бесконечные рыцарские романы в прозе и в «рифмованных виршах» о Трое, короле Артуре и сотни других сказани основанных на преданиях.

Постоянная перепечатка Чосера, Ленгленда и «Путешествий» Мандевилля (где описывается, как плачет крокодил, пожирая людей) свидетельствовала о неизменной популярности этих старых авторов. В рукописях в стихах на английском языке циркулировали многочисленные политические сатиры, таким был «Памфлет об английской политике», написанным в 1436 году; в нем внушалось, что главная обязанность правительства как с точки зрения военной защиты, так и в интересах торговой политики – это охрана внутренних морей королевским флотом, отвечающим современным требованиям.

Наряду с частными библиотеками основывались общественные, такие, как библиотека герцога Гемфри в Оксфорде, университетская библиотека в Кембридже, Уиттингтонская библиотека, основанная францисканцами в Лондоне, а также библиотека при Гилдхолле. Книг для более легкого чтения было немного, если не считать баллад, а их чаще пересказывали или распевали, чем записывали и читали. Извечный интерес человечества к преданиям большей частью удовлетворялся устным рассказом. Чтобы скоротать долгие часы досуга, мужнины и женщины играли на различных музыкальных инструментах и пели песни, а порой собирались имеете для слушания рассказов.

Таково было состояние общества и литературы, когда Кэкстон привез в Англию свою печатную машину. Уильям Кэкстон (1422-1491) был продуктом нового среднего класса, получившего теперь лучшее образование. Он был ранним и благородным образцом так хорошо известного современного типа человека, много сделавшего для мировой культуры; это тип индивидуалиста-англичанина, преследующего свои личные цели, сочетая при этом высокие деловые качества с рвением ученого. Будучи удачливым купцом Лондонской компании мануфактуры, он накопил за время своего тридцатилетнего пребывания в Нидерландах достаточно денег, чтобы иметь возможность посвятить остаток своей жизни литературной работе, которую любил. Он начал с переводов французских книг на английский. В связи с этим познакомился с новым чудом – печатанием с помощью подвижного шрифта; он изучал его в Брюгге и в Кельме. В 1474-1475 годах напечатал за границей два собственных перевода: один из них – средневековый роман, второй – «Развлечение и игра в шахматы». Это были первые книги, напечатанные на английском языке.

В 1477 году он привез свою печатную машину в Англию, установил ее в Вестминстере под сенью аббатства и там в течение 14 последних лет своей жизни под покровительством короля и знати выпустил 100 книг, большей частью in folio, напечатанных преимущественно на английском языке. Среди них были: Чосер, Гоуэр, Лидгейт, «Смерть Артура» в переводе Мелори, переводы Цицерона и басни Эзопа. Его работоспособность была невероятна. Помимо постоянного и напряженного труда у печатного станка, он перевел ни больше, ни меньше, как 20 книг. Несомненно, он был фанатиком идеи распространения хороших и полезных книг среди своих соотечественников «на нашем английском языке». Его усердие и удача как переводчика, типографа и издателя помогли заложить основу английской литературы и подготовить путь для торжества английского языка в следующем столетии.

Использование печатной машины самим Кэкстоном и внедрение ее в культурную жизнь Британских островов преследовало одновременно идеологические и практические цели, но отнюдь не полемические. Однако с этого времени печатная машина сделалась орудием в каждом политическом, религиозном споре; темп распространения идей и знаний ускорился чрезвычайно. Но в год смерти Кэкстона его современники вряд ли представляли себе эти последствия.

С другой стороны, Кэкстон прекрасно сознавал значение своей работы, устанавливая форму английского языка для образованного слоя общества; поэтому он очень много размышлял и советовался при переводе книг, которые затем печатал. Кэкстону приходилось делать выбор. Он не имел словарей, в которых мог бы порыться и которые помогали бы ему. Когда он сидел в своем заваленном книгами кабинете, размышляя над этим вопросом, у него не было – что есть сейчас у нас и что было даже у Шекспира – «установленного» английского языка, границы которого он мог бы расширять, но основы которого он должен был бы принять, Диалекты были почти столь же многочисленны, как и число графств Англии, и, больше того, они постоянно менялись. Победа языка, на котором говорили Лондон и двор, может быть, в конце концов наступила бы неизбежно, но впервые уверенно и быстро она была осуществлена Чосером и его последователями в XV веке, изгнавшими из обихода образованных слоев «вестмидлендский» диалект «Петра Пахаря»; затем ее облегчила продукция кэкстоновской печатной машины и, наконец, больше всего английская Библия и английский молитвенник, которые в эпоху Тюдоров благодаря печатной машине сделались доступны каждому, кто умел читать, и многим, кто мог только слушать.