– Хочешь, чтобы я его встретил? Сводил на ужин?

– Нет, не суетись. Он едет инкогнито. Многие шишки так делают. Но предупрежден – значит вооружен. Может, на сей раз не напортачишь.

– Спасибо, Ричард.

– Не стоит, сынок. Постарайся не напиться и не просрать все. Нам светит большая сделка. Он особенно настаивал, никаких комиков, танцовщиц, певцов – хочет только фокусников. Ты можешь выиграть забег, Уилл.

Вот что мне удалось раскопать в библиотечных архивах: каждый раз имя Билла Нуна-старшего упоминалось в газетах в связи с одним и тем же делом. На которое косвенно намекал его сын.

13 марта 1970 года, в пятницу, миссис Глория Нун вышла из дому примерно в двенадцать пятнадцать дня. С тех пор о ней ничего не известно.

Никто не видел, как она уходила, но около полудня она говорила по телефону с сестрой Шейлой. Глория просила у Шейлы рецепт запеченной свинины с яблоками. Когда Шейла, вооружившись кулинарной книгой, перезвонила в двенадцать пятнадцать, ей никто не ответил, хотя Глория ждала звонка.

Шестилетнего сына никто не забрал из школы, машина Глории осталась на стоянке. Косметика была разбросана по туалетному столику, словно Глории помешали краситься. Она не снимала больших сумм наличными, не взяла одежду, оставила валиум и противозачаточные таблетки в шкафчике в ванной. Ключи, кошелек и очки для чтения лежали в сумочке, брошенной на супружескую постель. Паспорт был спрятан в ящике с нижним бельем. никаких следов борьбы и насилия, никакой записки; в местных лесах никто не встречал женщину с амнезией. Миссис Глория Нун просто испарилась.

Шейла сказала полицейским, что в то утро они с сестрой говорили не только о рецептах. Глория наконец-то решила уйти от мужа, забрав с собой маленького сына. По словам Шейлы, Глория держалась за брак только из-за ребенка.

Свидетели подтвердили, что двумя неделями раньше Глорию доставили в отделение «Скорой помощи» – она утверждала, что упала с лестницы. Осматривавший ее доктор написал в заключении, что травмы получены скорее в результате избиения, а не падения. Ее сестра заявила, что муж неоднократно избивал Глорию и именно это послужило последней каплей – кроме того, у Глории был любовник.

Она никогда не упоминала его имени из страха, что муж убьет его и что суд не отнесется с сочувствием к женщине, закрутившей на стороне интрижку, даже если ее муж занимается сомнительным бизнесом и часто пускает в ход кулаки.

– Глория страшно боялась, что ее лишат опеки над Билли, – утверждала Шейла. – Она никогда бы его не бросила.

Но супружеская неверность конечно же почти лишала ее шансов на опеку. И вполне очевидно, что она бросила сына. Вопрос в том, сделала ли она это добровольно?

Если бы слухи решали судьбу человека, Билл Нун давно болтался бы на виселице. Но он настаивал, что страдает больше всех – не считая осиротевшего сына. Он отрицал, что знал об измене жены, утверждал, что никогда не слышал о разводе, хотя признавал, что у них «были свои проблемы, как и в любой семье». Он не знал, что жена хочет уйти от него. Они оба любили выпить, и пару раз он поднимал на нее руку, но никогда не причинял серьезных травм. Именно джин, а не его кулаки, виноват в том, что она упала с лестницы и нахватала синяков. Он оспаривал утверждения свояченицы, обвиняя ее в зависти к их семейному счастью и желании развалить брак сестры. Он говорил, что жена никогда бы не доверилась сестре, и высмеял историю о свинине с яблоками.

Газеты публиковали заявления Билла-старшего, но совершенно ясно, чью сторону они занимали. Их мнения не изменила даже награда, обещанная Биллом за любую информацию о жене. На газетных снимках Билл Нун представал фотогеничным, как один из братьев Крэй,[21] тогда как Шейла выглядела добропорядочной женщиной из тихого пригорода.

Какое-то время Глорию упоминали не реже Лорда Лукана.[22] Некий отдыхающий видел, как она гуляет по пляжу Майорки. Она выкрасила волосы в каштановый цвет и шла под руку с аристократического вида мужчиной. Ее видели в автобусе в Маргейте, на плечах у нее была шаль из тех, что предпочитает носить королева. Она карабкалась на вершину холма в Уэльсе, туристам она показалась встревоженной, и они хотели спросить, не нужна ли ей помощь. Только потом до них дошло, что они видели Глорию. Пресса так и не выяснила, почему же пропавшая Глория Нун облюбовала себе побережья.

Постепенно явления Глории пошли на спад, хотя и годы спустя находились люди, утверждавшие, что встретили ее на улице. В основном после очередного упоминания в прессе в связи с новым исчезновением какой-нибудь почтенной домохозяйки. Хотя других женщин, так или иначе, всегда находили.

Глория Нун стала историей, пачкой газетных вырезок, делом в полицейском архиве, главой в криминальных энциклопедиях и даже бестселлером «Исчезновение в пятницу тринадцатого». Полиция отрицала, что дело закрыто, хотя признавала, что при отсутствии улик, свидетелей и тела они мало что могут сделать.

Самое громкое возвращение дела на страницы газет случилось, когда спустя двенадцать лет Билл Нун-старший снова женился. В нескольких газетах появилась свадебная фотография. Билл-младший в роли шафера. Красивое и непроницаемое лицо в центре группового снимка. А если присмотреться, в заднем ряду улыбающихся гостей можно разглядеть молодого подтянутого Монтгомери с ухмылкой человека, на которого только что свалилось наследство.

Я собрал все вырезки об исчезновении матери Билла и разложил на полу в комнате. Если бы не газета в руке Билла-старшего, я бы не стал с такой уверенностью утверждать, где находится тело Глории. Снимок маленький, но заголовок и дату – день, в который исчезла Глория, – прочесть можно.

Что в такой ситуации делают киношные детективы? Я не мог вспомнить – давно не смотрел кино. Я оставил вырезки на полу, умылся, запер дверь и лег спать.

Я проснулся посреди ночи. Я вспомнил, как поступают в кино. Время действовать.

Я встал поздно утром, вырезки по-прежнему лежали на полу. Я осторожно перешагивал через них, стараясь не наступить на Глорию, Билла Нуна, смеющихся гостей и тщательно причесанную Шейлу. Нашарив в ящике туалетного столика запечатанную колоду карт, я стащил с зеркала красный шарф. Я наклонился ближе и впервые за долгие месяцы как следует себя рассмотрел. Отекшее от пьянства лицо, заросшее щетиной, красные глаза за стеклами очков. Неужели старина Уильям канул в лету? Я потер небритые щеки, притащил стул, распечатал карты и отложил джокеров. Я перетасовал колоду и принялся за самые банальные трюки. Пальцы слушались плохо, но постепенно вспоминали знакомые приемы – немного практики, и былая ловкость вернется. Я побрился, принял душ и пошел звонить Джонни.

Эйли, казалось, была растеряна.

– Уильям, Джон немного занят, может, он перезвонит тебе?

– Я звоню из автомата.

Кажется, Эйли улыбнулась.

– Романтика в наши дни.

Я взглянул на толпы покупателей, наводнивших Аргайл-стрит, и понял, что сегодня суббота.

– Да, наверное. – Я помолчал, надеясь, что Эйли отвлечет Джонни от его важных дел. Я ошибся. – Я хотел сказать, что выступлю на вечере.

– Здорово, Уильям, он будет в восторге.

– Его восторги поутихнут, когда он меня увидит. Я слегка заржавел, – сказал я сердито.

– Глупости, он постоянно рассказывает, что учился с гением.

Я отложил золотник похвалы к своим скудным резервам.

– Джон не сказал мне, когда и где.

– Ровно через неделю, в три тридцать в старом Паноптикуме.

– Дневной концерт?

Эйли напряглась:

– Тебя не устраивает?

В конце концов, решил я, время действия ничего не меняет.

– Нет, нормально, просто не ожидал.

– Придет много семей с детьми, будет весело.