Октябрь 1932 Послание (На заболевание раком желудка) Вчера представлял я собою роскошный сосуд, А нынче сосут мое сердце, пиявки сосут. В сосуде моем вместо сельтерской — яд, Разрушен желудок, суставы скрипят… Тот скрип нам известен под именем Страсть! К хорошеньким мышцам твоим разреши мне припасть. Быть может, желудок поэта опять расцветет, Быть может, в сосуде появится мед. Но мышцы своей мне красотка, увы, не дает, — И снова в сосуде отсутствует мед. И снова я весь погружаюсь во мрак… Один лишь мерцает желудок-пошляк. 1932 Послание, одобряющее стрижку волос Если птичке хвост отрезать — Она только запоет. Если сердце перерезать — Обязательно умрет! Ты не птичка, но твой локон — Это тот же птичий хвост: Он составлен из волокон, Из пружинок и волос. Наподобие петрушки Разукрашен твой овал, Покрывает всю макушку Волокнистый матерьял. А на самом на затылке Светлый высыпал пушок. Он хорошенькие жилки Покрывает на вершок. О, зови, зови скорее Парикмахера Матвея! Пусть означенный Матвей На тебя прольет елей [37]. Пусть ножи его стальные И машинки застучат И с твоей роскошной выи Пух нежнейший удалят. Где же птичка, где же локон, Где чудесный птичий хвост, Где волос мохнатый кокон, Где пшеница, где овес? Где растительные злаки, Обрамлявшие твой лоб, Где волокна-забияки, Где петрушка, где укроп? Эти пышные придатки, Что сверкали час назад, В живописном беспорядке На полу теперь лежат. И дрожит Матвей прекрасный, Укротитель шевелюры, Обнажив твой лоб атласный И ушей архитектуру. 1932 Послание («Блестит вода холодная в бутылке») Блестит вода холодная в бутылке, Во мне поползновения блестят. И если я — судак, то ты подобна вилке, При помощи которой судака едят. Я страстию опутан, как катушка, Я быстро вяну, сам не свой, При появлении твоем дрожу, как стружка… Но ты отрицательно качаешь головой. Смешна тебе любви и страсти позолота — Тебя влечет научная работа. Я вижу, как глаза твои над книгами нависли. Я слышу шум. То знания твои шумят! В хорошенькой головке шевелятся мысли, Под волосами пышными они кишмя кишат. Так в роще куст стоит, наполненный движеньем. В нем чижик водку пьет, забывши стыд. В нем бабочка, закрыв глаза, поет в самозабвеньи, И все стремится и летит. И я хотел бы стать таким навек, Но я не куст, а человек. На голове моей орлы гнезда не вили, Кукушка не предсказывала лет. Люби меня, как все любили, За то, что гений я, а не клеврет! Я верю: к шалостям твой организм вернется Бери меня, красавица, я — твой! В груди твоей пусть сердце повернется Ко мне своею лучшей стороной. 1932
Шуре Любарской Верный раб твоих велений, Я влюблен в твои колени И в другие части ног — От бедра и до сапог. Хороши твои лодыжки, И ступни, и шенкеля, Твои ножки — шалунишки, Твои пятки — штемпеля. Если их намазать сажей И потом к ним приложить Небольшой листок бумажный — Можно оттиск получить. Буду эту я бумажку Регулярно целовать И, как белую ромашку, Буду к сердцу прижимать! Я пойду туда, где роза Среди дудочек растет, Где из пестиков глюкоза В виде нектара течет. Эта роза — Ваше ухо: Так же свернуто оно, Тот же контур, так же сухо По краям обведено. Это ухо я срываю И шепчу в него дрожа, Как люблю я и страдаю Из-за Вас, моя душа. И различные созданья Всех размеров и мастей С очевидным состраданьем Внемлют повести моей. Вот платком слезу стирает Лицемерная пчела. Тихо птица вылетает Из секретного дупла. И летит она, и плачет, И качает головой… Значит, жалко ей, — и, значит, Не такой уж я плохой. Видишь, все в природе внемлет Вожделениям моим. Лишь твое сознанье дремлет, Оставаяся глухим. Муха с красными глазами Совершает свой полет. Плачет горькими слезами Человеческий оплот. Кто оплот? Конечно — Я. Значит, плачу тоже я. Почему я плачу, Шура? Очень просто: из-за Вас. Ваша чуткая натура Привела меня в экстаз. От экстаза я болею, Сновидения имею, Ничего не пью, не ем И худею вместе с тем. Вижу смерти приближенье, Вижу мрак со всех сторон И предсмертное круженье Насекомых и ворон. Хлещет вверх моя глюкоза! В час последний, роковой В виде уха, в виде розы Появись передо мной. |
