Этого Эмма не знала. Она не помнила, чтобы в разговорах с Недом упоминала о Денвере, а уж тем более о Лидвиле или Джорджтауне. Но предложение Джона ехать через горы ее не слишком обрадовало, хотя бы по той причине, что им пришлось бы трястись в седлах еще несколько дней. Но она знала, что Джон прав и ей придется с ним согласиться, хотя каждая клеточка ее затекшего от долгой езды верхом тела бурно против этого восставала.

Джон повернулся к ней и пристально на нее посмотрел.

— Как думаешь, хватит тебе на это сил?

Нед как-то раз задал ей тот же самый вопрос. И она ответила Джону так, как в свое время ответила Неду:

— Не уверена, что это путешествие доставит мне большое удовольствие, но я справлюсь.

Когда они проезжали мимо неглубокого оврага, по дну которого змеился издыхающий от жары ручеек, Джон решил, что лучшего места для привала не найти, и, вопреки желанию Эммы ехать дальше, решил остановиться здесь на ночлег. Эмма, однако, чувствовала себя в прерии при лунном свете открытой всем взглядам и высказалась против намерения Джона разжечь костер. Поскольку ночь была светлая, Эмма опасалась, что пустившийся за ними в погоню Нед может заметить дым. По этой причине им пришлось ограничиться холодным ужином, после которого они завернулись в одеяла в надежде, что сон позволит им хоть немного сбросить с себя накопившуюся за день усталость.

Где-то после полуночи Эмма проснулась от того, что кто-то тряс ее за плечо. «Нед!» — содрогнувшись от ужаса, подумала Эмма и пожалела, что они с Джоном не договорились дежурить по очереди. Но это был Джон, который поставил ее в известность, что во сне она громко кричала.

— Кошмары замучили? — спросил Джон, который держал ее так крепко, что она не могла пошевелиться.

— Да, — прошептала Эмма, вспомнив о том, что ей привиделось. В прошлом дурные сны посещали ее с такой удручающей регулярностью, что она боялась ложиться спать. С течением времени, однако, они тревожили ее все реже и реже, но все-таки являлись к ней. Обычно это происходило, когда они с Джоном заканчивали очередное дело. Этому способствовали сопутствовавшие ее опасной работе нервное возбуждение, страх разоблачения и сильная апатия, которая овладевала ею в самом конце.

— Я с тобой посижу, — сказал Джон, но Эмма отвергла его предложение. Ей было приятно чувствовать у себя на плечах его сильные руки, которые давали ей ощущение покоя, но она знала, что он утомлен скачкой ничуть не меньше ее. Это не говоря уже о том, что после приступа мигрени у него обычно бывал упадок сил и ему, чтобы восстановиться, требовался продолжительный отдых. Так или иначе, один из них должен был хотя бы немного поспать, и Эмма поняла, что бодрствовать придется ей. Она особенно против этого не возражала, поскольку вообще спала очень мало.

Джон полез в седельную сумку, вынул фляжку с виски и протянул Эмме.

— Выпей немного — вдруг поможет? Только не переусердствуй. Завтра нам опять по жаре целый день ехать, а с похмелья это вдвойне трудно.

Было время, когда только виски ей и помогало. Эмма открутила крышку и сделала глоток, но этот напиток показался ей сейчас слишком крепким и горьким, и она вернула фляжку Джону.

— Не терзай себя понапрасну. Эдди и Нед это заслужили — да и другие тоже, — сказал Джон, снова укладываясь на свое одеяло и глядя на звезды, рассыпанные по черному бархату неба.

— Другие — может быть. А вот Нед и Эдди — нет. Мы имели о них превратное представление. Они не так уж плохи — что бы там ни говорил о них Чарли. Я вот думаю, Эдди могла бы тебе даже понравиться. — Наклонившись к нему, она неожиданно для себя сказала: — Джон, мы с Недом убили братьев Майндеров. Я зарезала Эрли, а Нед пристрелил Черного Джесси. Это были ужасные люди, напрочь лишенные всякого представления о морали. Эрли, к примеру, был точь-в-точь таким, как Янк Маркхэм. Мы закопали братьев лицом вниз — там, где их никто не найдет. Я была бы не прочь, если бы вот так же, лицом к преисподней, похоронили Янка.

До сих пор Эмма не решила окончательно, рассказывать ли ей Джону о Майндерах, но, начав, уже не могла остановиться и рассказала все. О том, в частности, как они с Недом готовились ограбить банк в Джаспере, а Майндеры их опередили. Потом она поведала Джону о спуске в каньон во время дождя, о ночевке под скалой и о том, как они с Недом, открыв утром глаза, увидели стоявших над ними братьев Майндеров с револьверами в руках. Она рассказала Джону, как Эрли принудил ее пойти с ним за скалу, и она подчинилась, но потом, когда он отвернулся, ударила его ножом в спину и продолжала безостановочно наносить удары, хотя он был уже мертв. Точно так же она разила бы ножом Янка Маркхэма, если бы ей представилась такая возможность. Правду сказать, тогда ей на долю секунды даже показалось, что перед ней Янк, а вовсе не Эрли Майндер.

Повествуя об этом, Эмма говорила спокойным, размеренным голосом и не пролила ни одной слезинки. Со стороны можно было подумать, что она рассказывает о событиях, происшедших совсем с другой женщиной. Только замолчав и переведя дух, Эмма осознала, что, пока она рассказывала, Джон обернул ей плечи одеялом и, присев с ней рядом, в течение всего этого времени ласково поглаживал ей руки и спину.

— Я просто счастлива, Джон, что мы их убили. Нед поведал мне историю о двух мальчиках, которых Майндеры пристрелили просто от нечего делать. Это были ужасные люди, и они заслуживали смерти. Но теперь они никому не причинят вреда. Я рада, что они лежат в земле.

Эмма сделала паузу; все ее тело сотрясалось от дрожи. Немного успокоившись, она заговорила снова:

— Этот Эрли… я смотрела ему в глаза, когда он тащил меня за скалу, и мне показалось, что снова вернулись времена Янка и все, с ним связанное… Когда мы спускались в каньон, шел дождь. Потом загрохотал гром. Я всегда дрожу, когда слышу удары грома — из-за Коры Нелли. Она боялась грома. В ту ночь, перед тем как появился Янк, тоже гремел гром, и мы взяли Кору Нелли к себе в постель, чтобы ей не было страшно…

— Я знаю, — сказал Джон.

Его спокойный, ровный голос подействовал на нее умиротворяюще. Сидя на одеяле, он, сжимая Эмму в руках, укачивал ее, словно ребенка. Он находился с ней рядом до тех пор, пока она не сказала ему, что с ней все хорошо и он может отправляться спать. Она сказала, что присмотрит за лошадьми и еще немного посидит, глядя на звезды, — пока не захочет спать по-настоящему.

— Сомневаюсь, что тебе когда-либо удастся окончательно освободиться от этого кошмара, — со вздохом сказал Джон, поднимаясь с места.

Эмма промолчала, но они оба знали, что он прав и от кошмаров прошлого ей не избавиться никогда. Скоро Джон пошел спать, но Эмма так и не смогла заснуть. Завернувшись в одеяло, она сидела в темноте, чувствуя, как призраки прошлого снова постепенно завладевают ею. Перед ее глазами предстали картины былого, и она увидела все так же ясно, как если бы это было вчера. Но на самом деле с тех пор минуло целых восемь лет.

Когда Эмма вышла замуж за Тома Сарпи, ей было восемнадцать. Она познакомилась с Томом в то самое утро, когда он в поисках удачи приехал в город Галена, штат Иллинойс. Он служил в армии северян под началом Улисса С. Гранта и решил, что городок, откуда его генерал был родом, вполне подходящее место для человека, который решил после войны строить заново свою жизнь. Эмма развешивала простыни на заднем дворе пансиона, где готовила, убирала и стирала, и сразу заприметила Тома, который, поднявшись вверх по холму, остановился у дверей дома.

— Сэр? — сказала она. Говорила она крайне неразборчиво, поскольку во рту у нее были бельевые прищепки, походившие на передние резцы крупного грызуна.

Том склонил голову набок и ослепительно ей улыбнулся.

— Полагаю, у вас найдется свободная комната? — спросил он.

Уже позже, когда они познакомились, он рассказал ей, что комната была ему без надобности, поскольку денег у него было в обрез и он экономил каждый цент. Но он хотел познакомиться с Эммой, и вопрос о найме комнаты был самым подходящим предлогом, чтобы завязать с ней разговор. Она показалась ему чрезвычайно привлекательной девушкой.