Всадника не было видно. Эмма проверила барабан револьвера, невольно думая о том, как ей быть в том случае, если вопреки всем ее предположениям в Уот-Чир приехал Нед. Сжав в руке револьвер, она крадучись двинулась вдоль стены и еще раз выглянула наружу в том месте, где от стены были оторваны доски. Теперь всадника было видно очень хорошо. Она сразу же его узнала и выбежала наружу, размахивая узлом с вещами. Джон ехал на отличной лошади вороной масти; вторая лошадь, предназначавшаяся Эмме, была привязана за поводья к луке его седла и скакала с ним рядом. Соскочив с седла прямо на платформу, Джон сжал Эмму в объятиях. Потом, чуть от нее отстранившись, он посмотрел на нее и сказал:

— А вот и ты, хвала господу. Когда я смотрел на тебя на вокзале в Налгитасе, мне прямо не верилось, что стоящая передо мной вялая, бесцветная женщина и есть моя Эмми! Ах, если бы ты только знала, каким одиноким я чувствовал себя эти две недели.

— Мне тебя тоже очень не хватало, — сказала Эмма, положив голову ему на плечо. Она не лукавила: без него ей и вправду было плохо. Она обретала чувство покоя и уверенности в завтрашнем дне, лишь оказавшись рядом с ним. И так было всегда.

Джон смотрел на нее, лучась от радости.

— Когда мы вернемся домой и ты снова наденешь свое алое бархатное платье, я отведу тебя во французский ресторан, где угощу самым лучшим ужином. Ты прошла через тяжелое испытание, и тебе просто необходимо как следует встряхнуться. — Потом он перевел взгляд на лошадь, которую привел с собой. — Этот жеребец тебе понравится. Чарли, что и говорить, знает толк в лошадях. — Джон усмехнулся, словно вспомнил что-то очень забавное. — Чарли сказал мне, что эту пару пытался сторговать у него Нед Партнер, но он послал его куда подальше.

— Нам пора ехать, так что обсудим все это позже. Солнце уже высоко, а путь неблизкий, — сказала Эмма и, отвернувшись, принялась перекладывать вещи в седельные сумки. Джон между тем привязал ее пальто к задней луке седла.

— Ты думаешь, Нед за нами погонится?

— Еще как погонится, — сказала Эмма. — А ты бы разве не погнался, если бы у тебя отняли пять тысяч семьсот пятьдесят долларов и выставили полным идиотом?

Голос у нее при этом был неприятный и резкий; она сразу же пожалела, что заговорила с Джоном в таком тоне, и поторопилась улыбнуться, чтобы развеять неприятное впечатление от своих слов.

— А все-таки нам удалось провернуть это дельце, верно? — Джон придержал лошадь, пока она садилась в седло, а потом передал ей поводья. — В результате Нед обвинит во всем Эдди, поругается с ней и почти наверняка от нее съедет, а Чарли только этого и добивается: хочет, чтобы Эдди побольнее прищемили хвост. Что же касается нас с тобой, то мы получили деньги Неда. Мы ведь этого добивались?

— Совершенно верно. Но не следует упускать из виду, что Нед готов на все, чтобы их вернуть. Он будет гнаться за нами без устали — днем и ночью, в дождь и в зной, и успокоится только тогда, когда схватит нас за шкирку, — сказала Эмма, когда Джон вскочил в седло и поехал вперед, держа путь на север. — Самое интересное, если он даже нас пристрелит, то будет считать, что сделал доброе дело.

Джон повернулся в седле и одарил Эмму испытующим взором.

— Значит, все эти две недели тебе угрожала опасность?

Эту фразу можно было расценивать и как вопрос, и как утверждение.

— Нет, не думаю.

— Ну и ладно. Сейчас тебе уж точно ничего не грозит.

Но Эмма знала, что это не так. Даже находясь рядом с Джоном, она не была в безопасности. Окончательно это себе уяснив, она ударила лошадь каблуками и, обогнав Джона, поскакала вперед.

Они ехали без остановки весь день и весь вечер, терпеливо снося жару, пыль и прочие неудобства. Когда солнце приблизилось к линии горизонта и стало смеркаться, Джон предложил сделать небольшой привал, но Эмма отказалась, потребовав, чтобы они продолжали путь, хотя голова у нее от долгой езды на солнцепеке просто раскалывалась от боли и она страшно устала.

— Мы обогнали его как минимум на день. Все равно он раньше завтрашнего утра с места не двинется, — сказал Джон.

Эмма знала, что Джон испытывает некоторую слабость, как это у него всегда бывало после приступа мигрени. Тем не менее она продолжала настаивать на том, чтобы они ехали дальше.

— Ты его совсем не знаешь. Между тем он потерял все, что у него было ценного в этом мире. — Эмма помотала головой, словно пытаясь сбросить с себя охватившую ее при этих словах печаль. На самом деле Нед потерял нечто большее, чем деньги, но Эмма, разумеется, не стала говорить об этом Джону. — Нам остается только надеяться, что поезд уйдет из Джаспера прежде, чем он туда приедет. Тогда он, пребывая в уверенности, что я нахожусь в городе, кинется меня разыскивать, а поиски, как ты понимаешь, дело хлопотное, а главное, требующее больших затрат времени. Не найдя меня в городе, он наверняка решит, что я надула не только его, но и тебя, и поехала дальше на Запад. Жаль, что я не попросила тебя задержать его в Налгитасе подольше.

— Что толку теперь об этом говорить? Даже если случится худшее и он доберется до Джаспера раньше поезда, лошадь у него так притомится, что ему останется одно: побыстрей отвести ее в конюшню.

— Он может купить в Джаспере новую лошадь.

— Хорошую, положим, не купит. Возьмет, какую предложат — то есть клячу, вроде тех двух, что он приобрел в Налгитасе. — Тут Джон искоса на нее посмотрел. — Да, я слышал о том, что вы с ним ездили в Джаспер. Надеюсь, ты не удивляешься моей осведомленности? Рано или поздно я бы все равно об этом узнал. Но это твое дело. Кстати сказать, я бы и сам из этого Налгитаса куда-нибудь убрался, если бы мне довелось прожить там больше двух дней.

Эмма смотрела на заросли кустарника, чьи желтые цветочки пятнали просторы прерии до самого горизонта. Поскольку она молчала и никак не комментировала его слова, Джон продолжал говорить:

— Ты сама отмечала, что как наездник он нам уступает. Даже если он найдет в Джаспере хорошую лошадь и всю дорогу будет гнать, все равно ему дотемна в Уот-Чир не поспеть. А в темноте он найти наши следы не сможет. — Их с Эммой собственные лошади были очень хороши, это не говоря уже о том, что они знали, где при необходимости можно раздобыть свежих. — Кроме того, — усмехнулся Джон, — Чарли считает, что у него не мозги, а яйца всмятку.

— Это не так, — откликнулась Эмма, недоумевая, с какой стати она защищает Неда. — Просто у него легкий характер, и по этой причине многие люди считают его глупым и недалеким. Но я придерживаюсь на этот счет другого мнения. По правде сказать, я даже боялась, что ему удастся раньше времени раскрыть нашу махинацию. Сейчас, по крайней мере, он нас уж точно раскусил.

— Думаешь, он догадается, кто ты такая? — спросил Джон, когда они наконец сделали остановку, чтобы напоить лошадей и немного размяться.

Эмма пожала плечами:

— Во всяком случае, Эдди обо мне слышала. Она упоминала мое имя, когда мы ехали в поезде. Ей вдруг захотелось немного меня попугать, и она начала рассказывать о грабителях, заметив, что среди них есть и женщины. Кстати, женские имена, которые она в этой связи называла, были мне незнакомы. Наверняка это прозвища каких-нибудь проституток. Потом она назвала имя Ма Сарпи и сообщила, что эта женщина сидит в тюрьме в Брекенридже.

Голубые глаза Джона весело блеснули.

— Уж коли ходят такие слухи, в Брекенридж нам лучше не соваться. А о Джорджтауне она ничего не говорила?

Эмма отрицательно покачала головой.

— Мне просто не терпится оказаться дома. Там мы будем в безопасности.

Пока они взнуздывали и седлали лошадей, Джон обдумывал ее слова.

— Тем не менее осторожность не помешает. Поэтому предлагаю в Пуэбло повернуть на запад и дальше держать путь через Лидвиль. Если Нед в погоне за нами доберется до Пуэбло, он наверняка решит, что мы поехали в сторону Денвера. Но ему и в голову не придет, что мы можем свернуть с главной дороги и поехать через горы. Нед хоть как-то связывает тебя в своем представлении с Денвером?